— Где-то в самом конце 50-х или в начале 60-х пошли мы большим караваном к мысу Желания на Новой Земле. По слухам, там собирались рвать ядерную бомбу и готовили полигон. Грузов было очень много и всяких — начинать-то приходилось в буквальном смысле с пустого места…

Пришли. Конечно, никаких причалов там нет. Выгружались на рейде: из трюма — на баржи, плашкоуты, а с ними уже на берег.

Дело было на «Георгии Седове». На том самом орденоносном пароходе — он тогда еще в Арктике ходил. Тут скажу: у него была одна особенность — не очень хорошая остойчивость. Причин ее не знаю, но пароход, бывало, как говорится, ни с того ни с сего разом на борт кренился. И вот, стоим, помнится, на чистой воде, на виду у берега. Подали стрелой в трюм сетку под груз. Дело спешное — мужики в нее набросали три ящика прессованного изюма. Но им вроде как мало показалось. Глядят: железный сейф какой-то. Они его сверху уложили. Лебедке — вира! Поплыла сетка над палубой, уж за бортом зависла, как пароход тут резко качнуло — по той вот особенности с остойчивостью. Сетка с грузом, ясное дело, о борт! Да так сильно, что все содержимое — вниз, в воду! Такое на рейдах частенько случалось, что уж тут говорить, и утраченный груз по обыкновению списывали. И по вполне официальной статье — можно и так сказать.

Но тут прибегает сухопутный полковник — белый, его всего трясет:

— Мужики! Сейф нужно поднять!

— Что у тебя в сейфе-то?

Полковник пуще прежнего побелел:

— Поднять надо.

Начали готовить снаряжение — под воду идти. Но в Арктике, знаете, погода всякий час разная. Не успели — бора заветрила. Штормище! А у «Седова» машина слабая — он против волны не выгребает, его несет. Надо бежать в лед, чтобы переждать. Хорошо, мужики смекнули: перед тем как с якоря сняться, взяли пеленги локатором. Отметку на карту положили, якорь — из воды, побежали в лед, хорониться.

Переждали, не помню сколько, вернулись. Дело осенью уж было: днем в тех широтах сумерки быстро наступают, а уж под водой — темень! Вдоль бортов повесили для подсветки люстры. Я под воду пошел. Глубина небольшая, вода чистая. Дно — ровнехонький песочек, будто век там лежал, никем не тронутый… Сразу нашел и изюм тот (ящики слегка песком занесло), и сейф — замочной скважиной вниз. Но поднимали только сейф, конечно…

Подняли. Теперь уж полковник румяный и от счастья едва не плачет, ну и оприходовал тот сейф.

Дело прошлое, но потом он неделю, нас, водолазов, спиртом поил — тогда этого добра в Арктике было хоть залейся. И долго мы его «ломали»: что же такого ценного в том сейфе? На какие, не помню, сутки язык у полковника развязался. Оказывается, в сейфе хранилось табельное оружие для всех офицеров части. А тогда с этим делом строго-настрого было. Но, главное, пакет с секретным предписанием Министерства обороны — чем заниматься воякам после выгрузки. Все под гербами да сургучами!..

Пистолеты разобрали, отчистили, смазали — стали как новенькие. Пакет вскрыли, секретную бумагу от министра солдатским утюгом просушили, — задание Родины по буковкам прочли.

Иными словами, не сейф мы тогда со дна вытащили, а полковника. Из-под трибунала.

Да, вот еще какая история — на берегу приметная сопка была — островерхая. Мы напротив нее долго болтались, так она хорошо запомнилась. Точной даты не назову, но через год или два вернулись мы на ледоколе «Капитан Воронин» в ту же точку, где на «Седове» выгружались. Глядь — нет сопки! Что такое?! А пока ледокол стоял суток трое, вояки- гидрографы, случалось, с берега к нам наезжали. Мы — к ним. Те поначалу мялись-мялись, а потом напрямки — атомную бомбу рвали… Это какая же силища у бомбы, если гранитную сопку будто тесаком срезало?!

На ледоколах мы время от времени в Финляндию ходили, на ремонт. В 1961-м стояли там до поздней осени. Вот, как- то утром финские работяги на борт поднимаются и так по- заговорщически нам подмигивают, мол, знаем-знаем, что за дела у вас на Новой Земле. Оказывается, наши там водородную бомбу ахнули. Мы тогда удивлялись — мы еще ничего не знаем, нам не сообщили, а Европе уже все известно.

Житель Коряжмы Евгений Григорьевич Ананьин в 1956-м был призван в ряды Советской Армии, служил в отдельном пулеметно-артиллерийском полку (войсковая часть 35371), который дислоцировался на полуострове Рыбачий. От полуострова до Новоземельского полигона — порядка 750–800 километров. Но такие расстояния вполне способны преодолеть радиоактивные облака. По крайней мере, мой собеседник в этом убежден.

— Четыре батальона нашего полка располагались по периметру полуострова. Наш, так называемый «четверка-танко-самоходный», находился в западной части — на перешейке между полуостровами Средний и Рыбачий. С одной стороны этот перешеек омывается бухтой Озерки, а с севера — Мотовским заливом. Сообщение с Мурманском и другими пунктами на материке в основном было по морю. Линию держал небольшой пароход «Ястреб» — старенький каботажник-угольщик, и такие новые теплоходы, как «Мария Ульянова», «Вацлав Воровский». Грузовые суда тоже приходили в бухту Озерки и здесь у причала выгружались и забирали пассажиров. Правда, летом на Мурманск вела еще и автомобильная дорога через перевал и реку Печенгу, но была она очень опасная для проезда в районе перевала.

В свою часть на Рыбачьем я попал во второй половине ноября 1956-го. Практически уже была зима. Зиму мы, можно сказать, промаялись. Снега выпадало много, ветрами заметало все пути-дороги. Единственной связью с дивизионом и причалом стала пара лошадей, впрягаемых в сани. Ну, а в конце мая, когда снег сошел, использовали автомобили.

Сначала я работал на так называемой автомашине-летучке (танкоремонтная походная мастерская), а весной 1957-го дали мне вдрабадан разбитый бортовой ЗИС-151. Даже ножного тормоза на нем не было, приходилось управляться ручным. Основная работа — перевозка леса от причала на дровяной склад, продовольствия и других хозяйственных грузов. Лес доставляли морем из Архангельска. Месяц не назову, однако, помнится, тепло еще было. Пришел буксир «Накат» с лихтером «Алазея» — доставили груз леса. Его мы и разгружали.

Точно не скажу, в какой день, но большинство солдат в казарме, и я в том числе, под утро почувствовали себя плохо. У всех вдруг заболела голова, жаловались на сильную слабость, но температуры, кажется, не было. За сутки практически весь батальон слег на двухъярусные койки в казарме. Из всего личного состава на ногах еще оставались 20–30 человек. Вот они и варили на всех кое-какую похлебку да ходили в караул, а, в общем-то, батальон выбыл из строя. Наш фельдшер носил нам таблетки — аспирин и еще какие-то пилюли желтого цвета, уверяя, что это навалилась эпидемия гриппа, и болеет весь полуостров Рыбачий. Больных и в самом деле было много. В расположении нашего батальона находилась еще казарма инженерной роты и зенитной батареи. Там тоже все лежали вповалку.