Едва ли не каждый вечер соседи, собравшись на бревнах у забора, возвращались к разговору о неожиданном исчезновении старика.
— Не иначе, как утонул в Дону, — говорил квартирант Макарова Семен Клешнев, — Наш брат, как выпьет — и море ему по колено, не то что Дон. А выпить старик, сами знаете…
Соседи знали, что прошлым летом Макаров нашел себе дружка, тоже пенсионера, и обоих можно было видеть в городском саду за бутылкой. Захмелев, они толковали о прошлом. У обоих было о чем вспомнить: три войны, тридцать лет службы на железной дороге.
Первой исчезновение Макарова обнаружила его дочь Елена, жившая неподалеку, через два проулка. Она пришла к отцу в пятницу вечером. Калитка оказалась запертой. Елена подняла щепку, просунула в щель и открыла запор. На дворе темнело, но света в окнах не было. «Неужели спит?» Она поднялась на крыльцо и только тут заметила, что на двери замок. В недоумении она спустилась с крыльца и огляделась. Во дворе стояла машина. Елена влезла на колесо и заглянула в кузов. Дно кузова было устлано соломой. Затворив калитку, женщина пошла домой.
На другой день Елена приходила к отцу три раза: дом по-прежнему был заперт, но машины во дворе уже не было. В воскресенье она пришла рано, еще по росе, и застала квартиранта.
— А где же хозяин? — спросила она, проходя в кухню и оглядев несмятую постель отца.
— А разве он не у вас? — удивился Семен. — Уже две ночи не ночует. Может, к сыну в Воронеж уехал?
— А что за машина стояла позавчера во дворе?
Квартирант фыркал под рукомойником в своей комнате. Он появился в кухне с полотенцем в руках.
— Машина? Это я жену в командировку возил. Инвентаризацию в сепараторном пункте делала.
Обеспокоенная Елена пошла домой. А днем из Воронежа приехал сын Макарова, студент. Старика в Воронеже не было.
Оперуполномоченный уголовного розыска, пухлый мужчина в тесном кителе и форменной фуражке, сдвинутой на затылок, пришел после того, как было получено заявление родственников пропавшего.
— Макаров здесь живет? — крикнул он из калитки.
На крыльце стояла квартирантка.
— Здесь.
— Не вернулся он?
— Нет.
Вышел Семен Клешнев, выглянули из дворов соседи.
— А вы его дома-то искали?
Услышав, что не искали, лейтенант обошел двор, слазил в погреб, на чердак.
— Погляди-ка под крыльцом, — попросил он квартиранта.
Тот стал на колено, засунул свое крепкое тело под крыльцо.
— Дальше, дальше… Ну, что там? Нет? Гм!
Документы хозяина: паспорт, пенсионное удостоверение, четыре орденские книжки — оказались дома. Лейтенант забрал их с собой и ушел.
В милиции завели дело о розыске без вести пропавшего И. Г. Макарова.
Проходили месяцы, а старик не возвращался. Папка пожелтела и покрылась пылью. Когда ее готовили к сдаче в архив, случилось событие, заставившее задуматься соседей и милицию. В базарный день тетка Степанида удивила знакомых рассказом о том, что будто в ночь, когда пропал старик, она слышала крики в его доме.
— На кухне, бабочки, он кричал: «Семен, Семен, за что!» А квартирант вроде бы шумел, чтобы старик не вмешивался в семейные дела.
Словам тетки Степаниды не давали веры, потому что считали ее слабоумной. И все-таки ее рассказ посеял сомнения. Толстяк оперуполномоченный пришел к Семену Клешневу вновь.
Квартирант красил пол. Дом после ремонта сверкал чистотой. Большой сад был выполот, деревья побелены, на воротах висел новый почтовый ящик.
Клешнев просидел в местной камере предварительного заключения трое суток и был освобожден. Даже у самых придирчивых работников уголовного розыска не было уверенности в том, что Клешнев виновен и что старик в самом деле убит, а не попал где-нибудь под машину или не утонул. Но родственники Макарова продолжали осаждать прокурора жалобами. Наконец в дом Макарова явился следователь прокуратуры. Он произвел обыск, и неожиданно расследование получило новый толчок.
В кухне, где жил старик, на ножках стола следователь нашел бурые пятна. При лабораторном исследовании они оказались следами крови. Клешнев, присутствовавший при обыске, был спокоен и предупредителен. Когда следователь, сидя на корточках, разглядывал ножки стола, Клешнев в одну минуту своими огромными лапами перевернул стол вверх ножками и проговорил:
— Так виднее будет.
Осмотр продолжался целый день. Когда следователь закончил работу и сел составлять документ, квартирант спросил:
— Вы уже закончили? А ковер не будете смотреть? На нем тоже кровь.
Понятые и следователь удивленно взглянули на квартиранта. Клешнев показал на чернильное пятно у края, коврика, прибитого к стене.
— Здесь.
Следователь взял пробирку с перекисью водорода и тронул жидкостью край чернильного пятна. Жидкость запенилась. Под пятном была кровь.
Чувствуя на себе недоверчивые взгляды, Клешнев объяснил, что однажды зимой хозяин возвратился домой с разбитым лицом и поцарапанными руками. Сказал, что налетел в темноте на кучу угля. Старик шумел, хватался за все, отряхивал с пальцев капли крови. С большим трудом его удалось обмыть и положить в постель.
Вечером служащие соседних с прокуратурой учреждений и прохожие стали свидетелями сцены, которую не всякий может равнодушно наблюдать. Выведенный из прокуратуры, Клешнев понял, что он арестован. Он ухватился руками за столб, отбивался от милиционеров ногами, плакал, как женщина, и кричал, что он не виновен. Когда его удалось оторвать от столба, он упал на землю, бился, разорвал на себе рубаху, кричал:
— Не пойду! Лучше сейчас застрелите! Где же правда?! Не пой-ду!
Не выдержав, вмешался редактор районной газеты и потребовал, чтобы Клешнева освободили. С большим трудом арестованного удалось втолкнуть в машину.
Следствие поручили старшему следователю областной прокуратуры Ивану Даниловичу Вострикову.
Стояла гнилая зима. Словно осенью, моросил дождь, и в открытую форточку вливался сырой воздух.
Неудачи начались с первого же дня. Вместе с Востриковым приехал из Воронежа оперуполномоченный уголовного розыска, умный, знающий работник. Он задумал и осуществил немало оперативных хитростей, но они не принесли успеха. Сложнее всего оказалось обнаружить труп. Работа была организована с размахом. Для прочесывания лесных массивов привлекли восемьдесят дружинников. Их разбили на группы. В состав каждой включили работника милиции. В двух группах были проводники со служебно-розыскными собаками. Осмотр берегов Дона и тральные работы производились на катерах и лодках с участием работников пристани, водолаза. Мастерами горводопровода были осмотрены все канализационные люки.
Одновременно Востриков запросил соседние области обо всех неопознанных трупах. Ни в пределах района, ни в соседних областях каких-либо трупов за это время найдено не было.
Стыдно было ходить по району, стыдно было ощущать на себе взгляды знакомых, неприятны стали вопросы о деле.
И каждую неделю шли жалобы Клешнева. Он слал их во все концы и инстанции. Малограмотные, но убедительные, они производили впечатление на начальство. Но тяжелее всего были сомнения. Они росли после каждой беседы с Клешневым. Востриков теперь вставал и ложился с одной мыслью: а не следует ли освободить арестованного?
Неуверенность в успехе сковывала мысль и энергию. Когда рухнули надежды на то, что удастся найти труп, с ними рухнули планы и замыслы Вострикова, который рассчитывал, что с обнаружением трупа удастся найти что-нибудь из вещей. Теперь следствие еле тащилось. Востриков допрашивал родственников Макарова, его соседей, выяснил, не пропало ли у старика что-либо из дома, уныло уточнял, в чем он был одет и обут, кто и когда видел его перед исчезновением, изучал отношения между ним и квартирантами, собирал сведения о личности Клешнева. Теперь Востриков работал один. Оперуполномоченный возвратился домой. Он уже не видел пользы в своем пребывании здесь.
Бывали и обнадеживающие минуты. Началось с пакета. Пакет был пухлый и шершавый, из оберточной бумаги. После десятка различных запросов и объяснений следовали пять мелко исписанных листов. Буквы стояли прямо, с интервалами, словно печатные. Писала первая жена Клешнева, опрошенная в Кременчуге по просьбе Вострикова.