— А мне дали именно этот адрес. И сказали, что человек по фамилии Седляк…

— Куба ведь не единственный Седляк в мире, — философски заметила Кшися. — Родственники какие-нибудь могут быть.

— Может, жена? — осторожно подсказала я.

— Ты про чью жену? А, жену Кубы. Так, так… знаю, женился он давно… Ну конечно же, была у него жена, раз есть сын. Ты полагаешь, жена взяла его фамилию и теперь проживает здесь? А не в Швейцарии?

— В том-то и дело, что этого никто толком не знает, но мне назвали этот адрес, и хотелось бы уточнить. Насколько я поняла, ты его жену не знала?

— Не знала. Женился он сразу после окончания института, а потом специализацию каждый проходил в своей клинике, да и студентами мы особенно не дружили, а потом и вовсе редко встречались. Запомнилась одна из наших встреч, очень короткая. На ортопедию он пошел из-за ребенка, у того были какие-то неполадки с бедренным суставом. И Куба уже нацелился, получив диплом врача-ортопеда, уехать в Швейцарию, там медицина прославилась именно в этой области. Надеялся вылечить парня. И знаешь, возможно, он к тому моменту уже развелся. О жене не упоминал, а на вдовца не был похож. Так тебя интересует его жена?

Создавать жизненные трудности для Эвы Марш я вовсе не собиралась. Раз исчезла и никак себя не проявляет — ее дело.

— Да ничего особенного, просто она тоже подвизается в области литературы, всякие там сценарии, телевидение. А у тебя случайно нет швейцарского адреса Седляка?

— Есть, и даже номер телефона есть. Куба вовсе не скрывается, живет вполне легально. Работает. Диплом подтвердил, ученую степень тоже. Я даже слышала, что кто-то из знакомых специально ездил к нему подлечить ногу. Он малость такой… ну, сдержанный и не очень общительный, но врач, говорят, прекрасный, и человек порядочный.

— А что с женой, как ты думаешь? Она жива? Как ее, кстати, зовут?

— Имя я знаю — Эва. Но где она и что — понятия не имею.

— Я только заглянула в тот дом, в квартире, которую мне назвали, никого не застала. Соседи тоже ничего не знают. Может, у тебя тут есть знакомые, которые слышали что-нибудь об Эве?

После чего я поспешила сменить тему и рассказала Кшисе про фальшивого больного.

Та лишь рассмеялась:

— Я бы тоже заподозрила какие-то махинации. Но вряд ли, скорее, какая-нибудь ерунда. Не бери в голову.

— А о Флориане Ступеньском тебе приходилось слышать?

— Флориан… ну как же! Личность известная, большая шишка в нашей кинематографии и на телевидении…

Надо бы мне получше контролировать выражение своего лица. А то Кшися оборвала себя на полуфразе:

— А что? Неужто на тебя нацелился, клинья подбивает? Он, между прочим, в соседнем доме живет. Заходил как-то раз в качестве пациента, вроде такой свой в доску и в то же время дает понять, что все в его силах, и если бы я только захотела. Будь я помоложе, возможно, и подумала бы, мужчина интересный и обходительный.

Я предупредила ее, что не следует верить каждому слову Ступеньского. Он и в самом деле обладает недюжинной пробивной силой, а вот что касается других его сил, то они у меня вызывают большое сомнение.

Кшися не сумела скрыть своего разочарования.

— Жаль, — вздохнула она. — А ведь так приятно, когда столь известный телеперсонаж к тебе с комплиментами подкатывает.

— Он действительно живет в соседнем доме? Не двадцать восьмая квартира?

— Минутку, сейчас проверю… Да, точно. Я ему рецепт выписывала, там адрес.

Не очень-то он походил на себя… Интересно, кто же это был в квартире Ступеньского? Гость или взломщик? Да ну его к черту, этого Ступеньского, сейчас гораздо важнее почтовые ящики и вообще почта. А прежде всего — Седляк в Швейцарии.

Адрес и телефон ортопеда Кшися нашла без труда. Выяснилось, что фамилию он не менял. Так я и не узнала, как там произносят его фамилию и как пишут, но на оставленном адресе он фигурировал как Якуб Седляк. Оставалось надеяться, что он не запрещал сыну переписываться с матерью, пусть даже и развелся со своей женой.

А жена Седляка явно заинтересовала Кшисю. Ей хотелось знать, как она выглядела, почему они развелись и многое другое. Кшися очень пожалела, что не расспросила о ней общих знакомых, да и самого Кубуся при их последней встрече. Я лишь сообщила, что лично с ней не знакома, никогда не встречалась (святая правда!), но слышала что она красивая и очень талантливая, а что касается причины развода, то мне кажется, развелись они из-за Швейцарии. Возможно, Эве не хотелось покидать родину, ведь работает она, будучи литератором, с польским языком, а международными являются только технические профессии. Короче, я сделала все, чтобы не наврать и правды не сказать.

Засиделась дольше, чем предполагала и, выходя, в дверях столкнулась с первым пациентом.

Почтовый ящик номер 28 оказался пустым и даже порядочно запыленным, насколько мне удалось рассмотреть сквозь щель.

Сколько глупостей я наделала в жизни из-за своего нетерпеливого характера! Позвонила Ляльке, никто не ответил, а сотовый сообщил, что абонент временно недоступен. Позвонила Миське, чтобы узнать, где Лялька опять та же история — домашний не отвечает, сотовый недоступен. Позвонила Мартусе, чтобы рассказать о Ступеньском, и снова неудача Автоответчик объяснил, что абонент находится за пределами роуминга. Куда ее черти занесли? Ничего другого не оставалось. Нетерпение подталкивало меня, и я позвонила в Швейцарию.

Позвонила по домашнему телефону, хотя доктору Седляку в это время полагалось быть на работе.

Слушая телефонные гудки, я лихорадочно соображала, как мне представиться. Назваться Лялькой? Сослаться на Ляльку? И вообще опереться на давнишнюю школьную дружбу?

В Швейцарии включился автоответчик, заговоривший звонким мальчишеским голосом, да к тому же по-французски. Все же поняла — попала в квартиру доктора Якуба Седляка.

Несомненно, сын. Имя и фамилию мальчик проговорил на чистом польском, без иностранного налета Прекрасно! Ребенок, в совершенстве овладевший французским, не забыл и родной язык.

Тут кто-то позвонил у моей калитки. Я подскочила к стеклянной двери. Езус-Мария, наконец-то Роберт Гурский!

— …услышав сигнал, оставьте сообщение…

Пи-пи-пи…

Опоздала!

— О холера! — буркнула я в трубку и разъединилась.

Может, «холера» успела проскочить? И тогда получается, я оставила незнакомым Седлякам очень оригинальное сообщение.

Поспешила открыть Гурскому калитку и входную дверь. Как же хорошо, что он пришел! С трудом удержалась, чтобы на пороге не обнять его и не расцеловать в обе щеки. Не обняла и не расцеловала только потому, что уж очень давно мы не виделись.

Инспектор Гурский тщательно вытер о половичок ботинки, прошел в прихожую. И принялся оправдываться за то, что явился без предварительного звонка:

— Просто оказался в ваших краях, и у меня совершенно случайно есть немного свободного времени. Да и все ваши телефоны, пани Иоанна, были заняты.

— Были, факт! — радостно подтвердила я. — Так я в подозреваемых?

— В том-то и дело, что не знаю. А точнее — не знаю, стоит ли вас к ним причислить. Вот и решил предварительно переговорить с вами.

И это было самое прекрасное, что я могла в тот момент пожелать!

Гурский мне нравился, его визиты всегда были в радость, пусть он и представлял так называемые органы. Мы знакомы уже так давно, что могли позволить себе говорить искренне, без обиняков, и сколько раз такая беседа с умным и благожелательным сначала милиционером, а потом инспектором полиции помогала мне в трудную минуту. Оба мы прекрасно понимали, что как с моей, так и с его стороны можно совершенно безопасно поделиться информацией — ни он, ни я не проболтаемся. И я твердо знала, что Гурский никогда не сделает ничего плохого невиновному человеку, какими бы подозрениями тот ни был придавлен. А я, услышав от сотрудника полиции нечто важное для себя, не помчусь предупреждать преступника. Опять же, вечные хлопоты с прокуратурой нам обоим были одинаково неприятны. Гурскому, по долгу службы, пожалуй, от нее доставалось больше, чем мне.