Ленин стремится решить эту задачу методами принуждения и насилия, испытывая острую враждебность по отношению ко всем носителям „буржуазной“ культуры, считая почти каждого такого носителя классовым врагом. И он беспощаден к ним. Отнять фабрики и землю оказалось много проще, нежели отнять Культуру и знания. „Задача практически стоит так, чтобы тех, кто против нас капитализмом воспитан, повернуть на службу к нам, каждый день смотреть за ними, ставить над ними рабочих комиссаров в обстановке коммунистической организации, каждый день пресекать контрреволюционные поползновения и в то же время учиться у них. У нас, в лучшем случае, есть наука агитатора, пропагандиста, человека, закаленного дьявольски тяжелой судьбой фабричного рабочего или голодного крестьянина, — наука, которая учит долго держаться, оказывать упорство в борьбе, что и спасало нас до сих пор; все это необходимо, но этого мало, с этим одним победить нельзя; чтобы победа была полная и окончательная, надо еще взять все то, что есть в капитализме ценного, взять себе всю науку и культуру“[160]. Эта идея забрать у буржуазии Культуру и науку владела им с самого начала его практической деятельности как главы государства и нашла отражение в его „заклинаниях над бездной“. Он был искренне уверен, что только пролетариат способен „сплотить трудящиеся массы и внушить им, разъяснить, убедить их в важности задачи взять всю буржуазную культуру себе“[161]. Он говорил и писал одно, а жизнь, к которой он чутко прислушивался, проявляя необычайную подвижность мысли и действия, поворачивала его совсем по-другому.
Вне зависимости от того, как он понимал Культуру, как таковую, или ее взаимодействие с цивилизацией, он стремился как бы „окультурить“ и саму революцию, и тот класс, который он считал в своем заблуждении классом-мессией, классом-спасителем, рассматривая его как наивысшую ценность в создании нового, справедливого мира. Несмотря на его заблуждения и ошибки, он считал Культуру, а вместе с ней и цивилизацию, важнейшим направлением в работе нового государства, советской власти. Эти его мысли были отражены в ряде документов революционного периода. В своей практической деятельности он вытянул на себе, пожалуй, самое главное для такой страны, какой была в те годы Россия: сумел ликвидировать безграмотность, наладить широчайшую сеть народного просвещения, книгоиздательство, библиотечное дело и многое другое, что содействовало самой первой ступени образования народа. Он постигал в действии те трудности, которые стояли на его пути как вождя и государственного деятеля. Постепенно его утверждения становятся не столь категоричными, не столь боевитыми, какими они были в 1919 году. В 1922 году он говорит на IV сессии ВЦИК: „Годы и годы должны пройти, годы и годы мы должны учиться, потому что уровень культуры наших рабочих низок, рабочим трудно взяться за совершенно новое дело производства, — а только на одних рабочих мы и можем положиться в смысле искренности и энтузиазма. Годы и годы должны пройти, чтобы мы добились улучшения нашего государственного аппарата, подъема его — не в смысле отдельных лиц, а в полном его объеме — на высшие ступени культуры[162]. Чем бы он не занимался, строя новое государство, он постоянно натыкался на отсутствие Культуры, тормозившее движение. Нет Культуры — нет возможности поднять экономику, нет Культуры — нет настоящего госаппарата, нет Культуры — нет ничего, нет в конечном счете советской власти. Для него это стало ясным еще до того, как он слег, чтобы никогда больше не подняться. И он произносит речь на Х1 съезде РКП(б): „Экономической силы в руках пролетарского государства России совершенно достаточно, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает? Ясное дело, чего не хватает: не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет“[163]. Этого не хватало крестьянину, который становился кооператором при НЭПе — новой экономической политике, не хватало скороспелому школьному учителю, не хватало тем, кто по классовому принципу был выдвинут на важные государственные посты. Его действия, его интуиция привели его к мысли о том, что без Культуры, даже такой, о которой он говорил, не создать ничего: ни экономики, ни государства, ни Града Светлого. Его творчество, запрограммированное эволюционным потоком, шло неудержимо против мертвых догм Маркса. Культура была не надстройкой, а основанием общества.
В последних своих работах он неустанно продолжает писать о Культуре, но в окраске мыслей о ней появляются новые тона. „Но нам первое пятилетие, — пишет Ленин в статье "Лучше меньше, да лучше", — порядочно-таки набило голову недоверием и скептицизмом. Мы невольно склонны проникаться этим качеством по отношению к тем, кто слишком много и слишком легко разглагольствует, например, о «пролетарской культуре»: нам бы для начала достаточно настоящей буржуазной культуры, нам бы для начала обойтись без особенно махровых типов культур до-буржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической и т. п. В вопросах культуры торопливость и размашистость вреднее всего". Последние статьи Ленина содержали осмысление его практического опыта и поэтому не были похожи на то, что он написал до этого. Не исключена возможность, что дальнейший его опыт и дальнейшие размышления могли бы привести к сближению его позиций с теми, кто в пространстве Духовной революции формировал новое мышление XX века. Но ему не было суждено это "дальнейшее". История же, как известно, сослагательного наклонения не знает…
В последних его статьях, размышлениях и действиях появилось много такого, что могло бы свидетельствовать о наметившемся отходе от теоретического доктринерства Маркса. К сожалению, у него был слишком небольшой срок, всего 5 лет, чтобы проверить теорию Маркса действием и по-новому осмыслить полученный результат. Может быть, он бы понял, наконец, что у человека можно отнять все: имущество, положение, семью, свободу. Но нельзя отнять Культуру, ибо она внутри Духа его. Ее можно отнять только вместе с человеком, с тем человеком, для которого классовый принцип и классовая борьба стоят далеко позади Культуры и с Культурой истинной вместе сойтись не могут, даже если применяются принуждение и насилие.
Но полагать, что Ленин мог кардинально отойти от Маркса, конечно нельзя. Это значит создать о нем еще один миф. Он глубоко впитал в себя марксизм и руководствовался им. Отсюда и противоречия между ленинской теорией и ленинской практикой. Все-таки Культура в истинном смысле слова, лишенная пресловутого классового принципа, а вместе с нею Любовь и Красота, основные устои Космической эволюции человечества, меркли в его сознании перед грандиозностью революционных задач. Он был убежден, что все это второстепенное, ибо свято верил в постулат: «Материя первична, дух вторичен». Он не был гуманистом в христианском, общечеловеческом смысле этого слова. Скорее, он был антигуманен. Но он не являлся и диктатором того типа, который сложился позже во всех тоталитарных государствах, от коммунистических до фашистских. «Добро было для него все, что служит революции, зло — все, что ей мешает. Революционность Ленина имела моральный источник, он не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации. Но, став одержимым максималистической революционной идеей, он, в конце концов, потерял непосредственное различие между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость. Ленин не был дурным человеком, в нем было и много хорошего»[164].
Это опять Бердяев. Его оценки дают нам представление о Ленине как реальном земном человеке, величие которого состоит в том, что, действуя в естественном историческом потоке, он сумел перевернуть не только Россию, но и весь мир, на который перемены в России оказали всестороннее и мощное влияние. Русская социальная революция, которой руководил Ленин, как бы «улучшила» капитализм в других странах, устранила его «дикие» стороны, значительно снизила норму эксплуатации, заставила предпринимателей позаботиться о социальных правах пролетариата, сформировала «человеческое лицо» капитализма. Как ни парадоксально, но факт: высокий уровень жизни в западных странах, который мы наблюдаем сейчас, есть результат в конечном счете не совершенства самого капитализма как социально-экономической системы, а наличия в мире Русской социальной революции, потрясшей основы не только России, но и мирового капитализма. Сознание того, что подобная революция — реальность, которая угрожает другим странам, привело к необратимым изменениям в самой системе мирового капитализма. В капиталистических странах начало складываться общество, которое устраивало большинство, а не меньшинство. Не заглядывая далеко вперед, мы можем утверждать, что подобных изменений в самой России пока не произошло. Попав непосредственно в область взрыва материи, Россия по ряду исторических причин оказалась как бы в мертвой зоне, не затронутая теми волнами, которые «контузили» старую экономическую систему стран Запада. И возможно, одной из причин неудачи результатов социальной революции для собственной страны явилось сопротивление старого в самих людях тому, что несло им новое. Ленин чувствовал это сопротивление всеми фибрами души и пытался ослабить его, но недостаточно глубоко понимал натуру самого человека, не брал в расчет тот «нематериальный» фактор — Дух, на который так много обращала внимания Духовная революция.