Женщина невозмутимо приняла подношение Ставра и спрятала еду в своих тряпках. Может, она была не голодна, а может, обычай запрещал ей есть, пока она не удовлетворит желание мужчины. Слова не требовались, откровенными жестами негритянка показала, что, выражаясь языком европейцев, «готова делать любовь». Ставр помнил похабные рассказы о выносливости и необыкновенной сексуальной силе негритянок. Боковым зрением он видел у соседней лунки в земле две задранные черные ноги и дергаю­щийся белый зад, выскользнувший из спущенных штанов. Зрелище было безобразное и возбуждающее до сумасшествия, к тому же сопровождающееся со­ответствующими звуками. Ставр почувствовал, как кровь подкатила под сердце, злые пульсы забились в разных точках, напряглись мускулы внизу живота. Он был голоден, чертовски голоден и легко мог потерять контроль над собой. Жестом приказав негритянке следовать за ним, Ставр быстро пошел прочь от ста­новища. Усилием воли он подавил возбуждение и пе­реключил мозги на то дело, ради которого пришел сюда.

Бесшумно ступая босыми ногами, негритянка шла следом за ним.

«Интересно, — подумал Ставр, — как долго она будет идти за мной, не возражая и ни о чем не спра­шивая?»

Отойдя подальше от становища, Ставр нашел ме­сто, хорошо освещенное луной. Глина казалась белой, каждый камешек на ней был виден, как на листе бу­маги. Ставр сел на землю.

— Садись, — приказал он и жестом показал, чего он хочет.

Негритянка опустилась рядом с ним. Ставр почув­ствовал животный жар, который тело женщины из­лучало в холодном ночном воздухе, но оно испускало также и ни с чем не сравнимую вонь.

Стараясь не смотреть на зрелые груди с торча­щими сосками, Ставр достал из кармана заранее най-

денную острую щепочку Ею было удобно рисовать

 на земле. В стиле наскальной живописи Ставр изоб­разил человеческую фигуру с признаком мужествен­ности — показал «я». Рядом он нарисовал фигурку поменьше с двумя окружностями в верхней части — показал «ты».

Женщина рассматривала рисунки. Но по ее непод­вижному лицу трудно было угадать, что она думает и чувствует. Ставр боялся, что, поняв, чем он собирает­ся с ней заниматься, негритянка, чтобы ночь не про­пала зря, встанет и уйдет в становище. Но она взяла у него щепочку, очертила трапецией бедра женской фигуры, обозначив таким образом юбку, и поставила точку там, где должен быть пуп. Затем она перечерк­нула ломаными линиями запястья, щиколотки и шею

фигуры: женщина украшена браслетами и ожерельем.

Усовершенствовав свое изображение, негритянка при­нялась за другое — мужское. Она провела горизон­тальную линию в верхней части головы, пристроила на ней треугольник — действительно, на Ставре была панама.

 Ставр выразил восхищение. Но затем негритянка невозмутимо стерла гордо нарисованный признак мужества. Это вызвало у Ставра шок. Что она имела в виду? Может, ему следует понять это как дерзкий упрек в том, что он не проявляет подобающей мужчине сек­суальной агрессивности? Но он успокоился, увидев, как негритянка провела тонкие линии по талии и щиколоткам. В отличие от мужчин ее племени, он не хо­дил голым, и бесстрастная художница показала, что он в штанах. Установив таким образом некоторое взаимопони­мание, Ставр с помощью рисунков и жестов попытал­ся объяснить негритянке, что он хочет узнать, откуда она пришла.

Женщина взяла щепочку и нарисовала круг непра­вильной формы. Внутри круга она изобразила боль­шую рыбу. Сбоку нацарапала фигурки женщин, а внут­ри над рыбой — мужчин, вооруженных дротиками или острогами. Рисунок выглядел очень живо и вырази­тельно. Глядя на него, Ставр представил затерянное в пустыне озеро, наверно питающееся ключами, бью­щими из подземных источников, больших рыб, пла­вающих в толще воды, мужчин, охотящихся за ними с дротиками или острогами, женщин и детей, ожидаю­щих их на берегу. Наверно, они так же, как здесь, воз­ле лагеря, роют в земле ямки и натягивают над ними сплетенные из травы циновки или лепят хижины из глины.

Ставр нарисовал фигуру, которой обозначал себя, и показал, что он приходит в поселение. Женщина отрицательно покачала головой и, забрав у него ще­почку, быстро начертила несколько мужских фигур, нацелившихся в пришельца острогами. Понятно: если он нарушит границу территории племени, его убьют. Но Ставр понял и то, что уходить с женщи­нами к их озеру не имеет смысла, потому что оттуда идти некуда.

Он разочарованно вздохнул, поднялся на ноги, собираясь стереть рисунки подошвой ботинка, но на­последок взглянул на них сверху и увидел, что все, нарисованное негритянкой, каким-то непостижи­мым образом обрело реальный, повествовательный

смысл — стало мифом. Если бы рисунок был сделан на материале более прочном, чем глина, и сохранил­ся, то через тысячу лет археологи спорили бы о том, кто был пришелец, явившийся в селение рыбаков, — космонавт или пророк? А это был московский па­рень, офицер секретного подразделения Госбезопас­ности, вместе с бандой солдат фортуны пристроен­ный до выяснения обстоятельств в такое место, где он начисто был лишен возможности доставлять не­приятности законопослушному обществу.

Обстановка в лагере стала взрывоопасной, как гре­мучая смесь. Женщины исчезли так же внезапно, как и появились, но их кратковременные гастроли акти­визировали в далеко не самых кротких парнях всю их агрессивность. Ставр слышал, как Текс сказал одно­му приятелю:

— В воздухе пахнет кровью. Я этот запах хорошо знаю. Вот увидишь, кончится тем, что кого-нибудь убьют.

— Да многие уже вцепились бы друг другу в глот­ки, если бы Хиттнер не предупредил, что расстреляет того, кто жив останется, — ответил приятель.

Ставр тоже был напряжен так, словно внутри у него был спрятан арбалет и невидимая рука закручи­вает и закручивает винт, натягивая тетиву. От злости он отощал. Кажется, остались одни сухожилия и нер­вы. Кожа обтянула заострившиеся скулы, в глазах за­жегся желтый волчий огонь. Волосы отросли, и ще­тина на щеках начала уже курчавиться. Бритвы не раз­решалось иметь никому, время от времени всех желающих брил и стриг один из охранников. Но, бо­ясь заражения крови и СПИДа, большинство обитателей лагеря предпочитало не пользоваться этой ус­лугой. 

Даже просто перемещение по территории лагеря превратилось в прогулку по минному полю. Ставр по­стоянно был начеку и следил, чтобы случайно не за­деть кого-нибудь из тех, кто косо на него поглядыва­ет. Периферийным зрением он постоянно отслеживал Буффало, хребтом чувствуя, где находится враг номер один. Зато Дренковски совершенно утратил свой не­понятный интерес к Ставру. У него был вид человека, который терпеливо ждет чего-то и озабочен только тем, чтобы сохранить в целости шкуру.

Время от времени в лагерь прилетал вертолет с со­трудниками следственной комиссии. Обычно это были два человека, они располагались в кабинете Хит-тнера и вызывали кого-нибудь из арестованных для допроса. Иногда после этого очередной счастливчик покидал лагерь. В день прилета комиссии все, несмот­ря на невыносимый зной, выползали из казармы, со­бирались возле конторы Хиттнера и ждали вызова. Не для всех отлет из лагеря означал свободу, но любые неприятности были предпочтительней дальнейшего пребывания здесь.

О Ставре сотрудники комиссии словно забыли. Вначале это почти не вызывало у него эмоций, те­перь — приводило в бешенство. Нетерпение и раздра­жение достигали уже критической точки, он был на грани взрыва, и доя того, чтобы держать себя в руках, требовалось предельное напряжение воли. Но Ставр считал, что все это выматывание нервов устраивается специально, а значит, он должен выдержать — не сорваться, не превратиться в психопата. Волки-психо­паты подлежат санитарному отстрелу.

Когда комиссия прилетела в очередной раз, сре­ди прочих вызвали Текса. Из конторы Хиттнера он вы­шел сияя от счастья.

— Все, — заявил он, — они наконец решили, что единственное обвинение, которое можно мне предъя­вить, — это нарушение законов США о нейтралитете. В ближайшее время меня отправят домой!