И далее ее портрет:

С ним сходен портрет Рудольфа: «…был он бледноволос, быстр в движениях и красив, — жилистой, лягавой красотой» (с. 50).

В «Даре»: «Как это ни странно, мысль исчезнуть всем троим, дабы восстановился — уже в неземном плане — некий идеальный и непорочный круг, всего страстнее разрабатывалась Олей» (с. 54), но поверил в нее больше всех Яша и застрелился. Ср. о Ленском:

«Честное» самоубийство в романе становится пародируемой темой, что переводит в статус пародирующей — самоубийство «фальшивое», каковым является разыгранное самоубийство героя романа Чернышевского «Что делать?» Лопухова. В этой связи симптоматичен намек: «Чернышевский в 50-х годах подумывал о самоубийстве» (с. 263). Такая перестановка осуществляется в системе этических принципов шестидесятников, обнажая сквозь прием их смысловое содержание. Аналогичная подмена происходит и в воспроизведении темы «дуэли»: дуэль Пушкина (с. 263) и «шутовская дуэль палками» (с. 258) Чернышевского; отказ его от дуэли в случае с офицером, оскорбившим жену. Вместо честного вызова Чернышевский «домогается отдать дело на суд общества офицеров, — не из соображений чести, а лишь для того, чтобы под рукой достигнуть сближения офицеров со студентами» (с. 299). Понятие личной чести вытесняется политическим заданием и низводит первое до ничтожной щепетильности. В этом контексте прочитываются фразы, «летавшие» на собрании Общества Русских Литераторов — потомков, как, например: «вы не дуэлеспособны» (с. 363).

Возвращаясь к теме треугольника, следует отметить, что в главе V, во втором вымышленном диалоге Годунова-Чердынцева с Кончеевым речь снова заходит о Яше Чернышевском:

Пародия реализуется благодаря профессиональным признакам избранника: меховщик — меховые шапки, которые носили уланы.

Отражение драматического треугольника воспроизводится и в литературном быту, где отношения между героями определены известной исторической моделью: «В начале 59 года до Николая Гавриловича дошла сплетня, что Добролюбов (совсем как Дантес), дабы прикрыть свою „интригу“ с Ольгой Сократовной, хочет жениться на ее сестре (имевшей, впрочем, жениха)» (с. 290). А из быта фигура проецируется в творчество этих же «героев», пример — треугольник в романе Чернышевского «Что делать?»: Лопухов — Вера Павловна — Кирсанов[248]. Но у Чернышевского драматичность личных интересов вытесняется соображениями общей пользы, что превращает трагедию в фарс, с ложной гибелью и фальшивыми прощальными письмами. Драматический треугольник воплощается в «Даре» аналогично теме самоубийства и дуэли: роман отражает, как идеологическое содержание переводит в объект пародии «серьезное» понимание любовного конфликта, прежних понятий личной чести и порядочности[249].

Однако на этом пародийный ряд не кончается, и фигура треугольника появляется в «Даре» уже совершенно «очищенной» от любовного смысла, только в социально-политическом значении. Таким примером является «дело» Чернышевского:

2. Одна из центральных тем «Дара» — поэт и импровизатор — восходит к «Египетским ночам» А. Пушкина. Указание на оригинал встречается в романе многократно, например:

Ср. у Пушкина:

Такой эпиграф придает жениховству героя неожиданный, но очевидно безнравственный оттенок. Примечательно и то, что Чернышевский выбирает строку из текста импровизатора.

Другой пример указания: в Сибири Чернышевский «как пушкинский импровизатор (с поправкой на „бы“) профессией своей — а потом несбыточным идеалом — избрал рассуждения на заданную тему» (с. 288). Далее Набоков текстуально доказывает сходство-подражание «Вечеров у княгини Старобельской» «Египетским ночам». Название произведения Чернышевского звучит пародийным вариантом пушкинского.

Пару, поэт и импровизатор, в главе IV «Дара» олицетворяют Пушкин и Чернышевский. Ввиду несостоятельности литературных сопоставлений, параллелизм выстраивается на уровне жизненных ситуаций. Примеры: уже приводимое сходство треугольников: Чернышевский — Ольга Сократовна — Добролюбов и Пушкин — Натали — Дантес; Чернышевский мучился «смертной тоской, составленной из жалости, ревности и уязвленного самолюбия, — которую также знавал муж совсем другого склада и совсем иначе расправившийся с ней: Пушкин» (с. 263); Чернышевского приехал арестовывать «Ракеев, который, олицетворяя собой подлую торопь правительства, умчал из столицы в посмертную ссылку гроб Пушкина» (с. 300). Только один раз в паре происходит обмен местами, осуществляющий перестановку обнаруживает себя: «Ленин считал, что Чернышевский „единственный действительно великий писатель, который сумел с пятидесятых годов вплоть до 1888 (скостил ему один) остаться на уровне цельного философского материализма“» (с. 275). Крупская замечает: «Вряд ли кого-нибудь Владимир Ильич так любил… Я думаю, между ним и Чернышевским было очень много общего» (с. 275).

По аналогу пушкинской модели пары в романе образуют: Годунов-Чердынцев и Буш, Годунов-Чердынцев и его рецензенты, Годунов-Чердынцев и Яша Чернышевский и, наконец, в роли импровизатора в паре с самим Набоковым оказывается каждый, делающий попытку интерпретировать роман.

3. Прием многократного воспроизведения реализуется в «Даре» и на уровне маргинальных тем, например, темы «кондитерских». В «Жизни Чернышевского» читаем:

Пародия реализуется путем обнаружения литературного оригинала. Так, на вечере у Чернышевских (гл. I), «внимательно осмотрев кондитерские пирожные на большой тарелке с плохо нарисованным шмелем, Любовь Марковна, вдруг скомкав выбор, взяла тот, на котором непременно бывает след неизвестного пальца: пышку» (с. 40).