— Мы должны быть благодарны, что теперь у нас есть адекватное упражнение для ума, — заключил мой друг. Однако он не стал развивать эту мысль.

Прошло несколько скучных дней. Мой сон никогда не был крепким, а непривычная загородная тишина, вопреки моим ожиданиям, тем более не давала мне уснуть, производя противоположный эффект. Я понял, что мне просто необходим городской шум.

В конечном итоге нас спасла телеграмма из Лондона, адресованная Холмсу, — от самого инспектора Лестрейда.

Мой друг прочел ее, вскинув бровь, затем передал мне.

— Что думаете, Ватсон?

«Ужас восемьдесят восьмого возвращается», — этими словами начинался текст телеграммы.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять эту фразу. Я озадаченно уставился на Холмса, который, похоже, уже разгадал эту загадку.

— Но разве Потрошитель не умер?

— Джеймс Мейбрик отравлен, — таинственно ответил он, — и тем не менее ужасы продолжаются, мой дорогой Ватсон. Потрошитель орудовал ножом и был зол. А эти новые преступления совершены с большим хладнокровием. Теперь я просто обязан вернуться в Лондон. И чем быстрее мы туда отправимся, тем лучше. Некоторые жизни еще можно спасти.

Его голос был решительным, на лице появилось несколько суровых морщин.

В тот же день мы сели на поезд. Я с облегчением отметил, что в этот раз мужчины в сапогах для верховой езды с нами не было. Когда я упомянул о нем, Холмс сказал:

— Вы не задавались вопросом, зачем кому-то обувать сапоги для верховой езды, направляясь в место, где нет ни одной конюшни?

Пока поезд мчался в Лондон, я снова и снова перечитывал телеграмму Лестрейда. В заброшенных кварталах города обнаружили несколько тел. Подробности были ужасающими. Из всех трупов была высосана кровь. Жертвы не были ни бомжами, ни проститутками Уайтчепела. Это были как мужчины, так и женщины. Единственное, что было у них общего, — лишь обескровленность и багровые пятна на горле, запястьях и лодыжках. Это явно было делом рук какого-то изверга.

— Лестрейд не сообщает, что они были зарезаны или застрелены, — отметил я. — Значит, причина смерти неизвестна? И мы спешим в Лондон, чтобы разобраться в этом?

Холмс ответил лаконично:

— Я уже разобрался. Но предстоит более важная работа. — Замолчав, он с непроницаемым видом уставился на мелькающие за окном вагона сельские пейзажи.

Я так и не смог смириться с замкнутостью Шерлока Холмса — он не обсуждал свои планы даже со мной, своим надежным, проверенным другом. Его я уже давно знал о его чрезмерной потребности контролировать и доминировать, и это был один из его приемов. Приняв решение терпеть его молчание — ведь именно этого он требовал от меня, — я скрестил руки на груди и попытался вздремнуть.

Смог и мусор возвестили о приближении города. Когда-то я сетовал на все это, а теперь встретил с дружеским расположением. Даже грязные многоэтажные дома вдоль дороги были мне приятны.

— Нам нужно сразу же ехать в Бартс, — объявил Холмс, когда поезд подъезжал к станции. — Нельзя терять время! Сообщите Лестрейду о нашем приезде, пусть он присоединится к нам, Ватсон, и присмотрите, пожалуйста, за нашим багажом.

Я сделал все, как он просил, затем нанял двуколку, чтобы нас довезли до больницы.

По приезде Холмс низким голосом задал один или два вопроса в приемной, оттуда его направили в архив больницы.

— Дождитесь Лестрейда, — сказал он мне. — Больше ни с кем не разговаривайте, ни с кем, а как только он приедет, приведите его ко мне. Есть пара фактов, которые я должен проверить, прежде чем мы двинемся дальше.

Я, сгорая от нетерпения, ожидал Лестрейда. Напряжение Холмса передалось и мне, я понял, что мы напали на след и ситуация очень опасна.

Когда приехал Лестрейд, у меня нашлось несколько слов для него и от себя лично:

— Почему вы прервали наш первый за долгое время отпуск? Ладно я, но Холмсу просто необходим отдых.

Инспектор все так же походил на маленького бульдога, хотя годы сделали его менее поворотливым, чем когда мы впервые встретили его, расследуя незабываемое дело о собаке Баскервилей.

— Все, что Холмсу нужно, — так это загадка, способная занять его мозг, — заявил он. — Но должен признаться, я не понимаю, почему он явился в эту больницу. Жертв этого убийцы отвезли в другое место, а место преступления…

— Находится здесь, — перебил его Холмс, выходя из архива. — Мне показалось, что я слышу ваш голос, Лестрейд.

— Вы имеете в виду, что преступления были совершены здесь? Боже мой, да это же больница!

— Именно так, — согласился Холмс. — Какое еще место так хорошо подходит для того, чтобы скрыть кровь? — Повернувшись ко мне, он заметил: — Я посмотрел расписание работы, ваш коллега, доктор Флойд, сегодня здесь. Может быть, он будет так добр, что поможет нам в этом расследовании?

Лестрейд хотел было что-то сказать, но передумал.

— Доктор Флойд в операционной? — спросил я Холмса.

Тот не ответил, а быстро пошел по коридору, заставив нас тем самым следовать за ним.

Словно он каждый день бывал в Бартсе с тех пор, как мы впервые встретились здесь много лет назад, Холмс уверенно провел нас по одному коридору, затем по другому, вниз по лестнице и вывел через тускло освещенный служебный выход. Он бросил Лестрейду через плечо:

— Надеюсь, вы подготовились?

Инспектор засмеялся.

— Пока у меня есть брюки с задним карманом, пистолет будет при мне.

Холмс слегка кивнул.

Свернув за угол, мы уткнулись в две вращающиеся двери, за которыми могла быть операционная, а возможно, морг. Холмс сунул руку в карман пальто, затем вошел в дверь, а следом за ним мы. Доктор Горацио Флойд склонился над телом, а когда мы вошли, с тревогой посмотрел на нас. Но поднятое на нас лицо с трудом можно было узнать.

Его лицо, которое запомнилось мне очень интеллигентным, сейчас было покрыто ужасными язвами, а под глазами была кровь. Еще сильнее кровь сочилась из его широко открытого рта на грудь, на хирургический халат, который уже был насквозь ею пропитан. В одной руке он держал окровавленную плоть, которую, очевидно, смял при нашем внезапном появлении.

— Горацио! — не веря своим глазам, выкрикнул я.

Опустив руку с зажатым в ней предметом, он попытался оббежать вокруг стола, но Холмс оказался там раньше с пистолетом, направленным на Горацио.

— Вам не удастся сбежать, доктор Флойд, — холодно произнес он.

Флойд замер. Затем он зарыдал и закрыл руками свое ужасное лицо.

Лестрейд без промедления подошел к нему с другой стороны и тяжело опустил руку ему на плечо.

Я же обратил внимание на тело, лежавшее на столе, — обнаженное тело женщины. К ее горлу, предплечьям и нижней части ног присосалось множество раздувшихся красных пиявок. Налитые кровью, они были похожи на темно-красные пакеты, набитые до такой степени, что вот-вот могли лопнуть.

Я в замешательстве уставился на них.

— Какого черта доктор прицепил пиявок к мертвому телу? — вслух удивился я.

— Боюсь, она не была мертва, когда он начал, — ответил Холмс.

Несколько часов спустя, когда доктора Флойда взяли под стражу, Лестрейд отправился вместе с нами на Бейкер-стрит. Он дрожал, также как и я. Но Холмс был абсолютно спокоен. Казалось, он даже оживился, завершив это дело.

— Я начал кое-что подозревать, когда увидел мужчину в сапогах для верховой езды, — объяснил он, после того как мы уселись в гостиной перед зажженным камином. — Сапоги нужны были для того, чтобы скрыть следы нескольких укусов пиявок на его ногах и лодыжках. Возможно, эти сапоги посоветовал ему носить доктор Флойд, чтобы дать дополнительную опору его израненным ногам. Он хромал от боли, если вы помните, Ватсон.

— Но он был жив!

— Как и женщина, находившаяся в доме до него, и мисс Френсис, которая прибыла вслед за ним. Они были последними счастливчиками. — Холмс начал набивать свою трубку. Рядом на столе стояли большие стаканы с бренди. Учитывая все то, что мы только что пережили, портвейна никто не захотел. — К тому времени мания доктора Флойда стала неконтролируемой, и он осознавал это. Поэтому он нас и пригласил. Меня, в частности, ведь он рассчитывал, что вы возьмете меня с собой.