— Отличное снадобье, — одобрил Рамех.

— Да, но чтобы на тебя не пало подозрение, я и об этом подумал, — сказал Малих. — Видишь ли, у идумеев есть обычай, что если они чествуют особенно дорогого и почетного гостя, то вино разливает в чаши не виночерпий, а младшая в семье дочь. Это и должна сделать Мариамма. Антипатру же будет особенно лестно, что для чествования его будет соблюден его родной обычай.

— Умно, очень умно придумано, — обрадовался виночерпий, — лучше этого не мог бы придумать и сам премудрый Соломон.

На этом и порешили.

Антипатр явился на пир очень оживленный. В обхождении с ним Кассия, когда в Тире он отпускал его в Иудею, проглядывало большое расположение к нему и к его «равному по доблестям отцу — сыну Ироду», как выразился могущественный римлянин. Кассий прозрачно намекнул ему, что Азия обширна и богата и что недалеко то время, когда римские орлы, за дружбу Антипатра к Риму, принесут в своих могучих когтях царские венцы на голову Антипатра и всех сыновей его.

В обширном покое пиршеств дворца Гиркана Антипатр нашел уже раби Семаию и раби Авталиона со всем синедрионом, а также Малиха и других сановников Иерусалима.

Скоро придворные служители внесли сосуды с вином и другие угощения. Перед каждым гостем поставили по золотой чаше для вина, которые расставлял главный виночерпий Рамех.

Вслед за тем Рамех удалился к служителям, а вместо него вышла Мариамма. От удовольствия, что она будет играть на пиру такую почетную роль, девочка вся раскраснелась.

— Вот мой новый виночерпий, — с умилением и нежностью сказал Гиркан, любуясь своей восхитительной внучкой.

Антипатр понял любезность хозяина и весело сказал:

— Идумея должна гордиться, что в моем лице она вся присутствует на царском пиру. Слава новому, прелестному виночерпию!

Раби Семаия ласково подозвал к себе девочку.

— Чистое, непорочное дитя! — сказал он, возлагая руки на золотистую головку Мариаммы. — В твоем образе ангелы на небесах служат Всеблагому Богу. Ты их заменишь для нас грешных. Да будет же над тобой благословение Всевышнего.

— Аминь! — разом проговорили члены синедриона.

Малих незаметно переглянулся с Рамехом, немым взором спрашивая, тот ли кубок поставил он перед Антипатром. Тот понял немой вопрос и отвечал едва заметным наклонением головы, скорее глазами.

Слуги между тем перед каждым гостем поставили обильные яства.

Гиркан встал и, воздеянием рук призывая на пир и на пирующих благословение Божие, сказал торжественно, как первосвященник.

— Примите и ядите — это суть яства, предлагаемые вам от чистого моего сердца.

Мариамма тем временем разлила вино по чашам.

— Пейте от чаш ваших, вино это да веселит сердца ваши!.. — снова возгласил Гиркан.

— Аминь! — отвечали ему разом все гости.

Малих и Рамех, казалось, не глядели на Антипатра, а между тем жадно следили за каждым его движением. Вот он взял небольшой хлебец, разломил его, часть положил на прежнее место, а другую, держа в левой руке, правою потянулся к овечьим почкам с красным перцем и стал есть с видимым удовольствием... «Как он долго жует!» — казалось, говорил взор Малиха Рамеху... Еще взял почку, еще... Что-то говорит раби Авталиону... Что ж он не пьет?.. Но вот раби Авталион потянулся к своей чаше — пьет и ставит чашу на стол. А Антипатр все не пьет! И это после перцу! Все пьют, а он не пьет.

Мариамма, словно золотистый мотылек, порхает вдоль стола, заглядывает в чаши гостей и подливает вина, где хоть немного уже отпито. Подходит и к Антипатру, но его чаша и не тронута.

И все еще не пьет!.. Рамех чуть заметно пожимает плечами...

Мариамма проходит мимо Гиркана. Дедушка ловит ее и гладит золотистые волосы девочки. Она со смехом увертывается и целует деда в бороду...

Но вот Антипатр потянулся к чаше... Пьет, долго пьет, не отрывая губ от смертоносных краев чаши...

У Малиха сердце перестает биться... Рамех бледен, несмотря на свои смуглые щеки...

Вдруг что-то стукнуло...

Что это? У Антипатра чаша выпала из рук, и вино окрасило, словно кровью, его белую с золотом мантию 

Голова Антипатра опрокинулась, и он весь судорожно вытянулся...

— Так скоро упился, — заметил раби Авталион, стараясь поддержать его.

— Это по-римски, засыпать за пиром от пресыщения, — ехидно заметил один из членов синедриона.

— Но он и одной чаши не выпил, — тревожно заметил Гиркан.

— Смотрите, он посинел, — сказал раби Семаия, — с ним удар, поражение мозга кровью сердца.

Гиркан окончательно растерялся.

— Что же с ним? О, Боже! Что с ним?

— Он умер, — сказал Авталион, прикладывая руку к сердцу Антипатра.

— Смерть грешников люта, — как бы про себя заметил Семаия.

— Не пустить ли ему кровь? — подсказал Малих, к которому только теперь воротился дар слова.

— Поздно! Он умер! — окончательно заявил раби Авталион.

— Мама! Мама! Он умер! — испуганно закричала Мариамма, которая только теперь поняла, что случилось, и стремглав убежала во внутренние покои.

«Это ему за Ирода, за попрание синедриона», — подумал про себя Семаия.

«Каков Гиркан!» — тоже подумал Авталион.

VIII

Внезапная смерть Антипатра для всех оставалась загадкою. Говорили, что он просто умер от удара. Члены синедриона подозревали в этом деле Гиркана: орудием своей мести за унижение, в синедрионе, со стороны сына этого Антипатра, Ирода, первосвященник, по их мнению, избрал свою невинную внучку Мариамму. Никто не подозревал Малиха, который так искренне, по-видимому, оплакивал «великого человека», когда сообщал Фазаелю подробности о смерти его отца.

— Одно утешает меня, — говорил он, — что великий Антипатр умер без страданий. Это завидная смерть. Я видел его веселым, добрым, радостным, пирующим... и вдруг! Десница Непостижимого!.. Велика милость Его: прямо с царского пира он перенесен был на лоно Авраама.

Но трудно было обмануть Ирода. Получив известие о внезапной кончине отца, он немедленно прибыл в Иерусалим. Тело Антипатра, в ожидании погребения, для предохранения от разложения, лежало в прозрачном, как кристалл, меду. Приказав обмыть его и все приготовить к царственному погребению, Ирод прежде всего посетил свою мать. Кипра, пораженная горем, не вставала с ложа. Увидев любимого сына, она разрыдалась.

— О, лучше бы мне умереть в неизвестности в моей родной Петре, чем потерять такого мужа! — причитала она, припав к груди сына.

— Матушка, успокойся! Так угодно было Богу, — утешал ее Ирод.

— Но так внезапно! Хоть бы он поболел... Хотя бы я моими любящими глазами провожала «го кончину! Нет, я проводила его на пир... на пир смерти! А он был так весел, бодр, здоров, как никогда.

«Здоров, как никогда... Удар... Но он не был тучен... Удар на пиру с чашей в руке... Это дело Гиркана», — давно сверлила эта мысль мозг Ирода.

Он тотчас же отправился во дворец. Гиркана он нашел страшно расстроенным, почти больным. Первосвященник с плачем обнял молодого человека.

— Мы потеряли великого человека... ты — отца, я — своего благодетеля, — говорил Гиркан, прерывая свою речь слезами.

Ирод не верил этим слезам. Он просил Гиркана рассказать подробно, как все это случилось. Узнав, что мысль почтить пиром Антипатра принадлежала самому первосвященнику, Ирод еще более укрепился в своем подозрении... Перед ним — убийца его отца...

— Но почему не виночерпий Рамех разливал вино, а Мариамма? — спросил он.

— Ах, эту несчастную мысль подал мне Малих. Бедная девочка! Как она испугалась... Еще бы! У нее на глазах внезапно умирает человек, почти в начале пира... Такое зрелище и не ребенка поразит...

— Малих? — удивился Ирод. — Как же это так?

— Да, он посоветовал мне, чтобы особенным образом почтить твоего доблестного отца, угостить его по обычаям его родной Идумеи.

— По обычаям Идумеи?

— Да, да, как это в Идумее делается: чтобы вино разливал не виночерпий, а невинная девочка... Мариамма и разливала... И так была горда и счастлива, крошка милая... И вдруг!