Визитная карточка Уилли Лайона Смита
Что рассказал мне о страйде Уилли Лайон Смит. Майк Липскин
Левая рука в страйде — это фактически автономная фортепианная ритм-секция, необходимая в отсутствие бас- и ритм-гитар, которые в те годы еще не получили распространения. Название стиля представляется несколько неполным — в нем отражено лишь то, что левая рука пианиста постоянно «шагает» от низкого регистра к среднему и обратно. Но на самом деле страйд — это целый музыкальный язык, в котором существует набор выразительных приемов: риффов, характерных созвучий, смешанных размеров, таких, например, как 3/4 или 6/8 в чередовании с 4/4.
Левая рука может играть отдельными нотами, октавами, децимами с дополнительными внутренними тонами в созвучии или арпеджио, как восходящими, так и нисходящими. Допускаются и ритмические сдвиги: например, подчеркивание первой и третьей долей вместо привычных второй и четвертой. В левой руке может быть своя динамика — свои периоды напряжения и разрешения, длящиеся по несколько тактов. Все это в сочетании с хитроумными мелодическими импровизациями в правой руке происходит в сопровождении мощного, свингующего ритма.
Вдохновившись Джеймсом П. Джонсоном или Фэтсом Уоллером и впервые попробовав сыграть страйд, чувствуешь себя человеком, который только что разобрал на части свой автомобиль, и вот детали беспорядочно лежат на полу, а тем временем кто-то проносится мимо на «феррари». Недостаточно просто послушать, как играют мастера, придется практиковать соответствующую манеру несколько лет, пока наконец пианист перестанет задумываться о каждой сбивке в левой руке и научится улавливать логику этой музыки на уровне целых партий и аккордных последовательностей.
И зачем только некоторые пианисты так фокусируются на скорости, стремясь при исполнении композиции Джеймса П. Джонсона догнать и перегнать его самого, словно опаздывая на поезд? Звучание всегда получается зажатым, механистичным. Требуется время и изрядные усилия для того, чтобы освоить все элементы стиля. Зато когда слышишь настоящий страйд, то понимаешь — это пик развития джазового фортепиано.
В любых конкурсах на лучшую джазовую импровизацию Смит, Джонсон и Уоллер всегда выходили победителями, до тех пор пока в Нью-Йорк из Толедо, Огайо, не приехал в качестве аккомпаниатора певицы Аделаиды Холл почти слепой пианист. «Татум! Его невозможно имитатум!» — написал о нем критик Барри Уланов. Конечно, речь шла о великом Арте Татуме (1909—1956), чья поистине пиротехническая игра на фортепиано приводила других музыкантов одновременно в восхищение и уныние.
«Я умел делать двойные глиссандо в секстах и двойные тремоло тоже, — хвастался Джеймс П. Джонсон. — На конкурсах все остальные лабухи просто отказывались выходить играть после меня… Мне хватало минуты, чтобы придумать новый трюк… Я мог, например, играть мощный стомп[56], затем смягчить его и вдруг в мгновение ока сменить тему; я подслушал этот прием у Бетховена в одной из сонат. А однажды я использовал парафраз на тему „Риголетто“ Листа как вступление к стомпу». Но для Татума все это было детским лепетом.
Собери в комнате лучших джазовых пианистов, замечал легендарный джазмен Тедди Уилсон, и Татум заставит их всех выглядеть дилетантами. Когда он играл, фортепиано зачастую напоминало теннисный корт: потоки нот летали с одного конца клавиатуры на другой словно над воображаемой сеткой. Подача в басах — мгновенный встречный удар в высоких частотах; левая и правая рука в непрестанном музыкальном и атлетическом соревновании друг с другом. Любой, кто осмеливался бросить ему вызов, мгновенно оказывался в ситуации «гейм, сет и матч»[57]. Но его невероятные скачки и феноменальные пассажи, безупречные до последней ноты, были лишь началом.
Как писал Мэйт Эди, «его целью было не просто создание новых мелодических линий в рамках заданной последовательности аккордов, но постоянное „перепридумывание“ мелодии такт за тактом, в результате которого вырастала поистине гигантская конструкция из контрапунктов, беглых огласовок, переменных аккордов, а порой и переменных аккордных последовательностей».
Арт Татум аккомпанирует Билли Холидей. Институт джазовых исследований, Ратгерский университет
Все это было невозможно без невероятного уровня владения инструментом. Гитарист Лес Пол вспоминал спонтанный ночной джем прямо в гарлемском морге. Татум некоторое время слушал, потом спросил — правда ведь фа-диез в этом фортепиано западает? «Я говорю — да, есть такое дело. Он мне — и еще ми тоже западает, верно? Я — да, все так. Он — а остальные клавиши? Я — нет, с остальными все в порядке. Тогда он говорит — ладно, принеси мне еще пива. Я принес, и наконец он говорит — все, я готов попробовать. И он попробовал — да так, что все просто в осадок выпали! А после каждого своего пассажа он еще успевал другой рукой отжимать две западающие клавиши, чтобы в следующий раз они снова звучали». Кстати, пиво Татум тоже порой умудрялся пить прямо во время игры на фортепиано, однако в этом он не был первопроходцем. Академический виртуоз Леопольд де Мейер взял за правило тянуться за букетом цветов и подносить его к носу всякий раз, когда его правая рука хоть на мгновение отрывалась от клавиатуры, — поклонницы приходили от этого в полный восторг.
У всех пианистов, когда-либо сталкивавшихся с Татумом, было что об этом рассказать. Юный Каунт Бэйси (1904—1984), который, несмотря на уроки страйда от Фэтса Уоллера, в конечном итоге выработал собственный экономичный, уравновешенный, расслабленный стиль игры с легко узнаваемыми лаконичными мелодическими пассажами, оттеняющими мощный напор его ансамбля, как-то раз оказался за фортепиано в одном из клубов Толедо в конце 1920-х. «Тогда-то мне и довелось лично познакомиться с фортепианным монстром по имени Арт Татум, — вспоминал он. — Честно говоря, я даже не помню, с чего я вообще сел тогда за фортепиано. Но я это сделал — и, разумеется, нарвался на серьезные неприятности, потому что кто-то сразу пошел и привел Арта. Это было его место, а я его занял… До сих пор помню его манеру ходить на цыпочках, наклонив голову на бок. „Ой, я забыла тебя предупредить“, — прошептала мне одна девушка в баре. Как ты могла, детка, как ты могла!»
Каунт Бейси и его ансамбль в 1943 году. Певица — Дороти Дэндридж. Институт джазовых исследований, Ратгерский университет
Гарлемские мастера страйда при встрече с Татумом тоже чувствовали — все пропало. Пианист Дональд Ламберт (1904—1962) однажды неосторожно предложил ему посостязаться в игре на фортепиано, и то же самое сделали Фэтс, Джонсон и Лев. Чем все закончилось, мы знаем из описания Мориса Уоллера, сына Фэтса. Все трое по очереди уверенно исполнили свои композиции, после чего за инструмент сел человек из Толедо и заиграл Tea for Two: левая рука отбивает твердый, непоколебимый ритм, а правая путешествует от одного ослепительного арпеджио к другому, от одного хитроумного созвучия к другому. Наконец звучит триумфальный финальный аккорд. Джеймс П. делает еще один заход, играя Carolina Shout так, «будто в его руки вселился бес, но и этого явно недостаточно». Тогда Уоллер принимается за свою самую выигрышную пьесу — A Handful of Keys. Но Татум кладет обоих на лопатки своей версией Tiger Rag. Джонсон предпринимает последнюю отчаянную попытку — звучит его обработка шопеновского Революционного этюда. «Отец рассказывал, что никогда не слышал, чтобы Джимми играл так потрясающе, — писал Морис Уоллер. — Но и этого не хватило. Татум, бесспорно, был королем вечера».