В том месте, где тропка пересекалась с полевой дорогой, Нюру чуть не сбил с ног всадник. Рыжий жеребец неожиданно вынырнул из‑за поворота дороги и заплясал, осаженный сильной рукой.

— И чего это скакать, как чумовому?! — рассердилась Нюра.

Она вскинула глаза, и ведро вдруг выпало из ее. рук. На коне был Архип —загорелый, ладный, в хорошо пригнанном военном обмундировании.

— Судьба аль случай? — спросил Архип.

— Если без намерения ехал, значит, судьба! — ответила Нюра.

Пытаясь скрыть смущение и радость, она повернулась, подхватила опрокинутое ведро и пошла обратно к копанке–роднику. Архип соскочил с коня, пошёл следом. Кровь ударила Нюре в лицо, руки не слушались, и она никак не могла зачерпнуть полное ведро воды.

Архип тихо опросил:

— Может, дашь ведро коня напоить?

— Бери…

Рука Архипа на мгновение прикоснулась к её пальцам. Она отдёрнула руку.

— Серчаешь, што ль, аль не рада встрече? — спросил Архип, поднимая ведро с водой.

— Радоваться нечему, — отрезала она, отвернувшись.

— Так! А почему? — дрогнувшим голосом опросил Архип.

Она передёрнула плечами.

Ополоснув ведро н снова набрав до краёв воды, Архип поставил его перед Нюрой.

— Спасибо! Поить жеребца я не собирался. Встречаться с тобой не думал. Всё вышло случайно. Как видно, наша встреча тебе не по душе!

В глазах Нюры блеснул злой огонёк. Она прямо спросила:

— Говорят, жениться собираешься? Мать невесту подыскивает?

— Откуда ты это взяла?

— Все говорят. Даже, говорят, твоя мать к ворожке ходит, от меня отсушивает.

— Не думал, что у нас такой разговор получится.

Он поправил будёновку, подтянул пояс. Потом влетел в седло, плетью ожёг коня и ускакал, не простившись.

— Мамочка родная, што ж я наделала! — спохватилась Нюра. Без сил опустившись на землю, она залилась слезами.

— Брось, Нюрка, убиваться! — проговорил за её спиной чей‑то голос.

Она обернулась. Возле неё стояла с ведром в руках Дарья. Видать, тоже к копанке за водой шла.

Дарья вздохнула, присела рядом.

— А я бы на твоём месте, — говорила Дарья, — не только помирилась бы с Архипом, но и стала бы с ним как с мужем жить, одним домом… Любовь‑то у вас какая!.. А любить‑то не каждому дано. Не каждого сердце огнём горит… Ну, пошли, подружка! А то, не дай бог, свиньи холсты потопчут.

Когда уже выходили к реке, Дарья вдруг хлопнула подругу ладошкой по спине и прошептала:

— Ты только словечко мне шепни! Я враз вас помирю! И магарыча не возьму!

— Нет, подружка! — махнула рукой Нюра. — Видать, позарастали наши стёжки–дорожки…

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Выбрав свободный час, Митрий занялся починкой дверей амбара. Работа подходила к концу, но тут вдруг залаял дворовый пёс. В калитку, важно выпятив бородёнку, постукивая палкой, вошёл Микола Ковалев, дядька жены.

Митрий отогнал собаку, пригласил родича в хату, но тот отказался.

— И здесь погуторить можно, — объяснил он. — Здесь даже лучше. Воздух сейчас очень пользительный…

Митрий с любопытством ждал, что скажет редкий гость. Тот начал издалека: с погоды, с посевов. И только потом, сузив подслеповатые глаза и раздувая тонкие ноздри сухого, иссечённого мелкими морщинками носа, опросил:

— Говорят, Митро, будто ты в партию коммунистов добровольно вступил и в ЧОНе начальником заделался?

Митрий кивнул головой.

— Выходит, правда… А меня все сумление брало: надеялся, что это брехня, может, под нажимом такое сделал. Что ж ты не посоветовался ни с кем и бух головой в омут. Выходит, против своих станичан лезешь…

— Ты што, дядя Микола, с луны свалился? Ты разве не знаешь, што я по собственной воле был бойцом Красной Армии, а теперь народ выбрал меня в Совет работать.

Микола, поморщившись, хмыкнул:

— Будешь по собственной, как приневолют. Мы ета самое хорошо понимаем. А в Совет выбрали тебя—должен ты тоже понимать для чего: в Совете нам тоже нужен свой человек — казак. Тебе, Митька, надо глаза раскрыть да хорошенько подумать, как дальше жить, за кого больше руку тянуть. Ты же казак, а не какой‑нибудь там лапотник вроде Архипа. На кой вы в этот ТОЗ вступили? Не могли к Ковалевым обратиться за помощью! Ведь родичи мы. И вспахали бы, и засеяли с братухой вам. Так нет, лучшего ничего не придумали, как с босяками связаться.

Теперь Митрий прищурил глаза.

— Да это как сказать! Для кого босяки, а для кого и порядочные люди. Ты вот Архипа хаешь, а он человек с головой. ЧОН тоже дело неплохое: скорее банду выведем и нам же спокойней жить будет.

— Ну, а дальше, дальше што? — нетерпеливо перебил его Микола, у которого руки затряслись от злобы. — Нас‑то, казаков, бандиты не тронут…

— А дальше, дорогой дядя, с бандой надо кончать и жизню по–новому строить. Тут уж чухаться не приходится. А насчёт казачества…

— Не приходится говорить, ядрёна палка! — снова перебил его Микола.

Он послюнявил края смятого газетного обрывка, свернул его в косую трубочку и заломил козью ножку.

Митрий ждал, пока он закурит, в упор смотрел на него. Теперь он понял, что Микола Ковалев пришёл неспроста: затевается против него, Митрия, что‑то большое и, может быть, страшное.

А Микола между тем высекал огочь, зажигал самокрутку, затягивался.

— Так вот, Митро! — решительно заявил он. — Мой совет тебе: пока не поздно, отойди ты в сторону от коммунистов и всяких ЧОНов. Ежели р ссудить, то» банды никакой и нетути! Есть свои, казаки, и все тут. И хотят они царскую власть обратно. Разве плохо жилось нам, казакам, при царе? Из‑за границы сейчас кое‑кто возвратился в наши места. С ними линеец–атаман Филимонов. Оружию всякую пароходами везут — старые союзники помочь обещают казакам. Как дело загорится, то от твоего ЧОНа и комячейки за один мах ничего не останется. А мне тебя жалко, как‑никак свой!

— Ага! Жалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. Вы што это, в одной Но>во–Троицкой переворот решили совершить или во всей стране зараз? —насмешливо спросил Митька.

Микола не обиделся. Он пожал плечами и с ухмылкой ответил:

— Как хошь, так и понимай, а тольки мне думается, скоро кое–кому придётся укоротить руки, штобы нашей землёй и нашим казачьим хлебом не распоряжались хотя бы в Ново–Троицкой. А там, гляди, и по другим станицам и областям поднимутся. — Он с укором покачал головой и крякнул. — Неужели тебе, Митька, не видно, што казак сейчас на собственной земле батраком стал и в собственном амбаре не хозяин! Ведь выгребают босяки хлеб из амбаров, ещё и маузерами угрожают. А казаки, как куренки, опустили крылышки и слухают, как им коммунисты свою песню играют.

— Ну, сейчас никто к вам с маузером не лезет! — возразил Митрий. — Теперь продналог. Рассчитался с государством — остальное твое…

— Хэ! — хмыкнул Ковалев. — — Дык ведь этого остального чуть видно. А раньше как было: и у нас, у Ковалевых, и у вас, Заводновых, амбары от зерна лопались.

Митька молчал. Считал, что спорить нет смысла. Не затем к нему пришёл Микола, чтобы разрешить свои сомнения, а затем, чтобы перетянуть Митьку на свою сторону. А Микола подумал, что Митька замолчал оттого, что слова его попали в цель. Он ближе подвинулся к Митьке, зашептал:

— Тут, братец мой, подумать надо, хто нас от этой советской напасти избавить смогет!

— А кто? — тихо спросил Митька.

Микола дёрнул носом, тряхнул бородёнкой и, ударяя себя по колену, изрёк:

— Всем казакам надо гамузом восстать и скопом в несколько дней переворот власти совершить.

— А как не справитесь? Тогда голова долой? — спросил Митька.

— Ну, это ещё неизвестно, справимся или нет… А волков бояться — в лес не ходить… Вообще рассуждать ты горазд, а не знаешь того, что кабы не Нюрка, так пустили бы ревкомовцы все ваше заводновское хозяйство по ветру.

— А при чём тут Нюрка? — насторожился Митька.

— А при том, что при военкоме, при Архипе, состояла твоя Нюрка. Нам уж лучше об этом знать.