— Наши отношения с Зиной зашли в тупик. Единственный выход — положить им конец! — заговорил я.
— В тупик ты сам себя завёл, сам из него и выбирайся! — хором ответили они. — Девушка тебе досталась воспитанная, образованная, нечего издеваться над нею!
— Да, теперь в нашей стране, слава богу, девушки учатся наравне с юношами и ни в чем им не уступают. Они сейчас являются полноправными членами общества. Я сам считал Зину образованной, умной, воспитанной и думал, что она будет мне достойной женой. Как выяснилось, я ошибся, она обманула мои ожидания. Но теперь-то к чему оставаться жертвой своей собственной ошибки?
— Ну и ну!— усмехнулся отец. — «Ошибка»… Зачем же в таком случае было семнадцать лет учиться? На что потрачено столько средств? Ты утверждаешь, что стал доктором психологии, у тебя столько претензий, ты докопался до тайных глубин человеческой души, не признаешь никаких авторитетов, сыплешь направо и налево самыми смелыми, рискованными высказываниями и после всего этого ещё смеешь утверждать, что молоденькая девушка, можно сказать, цыплёночек, только что вылупившийся из яйца, обманула тебя, взяла над тобой верх. И ты не в силах с нею справиться, подобно слепому котёнку, только мяукаешь и беспомощно бродишь в потёмках? Браво! Браво!
— Я никогда не верил в судьбу, счастье, предопределение и не оперировал этими ненаучными категориями,— оправдывался я. — Но теперь у меня раскрылись глаза, и я вижу, что между теорией и практикой — огромная пропасть! Несмотря на множество толстых, объёмистых книг, трактующих проблемы брака, в целом супружество — это лотерея или, как ещё говорят, «случай»! Боюсь, что все умные рассуждения — голая теория, порождение сухой логики и при отсутствии достаточной практики они не имеют под собой никакой основы.
Родители пристально смотрели на меня, и я чувствовал, что им непонятны мои речи и смешна моя горячность. Тут я ещё раз убедился в разобщённости поколений. Все ветви на древе жизни растут в разные, стороны, хотя корни у них общие. Отцы и дети не понимают друг друга, и никто из них в этом не виноват.
Мне жалко было своих родителей, и, хотя я сам нуждался в сочувствии, я пытался оградить их от неприятностей и волнений. Но они не желали понять меня. Мать расплакалась, а слезы матери — страшная вещь! Верно говорят, что это самое сильное оружие женщины. Не в силах сопротивляться, я сдался. Размяк, расчувствовался, пообещал выполнять любое желание Зины. Родители были довольны.
— Ты должен пойти к ним! — радостно воскликнули они. — Извинись, уговори её вернуться домой!
Я и на это дал согласие и, поборов в себе чувства, именуемые гордостью, достоинством и самолюбием, отправился с покаянием в дом свёкра.
Через несколько дней все пошло по-старому. Зина продолжала своевольничать, я тоже не хотел ей уступать — возобладало упрямство. Мы продолжали мучить друг друга. Теперь, по прошествии стольких лет, я понимаю, что никто из нас не был виноват в этом. Настоящими виновниками были среда, традиции, воспитание и различие наших характеров и привычек. Мы оба оказались их жертвами.
Терпение у нас обоих лопнуло. Наша супружеская жизнь превратилась в вынужденное сожительство двух заклятых врагов, и ничье вмешательство не могло ничего изменить. Дни и ночи, которые мы поневоле проводили вместе, лишь увеличивали нашу отчуждённость. Как сказал поэт: «Мы были похожи на два глаза, соседствующие друг с другом, но никогда друг друга не видящие». Мы ели за одним столом, для всех считались супругами, на людях старались сохранить внешнюю благопристойность, делая вид, что нежно любим друг друга, но мало кто верил в это. Как только мы оказывались наедине, все менялось, и мы отдалялись друг от друга на целые фарсахи[47] и становились совсем не такими, какими хотели казаться при посторонних. Одним словом, наши отношения не походили на отношения двух молодых людей, намеревающихся создать семью и воспитать достойных детей.
И вот настал день, которого оба мы с нетерпением ожидали. Под предлогом того, что она соскучилась по своей мамочке, Зина снова села в автомобиль и уехала — уехала, чтобы больше не возвращаться. Ни её, ни автомобиля я больше в глаза не видел. Тут и наши родители наконец поняли, что гнилой зуб надо выдирать с корнем, и заговорили о разводе. После долгой волокиты все кончилось обоюдным согласием, хотя развод — вещь достаточно неприятная, и я не пожелаю ни одному честному, порядочному молодому человеку познакомиться с этой процедурой. Тем не менее я получил его, уплатив оговорённые при помолвке шестьдесят пять тысяч туманов.
В тот день исполнилось четыре месяца и тринадцать дней со времени нашей свадьбы, с той поры, когда мы опрометчиво обещали друг другу пройти по жизни рука об руку до самой могилы, вместе жить, вместе умереть и вместе быть похороненными. Мы разошлись и так быстро обо всем забыли, что, казалось, никогда и знакомы не были. Теперь, вспоминая то время, я благодарю аллаха и говорю себе: «Близка была беда, да, слава богу, миновала!»
Впрочем, пережитое пошло мне на пользу, обогатив мои знания в области психоанализа. Я твёрдо уяснил себе, что женитьба — самая важная и самая сложная проблема в жизни человека. Ч ещё раз убедился в том, сколь велика разница в отношениях между мужчиной и женщиной до и после свадьбы. Я поверил и справедливость старой истины, гласящей, что женатый мужчина обязательно когда-нибудь пожалеет о том, что обзавёлся семьёй, а холостой — о том, что остался холост. Я понял, почему мужчину сравнивают с рыбой, которая хватает наживку, а потом бьётся на крючке и помышляет лишь о том, как бы обрести прежнюю свободу. И счастлив тот, кому неведомо все это.
Я рассказал вам правдивую историю о двух влюблённых— Хамзе и Зине, окончившуюся так печально. Теперь послушайте рассказ о другой молодой паре.
В том же Исфахане, где жили Хамзе и Зина, где они поженились, а потом разошлись, я знавал две семьи, которые были связаны узами родства и очень походили одна на другую. Оба семейства были богаты, знатного происхождения и жили по соседству. Я с детства дружил с отцами этих семейств, и в письмах своих они называют меня братом.
В первой семье — Ахмадабади — был сын двадцати трёх лет по имени Мортаза. Окончив среднюю школу и изучив английский язык и финансовое дело, он работал в конторе своего отца, и семья питала надежду, что впоследствии, набравшись опыта, он будет достойным преемником отца и не оставит без куска хлеба многочисленных домочадцев.
Вторая семья — Магазеи — не только занималась торговлей, по и владела земельными участками. Во всем городе и в окрестностях Исфахана она пользовалась уважением. В этой семье была восемнадцатилетняя дочь Амене. После окончания девяти классов ей наняли учителя, который давал ей уроки истории, географии, математики и литературы, привил девушке любовь к чтению, а мать и другие родственницы научили её шить, вышивать, стряпать и присматривать за прислугой — одним словом, всему, что необходимо знать хорошей хозяйке. Следует добавить, что Амене понимала по-английски и, если, например, кто-нибудь говорил ей: «Good afternoon!»[48],— могла ответить: «Thank you!»[49]
Обе семьи жили душа в душу. Амене с самого рождения прочили в жены её двоюродному брату Мортазе. Само собой разумелось, что в будущем они поженятся.
Я, как сказано, был давним другом обеих семей — мы знали друг друга лет тридцать пять,— и потому, когда я приехал в свой родной Исфахан, они приняли меня с радушием, которого я никогда не забуду.
В этот свой приезд я близко сошёлся и с молодёжью, то есть Мортазой и Амене. Они по нескольку раз на дню забегали ко мне, считая своим долгом развлекать прибывшего издалека гостя. Каждый стремился превзойти другого в радушии и гостеприимстве. Я же, в свою очередь, как только выдавалась свободная минутка, шёл к ним, рассказывал о Европе — не без того, естественно, чтобы кое-что приукрасить и прибавить.