Это был третий удар.

Никто не решался сказать что-либо. Тяжёлая тишина давила на всех. Молча пили. Наконец один заговорил о чем-то совершенно постороннем, нарушив молчание и выведя всех из тупика. Приятели облегчённо вздохнули и подхватили новую тему. Посидели ещё недолго, потом встали и распрощались с господином Техрани.

Уже поздно вечером, стоя перед зеркалом с зубной щёткой, вглядываясь в отражение, он обругал себя:

— Так тебе и надо! Получил по заслугам. Доволен? Сто раз твердил тебе, что пить водку нельзя с тем, кто не годится ни для чего другого. А ты, идиот, забыл об этом! ещё раз — и я разрежу тебя на кусочки!

Через мгновение отражение стало гримасничать, и они вместе расхохотались. Но господин Техрани быстро взял себя в руки.

— Нет, я серьёзно говорю,— строго сказал он.— Не обращай внимания на смех, я серьёзно говорю. Если не хочешь испортить наши отношения, если не хочешь, чтобы наше дело приняло совсем плохой оборот, в дальнейшем больше следи за собой, за своими словами… Ладно, поздно уже, спокойной ночи! — Он выплюнул пену и сполоснул рот.

После этого вечера ни он, ни его друзья не стремились увидеться снова. Господин Техрани был уверен, что, выйдя от него, сразу за дверью тот приятель, который теперь уже не был приятелем, сказал остальным: «Ну и занудой же он стал! Невыносимый!»

Ну что ж, так было даже лучше. Его бывшие друзья тоже стали невыносимыми. Так ради чего устраивать спектакли друг перед другом? Если изредка, из вежливости, они ещё и звонили господину Техрани и приглашали его, он всегда находил причину, чтобы уклониться от встречи. И они не настаивали. Вот так он захлопнул последнюю дверцу во внешний мир и остался один. Совсем один.

После девяти месяцев одиночества господин Техрани был близок к помешательству.

Господин Техрани находился в том состоянии смятения, граничащего с безумием, когда сон превращается в страшный кошмар, когда приходится отчаянно сопротивляться и бороться, чтобы не лишиться рассудка. Днем ему ещё удавалось усилиями воли гнать от себя мучительные воспоминания, мысли, но ночью, когда он становился бессильным, когда терял контроль над собой, они терзали его, и он готов был сдаться.

Иногда старая любовь — ему казалось, что она уже перешла в ненависть,— остро напоминала о себе. Он физически ощущал, что сжимает свою невесту в объятиях. Воображал, что целует её, говорит о своей преданности, о своей любви. Иногда представлял себя снова там в те годы. Но он отчаянно сопротивлялся этим видениям. Горячий, мокрый от пота, вскакивал с постели. Тяжело дышал. Зажигал свет. Освежал лицо и руки водой, снова ложился. Потом снова засыпал, пока ещё более мучительные видения не заставляли его снова вскакивать. Казалось, что он умирает. Он прислушивался к неровному биению своего сердца. Ему хотелось умереть или быть убитым, чтобы как-то омрачить радость изменницы.

Боясь заснуть, он брался за книгу. Глаза скользили по строчкам, пальцы перелистывали страницы, но мысли его продолжали витать в каком-то густом мраке. Это длилось часами, доводя его до полного изнеможения.

— Какого черта тебе надо, господин Техрани, какого черта?! — в негодовании восклицал он.— Зачем ты изматываешь себя? Не лучше ли сдохнуть сразу! Ведь это не жизнь! Я больше так не могу!

Снова ему в голову пришла мысль о самоубийстве, на этот раз более настойчивая. Его мать достала где-то кусочек терьяка на случай, если заболит ухо или зуб. Маленькую коробочку с этим зельем она спрятала в ящик стола. И вот теперь кусочек терьяка, которого он никогда не видел и до которого никогда не дотрагивался, притягивал его. Выпить бы его с глотком водки и погрузиться в приятный сон без всяких кошмаров! Как легко сразу стало бы!

Но он представил себе мать, сестёр, друзей, для которых его смерть будет огромным горем. И опять та же мысль: «Что скажут все? Не скажут ли, что я покончил с собой из-за какой-то девчонки?» — останавливала его. Можно перенести боль и мучения, но пережить такое унижение он не мог. К тому же разве сам он не утверждал всегда, что самоубийство — удел слабых, которые убегают с поля боя, бросив начатое дело?! Да, но теперь он признавался себе в своей слабости. У него не было сил бороться со всем миром в одиночку. Его окружали глухие стены. Он был в тупике.

Но разве не сам он сотворил этот тупик? Разве не он соорудил вокруг себя крепость и заточил в неё себя, чтобы иметь предлог для жалоб и стонов?

Однажды вечером, когда господин Техрани сидел со стаканом водки, глядел перед собой в пространство, а в голове его носились бессвязные мысли, неожиданно по радио, что-то всегда бубнившему, он услышал отрывок какого-то романса. Слова, дошедшие до его сознания, подобно пуле, поражающей цель, потрясли его. С тем же преувеличением, с которым он обычно высмеивал банальные романсы, господин Техрани восторженно воспринял этот бейт — он показался ему куском сверкающего алмаза в тине. Он повторял его без конца. Он казался ему нежданным, но своевременно явившимся вестником, раскрывшим ему его собственную душу:

В этих нескольких простых словах он почувствовал упрёк себе, даже какое-то оскорбление. Как будто невидимый враг — возможно, его непреклонный двойник — сжимал ему сердце уязвляющими словами, призывая к поединку. И он готов уже был ответить на этот призыв.

Господин Техрани дошёл до такого состояния, хуже которого быть уже не могло,— он дошёл до кульминации. Да, он был в тупике. Он должен был либо вырваться из него, либо умереть. Нет, он был не из тех, кто легко соглашается со смертью,— иначе он давно бы уже покончил с жизнью, превратившейся в ад, и освободился от мучений.

Как борец на поле битвы, господин Техрани был повержен целой серией последовательных ударов. Чтобы подняться, ему нужна была рука друга. Только это. С остальным он справился бы.

И, к счастью, именно это и произошло — два друга одновременно с разных сторон протянули ему свои руки. Один позвонил по телефону, другой — вернее, другая — прислал письмо.

Однажды, вернувшись домой после бессмысленного шатания по городу, он увидел на полу под дверью конверт. Обратного адреса на конверте не было, поэтому, с любопытством распечатав письмо, господин Техрани прежде всего прочитал имя корреспондента. И на душе у него сразу потеплело.

Письмо было от старой подруги. Если можно её так назвать. От девушки из другого города, которая, как она писала, узнала адрес господина Техрани через какого-то издателя и решила ему написать. И как она хорошо решила! Ласковое лицо её стёрлось в памяти за множеством разнообразных событий последних лет и вот теперь снова возникло перед ним такое, каким было когда-то.

Девушка была его сокурсницей в институте. Их отношения никогда не переходили определённой грани. В тот период, через который проходит каждый молодой человек, господин Техрани подшучивал над любовью, а о браке и вовсе не думал. К тому же ему казалось, что она, эта девушка, не питает к нему никаких чувств, кроме дружеских. И она думала о нем точно так же.

Во всяком случае, после окончания института их пути разошлись. Через несколько лет он случайно встретил её и узнал, что она замужем. Господин Техрани даже познакомился с её мужем. При первой же встрече с ним он распознал пустоту и ничтожество этого человека — бессмысленные многословные речи, идиотское поведение. Господин Техрани мысленно высказал своей бывшей приятельнице все, что он думает о ней и о её муже,— разумеется, только мысленно.

Но и она, наконец, раскусила своего мужа. Через два-три года совместной жизни, которая для него была откровенным паразитизмом и даже жизнью в кредит, а для неё — бесконечным самопожертвованием и терпением (у них был ребёнок), они расстались. Произошло это как раз в течение тех трёх лет господина Техрани. Обо всем этом — о своём прошлом и настоящем — она рассказывала в своём письме. Она вышла замуж второй раз. её муж — простой человек, человек, в котором она нуждается, особенно в том чужом городе, человек добрый, любящий её первого ребёнка так же, как своего (от этого брака у неё тоже был ребёнок).