— Мы ждали генерального сражения у Вильно, потом в Дрисском лагере, чуть позже у Витебска. Но русские отступали.

— Я повторю — тогда у них армии были разъединены. Но я учту твое мнение. Скажи, Доминик еще в городе? Я слышал два взрыва, очень похожих на взрывы пороховых складов.

— Да, он должен быть там. И он подтвердил это. Вряд ли склады расположены так, что в них можно попасть брандскугелем.

— Особенно, если учесть, что мы по городу еще не стреляли. Хорошо, дай ему сигнал, чтобы взорвал все, что еще сможет — и уходит. К рассвету он должен быть здесь. Тебе нужно, чтобы я дал какие-нибудь распоряжения?

— Нет. Маршал Даву очень благосклонно относится к моим просьбам.

— Хорошо, жду тебя через час.

Совет собрался в самом широком составе, но полковник присутствовал только один.

— Диспозиция завтрашнего дня.

Наполеон склонился над картой. Маршалы обступили стол, стараясь не пропустить ни слова. Каранелли остался тихо стоять в углу, понимая, что очередь до него еще не дошла.

— Корпус маршала Нея атакует Королевский бастион. Прорваться здесь невозможно, несмотря на то, что всем кажется, будто это самое слабое место в обороне. Напротив, тут сосредоточены лучшие силы русских. И потому ваша задача, маршал, убедить противника, что мы намерены войти в крепость именно здесь, и заставить его держать основные резервы поблизости.

Император по традиции сделал небольшую паузу, прежде чем обратиться к следующему командующему. Но Ней лишь молча наклонил голову, давая понять, что у него нет вопросов.

— Король Неаполитанский убедится, что в Краснинском предместье нет никаких очагов сопротивления, после чего станет атаковать две башни, ближе всего расположенные к Днепру, ниже Королевского бастиона. Соблюдайте меру, ваша задача — тоже только отвлекать русских.

— Я бы мог попробовать прорваться к северным воротам и захватить мост через Днепр.

— Это интересная идея, мой храбрейший из храбрейших маршалов! — в голосе императора сквозил сарказм, Наполеон еще был зол на Мюрата, по вине которого французы потеряли день. — Только я боюсь, что через эти северные ворота Неверовский выведет вам навстречу своих солдат. Ему не понадобится вся дивизия или даже полк. Одного-двух батальонов новобранцев будет достаточно, поскольку между стеной и берегом Днепра не больше двадцати шагов. Только у вас не будет возможности провести сорок атак. Когда три кавалерийских корпуса растянутся под северной стеной крепости, их закидают пустыми бутылками из-под шампанского русские уланы. А если им вздумается кидать гранаты, то Великая армия совсем останется без кавалерии. Странно, что урок, который вам преподнес Неверовский, не пошел впрок. Продолжим!

Отвернувшись от раздосадованного Мюрата, Бонапарт посмотрел в глаза Понятовскому.

— Вам предстоит атаковать с востока! Сначала вычистите все предместье, в Чертовом рву возможны засады. Потом сосредоточьте удар по Никольским воротам. Русские должны быть растянуты на запад и восток! И, наконец, вам, мой славный маршал Даву, предстоит нанести главный удар! Ваш корпус ударит с юга по Молоховским воротам. Сейчас в обороне Барклая это самое слабое место. Вас поддержит артиллерия, которой будет командовать генерал Фуше. И пусть сопутствует нам удача! Виват, Франция!

— Виват! — отозвались маршалы и генералы.

— Теперь о резервах, — продолжил император, когда вновь стало тихо. — Ваша диспозиция, вице-король Богарнэ, позади корпуса Даву. А вы, генерал Жюно, будете находиться на самом востоке. Полковник Каранелли нашел брод выше города. Не исключено, что придется переправляться на тот берег.

Пехотный корпус Раевского вошел в Смоленск пятнадцатого августа тысяча восемьсот двенадцатого года, опережая на несколько часов кавалерию Мюрата. На те несколько часов, что выиграла для русской армии двадцать седьмая дивизия Неверовского. Весь следующий день пятнадцатитысячный корпус, занявший позиции вместе с изрядно потрепанной дивизией, держал оборону против лучшей армии мира на участке в шесть с половиной верст. Что совершенно невозможно без высоких стен и башен, построенных еще два века назад при Борисе Годунове великим зодчим. Мог ли подумать тогда русский архитектор Федор, сын Савелия, по прозвищу Конь, что всего за шесть лет ему удастся не только воздвигнуть невиданный доселе по своему могуществу форпост земли Русской на ее западной границе, но и спасти Россию через два века?

Двести тысяч лучших солдат Европы, построенные в боевые колонны, будто огромные морские волны, сметающие все на пути, накатывались на крепость. Но разбиваясь, словно о скалу, раз за разом откатывались назад. И хотя высокие стены, умело выстроенные башни, гениально расположенные бойницы подошвенного и срединного ярусов играли немаловажную роль, неприступной крепость сделало беспримерное мужество ее защитников.

В России есть и будет немало дней славы русского оружия. Вполне заслуженные и объявленные таковыми в угоду власть предержащим. Но шестнадцатое августа восемьсот двенадцатого года — это не день славы. Это день спасения России. Это день командующего корпусом Раевского, генералов Неверовского, Паскевича и Скалона, всех офицеров, солдат и смоленских ополченцев, непоколебимо стоявших на Королевском бастионе, у Молоховских и Никольских ворот, на Топинской, Копытинской и Маховой башнях. Не имевших права отойти. И даже героически погибнуть, поскольку из всех прав, дарованных им когда-либо судьбой, в этот день у них осталось только одно — не пропустить Наполеона за Днепр. Что по сути своей означало спасти угодившие в ловушку русские армии, спасти Россию от разгрома в войне. И никто, кроме них, если не считать оставленного в резерве за рекой драгунского полка, не мог остановить французов.

Московский полк простоял весь день на развилке дорог в Петербургском предместье. Жаркая артиллерийская перестрелка, сопровождаемая россыпью сухих ружейных выстрелов, слышалась и у восточных, и у южных, и, конечно же, у западных стен крепости, где находился Королевский бастион. И только здесь у северной, примыкающей к Днепру стены, было тихо. Изредка из ворот выезжали подводы, как правило, пустые, еще реже экипажи. Сплошной поток мирных жителей, мешающий вчера вечером входить пехоте и артиллерии, иссяк. Война пришла в Смоленск; все его предместья, кроме Петербургского, расположенного на правом берегу, были захвачены неприятелем. Ядра и гранаты из наполеоновских орудий били по древним стенам. Сегодня город покидали те, кого задержали неотложные дела.

Роскошная белая карета выехала из Днепровских ворот и быстро понеслась по мосту, словно возница стремился нагнать уехавших вчера. У развилки экипаж вдруг снизил скорость, а затем и остановился. В открытом окошке показалось милое личико.

— Господин офицер, скажите…

Анна Огнинская, в девичестве Истомина, смотрела на майора Данилова, и на лице ее начало проступать изумление неожиданного узнавания.

— Это вы, князь… Николя… Как же вы изменились…

Она была права, он действительно изменился. Настолько сильно, что воспринял эту встречу, как само собой разумеющуюся. Неизбежную, поскольку куда же могут деваться друг от друга два человека на этой планете? Особенно, если один из них так часто думает о другом.

— Сколько лет…

Семь. Данилов знал это точно. Половина за границей — два года в полку и полтора — в доме у Ирэны. Затем еще полтора — в имении отца, где до усадьбы Истоминых нужно только реку переплыть. Потом еще два года службы в ставшем уже родным полку. Всего семь лет. Всего.

— А знаете, князь, я часто думала о вас…

Ах, вот как! Часто думала! За те полтора года, что Николай провел дома, она приезжала в имение отца девять раз. Но ни разу не прислала приглашение.

— Добрый день, графиня, — голос просто удивительно спокоен для человека, который столько лет не замечал других женщин, оставаясь верным юношеской мечте.

— Княгиня…

Да, конечно. Она вышла замуж за другого, только это не могло уложиться в его голове.