— Что-нибудь еще? — маршал вопросительно посмотрел на полковника, склонившегося над картой Смоленска.

— Нужно сделать еще два выстрела-фейерверка. Сначала красный, потом синий.

— Вы слышали? — спросил Даву. — Передайте артиллеристам как мой приказ.

Мюрат прибыл через полчаса.

— Если вам не трудно, повторите еще раз, полковник, — попросил Даву.

— Русские решили покинуть предместья и держать оборону в крепости. В их распоряжении имеется дивизия Неверовского, точнее, то, что от нее осталось — около пяти тысяч штыков, корпус Раевского — пятнадцать тысяч, и еще около пяти тысяч ополченцев. Но их нечем вооружать. В городе более пятидесяти пушек…

Даву жестом остановил Луи.

— Йоахим, ты уже хорошо выучил фамилию «Неверовский»?

Но Мюрат оставался спокойным.

— Если раньше, у Красного, мне хотелось разрубить на части этого генерала, то теперь очень хочу взять его в плен. Я еще вчера отдал приказ не убивать русских генералов. Ты не мог бы отдать такой же приказ в своем корпусе? С Мишелем я уже договорился.

— Хорошо. Тем более с генералом Раевским мне тоже очень хотелось бы побеседовать.

— Что так, Луи?

Каранелли было дернулся, среагировав на собственное имя, но сразу успокоился, увидев, что Мюрат смотрит на Даву.

— Раевский мне испортил много крови. Из-за него от меня ушел Багратион под Могилевом.

— От меня тоже Багратион уходил. Семь лет назад под Голлабруном. Тогда я потерпел первое поражение. До позавчерашнего дня это было мое единственное поражение. Теперь их два. И что следует заметить — оба раза приезжали вы, полковник! С письмом от императора! Я ведь не ошибаюсь, Луи, он опять приехал с письмом от императора?

— Успокойся, Йоахим! Как офицер инспекционной службы может повлиять на успех сражения?

— Он может принести неудачу! — упрямо, даже как-то по-детски проговорил Мюрат. — Полковник, надеюсь, еще до восхода солнца вы покинете расположение наших войск?

— Увы, ваше величество, это не в моих силах. К полудню прибудет император — попросите его, и я отправлюсь, куда он прикажет, хоть в преисподнюю. Но пока он велел находиться здесь.

— Кстати, — вмешался Даву, — у императора сегодня день рожденья. Если мы к его приезду возьмем Смоленск, то лучшего подарка и придумать невозможно!

— Да? Отличная идея, — воодушевился Мюрат, — тем более у нас личные счеты с Раевским и Неверовским!

— Это идея полковника! Видишь, он не так плох, как ты о нем думаешь!

— К тому же зря вы беспокоитесь, ваше величество. Там, возле Голлабруна, Багратион ушел и от меня, потому что в тот день правила просто фатальная неудача! А значит, ее принес кто-то другой.

Драгуны Московского полка за всю ночь сделали лишь пару коротких привалов, на которых не удалось даже сомкнуть глаз. С рассветом полк въехал в Петербургское предместье Смоленска и расположился напротив моста у развилки, где одна дорога шла на Дорогобуж и Москву, а другая — на Витебск. Приказа входить в крепость не поступало — на левый берег через мост шли последние пехотные полки корпуса Раевского, которые драгуны обогнали уже у самого Смоленска.

Расположившийся возле забора палисадника, засаженного смородиной и крыжовником, пожилой, жилистый, с тронутыми сединой длинными усами подпрапорщик Миронов по привычке ворчал.

— То быстро вперед, то еще быстрее назад, то всю ночь скакать, то весь день лежать под забором. Лошадям пыль дорожную вместо овса, драгунам крыжовник для поносу.

— Успокойся, Прохорыч! — весело ответил Данилов.

Всю ночь, пока полк стремительно возвращался в Смоленск, его не покидало чувство тревоги, — а вдруг в городе уже французы? Но волнения оказались напрасными, и несмотря на усталость Николай находился в отличном настроении.

— Все, как на войне — стрельба для салюта, главное — маневры!

— Да я что? Я ничего, ваше сиятельство! Все понимаю, у Барклая свои резоны. Только кухня наша, кажись, в другую сторону поехала.

— Так на войне, Прохорыч, у каждого свой маневр! Должен же кто-то наступать, раз ты от самой Архиповки отступаешь!

— Так что, наша кухня в наступление пошла? — молодой драгун Алешка Семенцов, что состоял в эскадроне третий месяц, не понял шуток Данилова.

— Ага! — подхватил Миронов, сразу переставший ворчать. — Повара наши Бонапартия так напугали, что он через Днепр сиганул да намылился к Парижу чесать. Но велика Россеюшка, заблудился вражина, перепутал дорогу. Вот, Алешка, и бегаем мы за ним, чтобы дорогу домой подсказать.

Движение на мосту слегка потеряло стройность, колонна солдат взяла вправо, прижимаясь к перилам. Навстречу пехоте из города выехали четыре кареты и медленно начали двигаться по мосту, обтекаемые зеленой массой войсковых колонн. Последние дворяне, кроме тех, что оставались в Смоленске по долгу службы, покидали город.

Эскадрон Данилова, спешившись, не торопился расседлывать лошадей, ожидая приказа на дальнейшие действия. Многие сидели на траве, кое-кто лег на спину, глядя в утреннее небо перед тем, как вздремнуть несколько минут до очередной команды. Сам Николай стоял, прислонившись плечом к липе у дороги, лениво рассматривая кареты. Проехав мост, экипажи стали растягиваться — первые две ехали вместе, третья немного отстала, а четвертая оказалась далеко позади, не спеша двигаясь к развилке. Возница старался сбавить ход, чтобы не ехать в клубах пыли.

Проезжающие мимо кареты не вызывали никакого интереса у Данилова. Разве что легкое раздражение военного человека, на глазах которого произошла досадная заминка в движении колонн, заходящих в крепость.

Данилов практически дремал стоя, — усталость, накопленная минувшей ночью, давала знать. Происходящее перед глазами мало связывалось с течением мыслей, которые убегали далеко. Клубы пыли напомнили о пятерых гусарах Ахтырского полка, среди которых скакал к Вильно и малыш, едва не убивший его под Фридландом. И почти одновременно Николай видел, как подъехали к командиру его полка на следующий день после битвы под Голлабруном четыре гусара-павлоградца.

Данилов не замечал, как веки его опустились — он напряженно старался увидеть, разглядеть человека, который разговаривал с командиром полка, но картинка размыта и невнятна. Ни лицо, ни фигуру того человека он не мог представить, зато неожиданно отчетливо увидел того, что стоял рядом. И на другой картинке он же, да, конечно, это он (!) ехал первым среди ахтырских гусар по дороге на Вильно!

Удивительные изображения рисует мозг человека, засыпающего стоя с почти открытыми глазами. Лицо этого, только что узнанного лжегусара, проплыло перед Даниловым и сместилось куда-то в сторону, а его место заняла тоже уходящая дверца кареты с затейливым вензелем.

Резко вскинув голову, Николай с удивлением смотрел вслед удаляющемуся экипажу, пытаясь понять, где явь, а где сон. Но рефлексы солдата определи игру разума. Еще до конца не разобрав, что произошло, командир эскадрона, запрыгивая в седло, отдал команду:

— Первый, второй взводы первой роты! За мной!

Догоняя карету, Данилов выхватил заряженный пистолет и взвел курок.

— Остановить экипаж, оружие наизготовку!

Догнавшие драгуны выполнили приказ командира, заставив стать четверку лошадей. Николай подъезжал к кучеру, по-прежнему держа пистолет в руке. Тот, в свою очередь, проявил некоторую долю удивления, но держался, в общем, спокойно. Только незаметно для окружающих освободил от ножен стилет в правом рукаве да нащупал какую-то непонятную выпуклость за голенищем левого сапога.

— Кто такие? Куда едете?

Кучер отвечать не спешил, озираясь вокруг, что вполне естественно для напуганного человека. Только испуганным он не был, ибо уже много лет знал, что страх — в переделке самый плохой помощник.

— Я спрашиваю — кто такие и куда держите путь?!

— В родовое графское имение Возьмитинских.

— Графиня в карете?

— В карете, ваше высокоблагородие.

Данилов постучал в дверцу с плотно задернутым шторкой окошком. Он был готов к встрече с любой неожиданностью, но его стук остался без ответа. Тогда Николай постучал вновь, уже более настойчиво. А затем, пригнувшись, дотянулся до ручки и открыл дверь.