— Дэвид, как здесь здорово! Просто чудо!

— Знаешь, ты хоть и богатенькая девочка, но, оказывается, довольствуешься малым.

— Обещай мне, что спать мы будем у камина.

— Это наша первая брачная ночь. Будем делать все, что пожелаешь, — сказал он. — Здесь только мы с тобой.

Эмма вдохнула свежий воздух.

— Это сказка! Как же приятно оказаться вдали ото всех. Мне здесь безумно нравится.

— Ну что ж, — сказал он, открывая багажник, — сейчас я покажу тебе дом.

Эмма подошла и хотела взять свой рюкзак, но Дэвид ей не позволил.

— Я сам все отнесу. А ты наслаждайся природой.

Эмма с радостным смехом побежала к крыльцу.

— А где ключи? — обернулась она к Дэвиду.

— Дядя Джон всегда держит их под ковриком.

Эмма приподняла старенький коврик.

— Так и есть! — Она вставила ключ в замок и открыла дверь.

— Эй, погоди-ка! — Дэвид поставил сумки, подхватил Эмму на руки и внес в дом. — Позвольте уж, миссис Уэбстер, перенести вас через первый порог, встретившийся на нашем пути.

— Как мило, — просияла она. — А я и забыла про эту традицию.

Эмма открыла дверь. Здесь пахло запустением, как и во всяком доме, где никто подолгу не живет. Мебели в холле было немного — ковер, диван и стул у камина. Рядом с камином стояли весла. Холл делил общее пространство с кухней — там были плита, холодильник и несколько полок. Рядом с раковиной и кухонной стойкой притулились стол и пара стульев.

— Ну что, здесь мало что изменилось за эти годы? — спросила Эмма.

— Пожалуй, почти ничего, — ответил он. — Схожу за сумками.

Эмма проверила содержимое кухонных полок, нашла несколько баночек со специями и какие-то старые консервы.

— Хорошо, что мы привезли продукты, — сказала она Дэвиду, который как раз, с сумками в руках, переступил порог.

— Я отнесу вещи в спальню.

— Я с тобой!

И пошла за Дэвидом в комнату с огромной кроватью.

— Ну что, матрац сейчас перетащим?

— Нет, давай после ужина, — улыбнулась она. — А вот на камине я настаиваю.

— Как пожелаете, мадам, — ответил Дэвид. — У дяди Джона в сарае есть топор. Пойду нарублю побольше дров. Того, что есть, до утра не хватит. Лучше заняться этим, пока не стемнело. — И он продемонстрировал ей свои бицепсы.

Эмма схватила его за руку, поцеловала.

— Ты прав. Иди, мой могучий лесоруб!

Он поцеловал ее и пошел во двор.

— Мы все успеем, — прошептала она, когда за ним закрылась дверь.

Хлопнула дверца машины. Эмма принялась разбирать продукты, устраивая их на полках в пустом холодильнике. В морозилке оказались покрытые инеем банка кофе и коробка с лазаньей. Сколько же времени это здесь пролежало? Она отряхнула коробку и с удивлением увидела, что продана лазанья была в августе этого года. В августе? Наверное, кто-то из детей Замски приезжал. Она хотела выкинуть лазанью, но не решилась. Набрав воды в поддон для льда, она поставила его в морозилку.

Холодильник она забила не полностью, но еды на выходные им должно было хватить. Для себя Дэвид привез пиво, а для Эммы они прихватили со свадьбы две бутылки сидра. С улицы раздавался стук топора — Дэвид рубил дрова. Она выглянула в окно: он поставил полено на пень, размахнулся, и полено с треском разлетелось надвое.

Пойду застелю кровать, решила она. Даже если они перетащат матрац к камину, лучше натянуть простыню заранее. Расправляя простыню, она вдруг обратила внимание, что стук топора стих.

Быстро он управился, подумала Эмма.

Покончив с простыней, она присела на краешек кровати и выглянула в окно. За соснами поблескивала гладь реки, мир погрузился в тишину, и только ветерок шелестел в листве.

Как здесь хорошо, подумала она. И тут скрипнула входная дверь.

— Дэвид! — крикнула Эмма.

Ответа не последовало.

Наверное, ветер, подумала она. Или Джерсийский дьявол. Она встала и откинула уголок покрывала на кровати.

Через открытую дверь она заметила тень, мелькнувшую в комнате.

— Дэвид! — снова позвала она.

Тишина. Эмма затаила дыхание. Не бойся, велела себе Эмма, ты просто не привыкла к тишине. Она расправила одеяло, надела на подушки наволочки.

С Дэвидом так всегда, подумала она. Наверное, пошел за чем-нибудь в лес. Не мог до завтра подождать. Эмма встала и погладила себя по животу. «Ну что, Алоизиус, пойдем поищем папочку?» Алоизиусом она называла своего будущего ребенка.

Выключив свет в спальне, Эмма вернулась в холл. Над плитой горел свет, но все остальное оставалось в полумраке. День был на исходе, и в комнате стало заметно прохладнее. Она открыла дверь и вышла на крыльцо. Нарубленные дрова лежали аккуратной горкой, но Дэвида видно не было. В лесу с каждой секундой становилось все темнее. Не ходи туда, сказала она себе, заблудишься. Он вернется с минуты на минуту.

Она вздохнула и вернулась в дом. На камине стояли две красные свечи, а на столике — два керамических подсвечника. Надо зажечь, решила Эмма. Создать романтическую атмосферу. Она нашла коробок спичек, зажгла свечи, и сразу стало теплее и уютнее. Может, и огонь развести? Около камина в корзине лежало несколько поленьев и бумага. «Твоя мама отлично справится, — сказала она Алоизиусу. — Огонь она научилась разводить, когда была чуть постарше тебя».

Эмма скомкала бумагу и сунула ее в камин. Поверх бумаги она положила несколько тоненьких веточек, а затем сложила шалашиком поленья. Присела на корточки и зажгла спичку. Пламя несколько секунд трепетало, а потом уверенно стало лизать бумагу. Все в порядке, подумала Эмма. Дэвид может мной гордиться.

И тут она вдруг заметила, что свет от свечей исчез — как будто свечи задули. У Эммы замерло сердце. У нее за спиной кто-то был.

— Дэвид? — сказала она и обернулась.

И увидела его. В метре от себя. Он был в фуфайке с капюшоном. Лицо закрывал лыжный шлем — видны были только два глаза за красной окантовкой прорезей для глаз. Эмма застыла как вкопанная. Сердце было готово выпрыгнуть из груди.

— Кто вы? — крикнула она.

Он не ответил. На нем были перчатки, и в руке — топор. Лезвие зловеще поблескивало. Эмма выставила вперед руки — чтобы защитить себя и ребенка. Такого просто быть не может, подумала она. И завопив что было мочи, судорожно оглянулась. Бежать было некуда — он был слишком близко. Топор был занесен.

День у Клода Матиса выдался не из лучших. Прошлым вечером он с пеной у рта уверял свою бывшую жену Холли, что их четырнадцатилетний сын Бобби непременно захочет отправиться с ним утром на охоту, но когда Клод, с головы до ног облаченный в камуфляж, заехал за ним на рассвете, Холли злорадно сообщила, что Бобби спит и вообще намерен отправиться на фестиваль японских мультфильмов.

Клод ехал в сторону леса на своем пикапе, его сеттер Мейджор мирно дремал на заднем сиденье. Клод старался не злиться, но никак не мог взять в толк, почему парню совершенно неинтересно такое по-настоящему мужское занятие, как охота. Ему еще предстоит многому научиться. Клод весь день мрачно об этом размышлял, что, по-видимому, сказалось на его меткости, потому что он несколько раз промахнулся.

Наконец настала пора возвращаться домой. Он брел по лесу, думал о баре, куда заглянет перед сном, и его мысленному взору рисовались сосиски с квашеной капустой и кружка золотистого пива. А еще пытался придумать, как бы повеселить приятелей рассказом про сегодняшний день, не выставив себя в дурацком свете. И тут он услышал пронзительный женский крик.

Клод замер. От этого ужасного крика у него волосы встали дыбом. И тут вопль повторился. Клод учуял запах дыма и сообразил, откуда крик. Ему не раз случалось проходить мимо домика у реки. Вскинув ружье, он помчался туда. Мейджор устремился следом.

Эмме удалось увернуться от первого удара, и топор с оглушительным лязгом врезался в подставку для дров. Думала она только о ребенке. Ребенка надо защитить. Она попыталась подняться, но второй удар ее настиг. На ней был жилет на пуховой подкладке, и он смягчил удар, но все равно бок был задет. Брызнула кровь. Краем глаза она увидела около камина весло и схватила его, пытаясь отгородиться от безумца с топором. Топор врезался в ее импровизированный щит, полетели щепки.