— Мама, все в порядке. Я сама справлюсь.

Кей потянулась к дочери. Эмма вся сжалась.

— Я буду безумно волноваться. Ты хотя бы звони.

— Со мной все будет хорошо, — прошептала Эмма. — Уезжайте спокойно.

Она не стала их провожать. Не могла смотреть на мать.

Дэвид запер за ними дверь и вернулся в гостиную.

— Где у нас простыни? — спросил он, избегая ее взгляда. — Хочу постелить постель.

— Дэвид, прошу тебя, не обижайся на них. Мама просто очень напугана.

— Наверху в комоде?

— Да, — ответила она. — Ты на меня злишься?

— Нет, — рявкнул он и тут же сказал мягче: — Нет. Ты отдохни.

Эмма прилегла на диван. Дэвид был прав. Даже если мама с Рори так о ней беспокоятся, они не имели права приходить сюда и чуть ли не обвинять Дэвида. Особенно Рори. Его самоуверенность ее злила. Она так стиснула кулаки, что ногти впились в ладони. Ладно, хватит травить душу, велела она себе. Подумай о чем-нибудь другом.

Она взглянула на груду свадебных подарков. Наверное, нужно их распаковать. Эти люди хотели выразить свою любовь. Она и в больнице чувствовала их поддержку. Ей посылали цветы, заходили проведать. Она взяла самую маленькую коробку и стала развязывать ленту.

Карточки не было, но, развернув белую с золотом бумагу, она увидела коробку из «Келлермана», дорогого ювелирного магазина на Мэйн-стрит. Коробочка была легкая. Наверное, серебряная подставка для яиц, подумала она. Но как только открыла коробку, в нос ей ударил неприятный запах. Разворачивая папиросную бумагу, она уже понимала, что делает это зря. Но было поздно.

В папиросную бумагу было завернуто серебряное блюдечко в форме раковины. А на нем лежало окоченевшее тельце — это была дохлая мышь с открытыми глазами-бусинами.

За окнами викторианского особняка кто-то играл на пианино. У дома рядом с пикапом стояла «мазда» с откидным верхом. Лейтенант Джоан Аткинс постучала в дверь. Рядом с ней стоял Трей Марбери. Дверь открыла высокая полная блондинка с густо подведенными глазами. На ней была прозрачная кофточка с глубоким декольте и тесные джинсы, которые никак не красили ее расплывшуюся фигуру. Она лениво улыбнулась и высоким, нежным голосом сказала:

— Добрый день.

— Миссис Девлин? — спросила лейтенант Аткинс.

— Да, это я. — Говорила она не очень четко, но спиртным от нее не пахло.

Взгляд у нее был блуждающий. Либо транквилизаторы, либо снотворное, подумала лейтенант Аткинс не без сочувствия. Мать, потерявшая ребенка, вряд ли может справиться с горем без лекарств.

— Я лейтенант Аткинс, полиция штата. Это детектив Марбери из полиции Кларенсвилля. Нам нужен ваш муж.

— А в чем дело? Что случилось? — испугалась женщина.

— У нас к нему несколько вопросов. Ваш муж дома?

— Дома. Он у себя в кабинете.

— Прежде чем я поговорю с ним, — сказала Джоан, — не могли бы вы сказать мне, где был ваш муж в субботу вечером?

— Что? — озадаченно спросила женщина.

— Это очень простой вопрос.

— В субботу вечером? Не помню. — Джоан видела, что блондинка действительно пытается вспомнить, но не может. — У меня с памятью плоховато, — призналась миссис Девлин.

Игра на пианино прекратилась, и в коридоре появился мужчина.

— Риса, кто пришел? — спросил он.

— Это из полиции, — хмуро ответила она. — Они хотят знать, где ты был в субботу вечером.

Мистеру Девлину было за сорок, у него были жесткие черные волосы с проседью, очки в металлической оправе.

— В субботу мы взяли в прокате итальянское кино, ты что, забыла?

— Да, точно. Ты был дома.

— А в чем дело? — спросил Девлин.

— Вы профессор Девлин? — сказала Джоан. — Я лейтенант Аткинс из полиции штата. Это детектив Марбери. Мы можем с вами побеседовать?

— Пожалуйста, — пожал плечами Лайл Девлин. — Проходите. Извини, Риса. Пройдемте в зимний сад.

Джоан с Треем прошли следом за ним в комнату со стеклянными стенами и плетеной мебелью. Там же стоял рояль.

— Присаживайтесь. — Они сели в кресла, а Девлин — на табурет у пианино. — Итак, чем я могу вам помочь? И почему вас интересует, что я делаю по вечерам?

— Мистер Девлин, насколько нам известно, вы недавно потеряли дочь, — сказала Джоан.

Девлин помрачнел.

— Вы пришли поговорить про Айви?

— Извините, что затронула больную для вас тему, но, кажется, вы склонны считать, что в смерти Айви виновата доктор Уэбстер. Прежде она звалась доктор Холлис.

— Ах да… Это на нее напали в Пайн-Барренсе?

Джоан пристально посмотрела на Девлина.

— Была предпринята попытка убить миссис Уэбстер. Она чудом выжила.

— Какое это имеет отношение к Айви? — спросил Девлин.

— У нас есть сведения, что после смерти дочери вы были весьма враждебно настроены по отношению к доктору Уэбстер. И даже угрожали ей.

— Кто вам это сказал? — бесстрастно спросил Девлин.

— Это так?

Лайл Девлин отвернулся.

— Наверное, я дал волю своим чувствам. Я обезумел от горя.

— Почему вы обвиняли доктора Уэбстер? — спросила Джоан.

— Детектив, у вас есть дети? — спросил Девлин вместо ответа.

Джоан прикусила губу. Лайл Девлин ей не нравился. Это было интуитивное ощущение, но вопрос ее рассердил. Подозреваемые, уверенные в собственном хитроумии, всегда пытались переманить ее на свою сторону. Мы с вами, детектив, разве мы оба не… И далее в том же духе.

— Почему вы обвиняли ее, мистер Девлин?

Девлин сложил руки на груди и вздохнул:

— Как я могу это объяснить, лейтенант? Анорексия — это страшное испытание для родителей. Ребенок наотрез отказывается есть. Жена готовила ей все самое вкусное, уговаривала. Все перепробовала. Мы отвели ее к доктору Холлис, когда окончательно отчаялись. Я действительно ее обвинял, но мне нужно было кого-то винить.

— Но вы же наверняка показывали дочь и другим врачам, — вступил в разговор Трей.

Девлин вздохнул:

— Вы правы. Но доктор Уэбстер была последней. Мы забрали Айви из Центра потому, что сочли методы доктора Уэбстер неприемлемыми. Состояние дочери ухудшилось, и в больницу она попала слишком поздно.

— Сочувствую, — искренне сказал Трей.

— А теперь вы не считаете, что за случившееся ответственна доктор Уэбстер? — спросила Джоан.

Девлин посмотрел на нее в упор:

— Моя дочь умерла от анорексии, и я не смог этого предотвратить. Я виню в этом себя.

Девлин, очевидно, разобрался сам с собой и мог внятно объяснить свою позицию. Но все же неприязнь к Эмме Уэбстер у него сохранилась — в этом Джоан была совершенно уверена.

— Итак, вы утверждаете, что в субботу вечером, между шестью и десятью, вы были дома?

— Я был дома с семьей, — мрачно сказал Девлин. — Жена ведь подтвердила.

После того как вы объяснили ей, что надо сказать, подумала Джоан. Она встала, Трей тоже поднялся.

— Ну что ж, спасибо, что уделили нам время.

Девлин тоже встал.

— Моя жена принимает транквилизаторы. Смерть Айви ее подкосила. Из-за лекарств у нее ухудшилась память.

Джоан с Треем вышли на улицу.

— Ну, что скажешь? — спросил Трей, открывая дверцу машины.

Джоан оглянулась на дом Девлинов. На пианино никто уже не играл.

— По-моему, он что-то скрывает, — сказала она.

Эмме снилось, что ее кто-то преследует, когда раздался звонок в дверь. Она застонала — заныли швы. Ночью она спала плохо, несколько раз просыпалась. Дэвид встал с дивана и пошел открывать. Эмма снова прикрыла глаза. Лежала и думала о коробочке, которую открыла вчера вечером, об ее отвратительном содержимом. Она тогда вскрикнула, и Дэвид опрометью скатился с лестницы — прибежал к ней на помощь. Морщась от отвращения, он взял коробку и выкинул мышь в кусты. А саму коробочку вместе с серебряным блюдечком швырнул в мусорный бак. И, вернувшись, велел Эмме перестать об этом думать. Легко сказать — перестать…

Дэвид вернулся в их импровизированную спальню. Он был босиком, в одних пижамных штанах.