Вместо Ирода первосвященнику ответил командир тирского гарнизона, руководивший операцией по уничтожению Малиха:

– Приказ Кассия.

Гиркан чуть было ни лишился сознания, беспомощно обвиснув на руках Ирода. Придя немного в себя, поднял на Ирода глаза и едва слышно произнес:

– В таком случае Кассий спас меня и мое отечество, ибо он устранил человека, представлявшего смертельную угрозу для нас обоих.

Ирод ненадолго задержался в Тире. Ему необходимо было решить судьбу маленького сына Малиха, оставшегося сиротой. Заодно ему надо было решить судьбу и плененного старейшины самарийской синагоги. Увидев труп Малиха, Авизер окончательно впал в панику, предположив, что следующей жертвой Ирода станет он. Ирод приказал Авизеру вернуться в Самарию и дал ему на дорогу денег. Авизер отказался как от предложения Ирода, так и от его денег. Он был уверен, что Ирод затеял с ним игру с трагичными для него последствиями: как только он окажется в Самарии, с ним тут же расправятся наемные убийцы, а в качестве платы за свое черное дело воспользуются значительной суммой, которую он же, Авизер, им и доставит в целости и сохранности. Тогда Ирод вверил попечению Авизера сына Малиха, поручил ему отправиться в Иерусалим, а оттуда с вдовой Малиха перебраться в Александрию, где определить ребенка в тамошнюю греческую школу и позаботиться о том, чтобы сын Малиха получил достойное образование. Лишь после этого Авизер успокоился, а Ирод отправился в Дамаск. Там его свалила внезапная болезнь, ставшая следствием безмерной усталости от событий, происшедших за последние три месяца.

Ночами Ирода мучили кошмары. К нему являлся окровавленный Малих и спрашивал одно и то же: «Сколько тебе заплатили римляне, чтобы ты бросил к их ногам на растерзание Иудею?» Ирод шарил вокруг себя руками, комкал простыни, стараясь вырвать их из-под себя, чтобы показать Малиху: он не получил с римлян ни обола и все, что он ни делает, он делает не для погибели, а ради процветания Иудеи. «Не ты ли говорил моему отцу, которого подло убил, что когда грызутся львы, овцам не пристало быть им судьями?» – спрашивал он, а Малих лишь щерил рот и говорил в ответ: «И ты, и твой отец, и твой братец Фасаил мечтаете только об одном: как бы поскорей погубить Иудею. За что вы, идумеяне, так ненавидите нас, евреев?» Лишь к утру к Ироду являлась Мариамна, садилась на край постели, клала ему на пылающий лоб узкую невесомую ладошку и долго сидела так, глядя на него своими огромными синими глазами. От ее прохладной ладошки, от того, что она не произносила ни слова, Ироду становилось легче и он проваливался в пустоту, в которой не было ни Малиха, ни кого другого из тех, кого он знал, а была одна только Мариамна, от которой исходил мягкий синий свет.

На десятый день болезни Ироду доставили письмо из Иерусалима. Из этого письма, наспех написанного Фасаилом, Ирод узнал, что сразу же после убийства Малиха гарнизон столицы, командование над которым принял на себя брат Малиха Феликс, взбунтовался. Следом за столицей взбунтовалась вся Иудея, обвинившая Ирода в узурпации власти на всем Ближнем Востоке. Очагами восстания на местах стали синагоги, которые превратились в опорные пункты бунтовщиков. Феликс прямо заявил, что основной целью поднятого им восстания является осуществление принципа талион[101], в соответствии с которым должны быть казнены Ирод и его старший брат Фасаил. В короткое время в руках бунтовщиков оказались практически все крепости Иудеи, включая самую сильную из них – высокогорную крепость Масаду, построенную еще младшим сыном Маттафии Ионафом, когда они всей семьей вынуждены были бежать в Идумею. Далее Фасаил сообщал, что ему и его стражникам удалось подавить бунт в Иерусалиме, так что за судьбу своей невесты Мариамны, возвратившегося из Тира Гиркана и членов их семьи Ирод может не тревожиться. Но вот что касается остальной Иудеи и прилегающих к ней областей, то тут он бессилен что-либо сделать и уповает лишь на волю Предвечного, Которому неустанно молится.

Еще не оправившийся от болезни Ирод отправился к командиру дамасского гарнизона центуриону Фабию и, как наместник Сирии, потребовал переподчинить этот гарнизон ему, Ироду, для похода в Иудею. Соединенными силами он перешел границу и прошелся с севера на юг по всей Иудее огнем и мечом. Феликс, осажденные в Масаде, запросил пощады. Ирод обещал сохранить ему и его воинам жизнь, если те сложат оружие. Феликс принял условия Ирода и приказал своим воинам сдаться. Ирод лично проверил, чтобы никто из осажденных не покинул крепость вооруженным. После этого он встретился с Феликсом и сказал ему:

– Я не держу на тебя зла, я должен был отомстить лишь твоему брату Малиху за смерть моего отца. Но ты должен знать, что отныне нам с тобой не место на одной земле. Отправляйся в Египет.

– Что я там забыл? – мрачно спросил Феликс.

– Там твои племянник и невестка. Живи с ними в мире и покое, ваше содержание я беру на себя. Но если ты ослушаешься моего приказа и снова появишься в Иудее, то знай: ты будешь убит. Народу Иудеи приходится слишком дорогой ценой расплачиваться за твои и твоего брата безумства. Ты всё понял?

– Всё, – едва слышно произнес Феликс. На том они расстались. Больше их пути ни разу не пересеклись.

Возвратившись в Иерусалим, Ирод решил больше не тянуть с уговором, достигнутым несколькими месяцами ранее с Гирканом, и сыграть свадьбу с Мариамной, которая за время их последней встречи стал еще краше.

Во дворце первосвященника собралось так много народу, что пиршественные столы пришлось накрыть во дворе, памятного Ироду тем, что именно здесь Гиркан устроил судилище над ним буквально на следующий день после его женитьбы на Дорис. Сейчас Дорис, оплывшая и вконец обленившаяся, сидела в стороне от всех с трехлетним Антипатром на коленях и брезгливо наблюдала за тем, как шла подготовка к свадьбе ее мужа. Вопреки обычаю, здесь же находилась и Мариамна, не пожелавшая сидеть в окружении подруг в глубине дворца, ожидая, когда Ирод, сопровождаемый брачными друзьями, придет за ней. Юная красавица не сводила с Ирода влюбленного взгляда и, казалось, из огромных глаз ее струился мягкий синий свет, запомнившийся Ироду во время кошмаров болезни, свалившей его в Дамаске.

Шошбенимами на этот раз стали сразу двое: со стороны невесты ее дед Гиркан, со стороны жениха его брат Фасаил. Им, в соответствии с законом, надлежало после брачной ночи молодоженов вывесить на обозрение гостям простыню молодоженов, тем самым предъявив им признаки девственности невесты[102]. Свадьба еще гудела и веселилась, когда молодые уединились.

Как ни был многоопытен в отношениях с женщинами Ирод, пустившийся во все тяжкие после охлаждения к Дорис, но то, что испытал он в первую брачную ночь, одновременно подняло его на самый пик блаженства и повергло в глубокий шок. Ирод спрашивал себя, откуда взялась в молодой женщине, еще почти девочке, эта необузданная страсть, которая доставила ему неописуемое наслаждение? Казалось, с утратой девственности, сдерживавшей ее природное естество, она утратила и какой бы то ни было контроль над собой. Чувства, вырвавшиеся из ее хрупкого тела, еще не вполне оформившегося в зрелую женскую плоть, были так велики, что, подобно разбушевавшейся реке, вырвались из берегов и накрыли Ирода с головой. Такое уже было с ним однажды, когда он, девятилетний мальчишка, отправился с друзьями купаться на речку. Желая доказать всем, в том числе себе, что ему нипочем и самое глубокое место, куда не каждый решался заплыть, он забрался на кручу и прыгнул в воду, не подумав о том, а как он из нее выберется. Ироду навсегда запомнилось пугающе манящее чувство, которое он испытал, прежде чем взрослые, к счастью для него оказавшиеся поблизости, вытащили его на берег. Мутная пелена в глазах, резь в горле и груди и, как это ни странно, пьянящее чувство постижения нового, до той поры ему совершенно неведомого, и полное отсутствие страха.