— Федор Витальевич очень импульсивен, — вставила Нелли Ивановна, которая слишком долго молчала и томилась оттого, что осталась на обочине разговора. — Он всегда фонтанирует. Как правило, талантливые люди странноваты. Я много раз убеждалась в этом.

— Однако Рябов тоже говорил возбужденно, я правильно понял? — заметил Самоваров.

Саша неохотно согласилась:

— Да... Он почему-то тоже раскочегарился. Потом сказал мне, что деньги дозарезу нужны, а Федя уперся.

— Рябов что, так нуждался?

— Не особенно. Просто сейчас у него полоса такая. Во-первых, в машине что-то серьезное сломалось, надо менять. Во-вторых, у Сашки техника речи слабая. Он собрался частным образом с педагогом позаниматься, а это недешево. Хороший педагог у нас в Нетске всего один. И в-третьих, Сашке очень хотелось съездить на соревнования в Калининград. Ведь до сих пор еще иногда выступает. Вот он взял и попросил прибавки, а Карасевич практически послал его. Правда, потом вроде согласился...

— После чего Рябов окончательно утратил технику речи? И на съемках не мог упомнить простейших реплик? — вдруг вспомнил чьи-то рассказы Самоваров.

Саша возмутилась:

— Почему же после этого? Трудности у него раньше начались. Кажется, он тогда в мебельном салоне снимался. Это было за день или за два до вечеринки. Точно! Мне Тошка рассказывал: такой получился тягомотный диалог возле каких-то диванов, что еле-еле досняли. Саша с трудом языком ворочал. Наверное, тогда он и решил заняться техникой речи. Видите, все просто!

Саше хотелось, чтоб все оказалось просто. А Самоваров сомневался. Совпадение ли, что Карасевич пропал именно в тот вечер? И почему режиссер банальную просьбу о прибавке зарплаты назвал фокусом, о котором нельзя молчать?

Странно: Самоваров несколько раз мельком видел «Единственную мою» в собственном телевизоре. Однако что делал в сериале Саша Рябов, он совсем не помнил. Зато хорошо представлял себе бойкую Лику в кружевных трусиках и француза Олега Адольфовича.

Собственно, из-за Островского Самоваров однажды и не стал переключать сериал на что-то более качественное. Он открыл рот и минут пять взирал на экран, так как очень удивился, застав народного артиста России под эротическим одеялом. Вот это диапазон таланта! Самоваров был совсем маленьким, когда видел Олега Адольфовича в каком-то спектакле в серьезной роли Ленина. Уже в те годы Островский играл очень хорошо. И на Ленина он был похож как две капли воды, хотя имел чересчур заметные уши и огромные голубые глаза навыкате. А вот букву «р» он тогда уже не выговаривал!

Что и говорить — Островский есть Островский. Старая школа, мастерство перевоплощения... Но кто такой Рябов? Лирический герой. Много мускулов. Кажется, Стас упоминал, что это молодое дарование в детстве ограбило киоск?

Тогда ссора в павильоне номер 1 должна заинтересовать майора Новикова.

Но в те дни майор, как нарочно, совсем позабыл о герое-любовнике культового сериала. Его больше занимал труп, который сгорел в краденой «Ниве-шевроле» на Ушуйском тракте. Не так давно труп еще был мужчиной не слишком выигрышного роста, 165—166 см, нормального телосложения, с выраженным плоскостопием. Мужчине не было и тридцати лет. Сыщикам еще предстояло нудное изучение анналов стоматологических клиник в поисках пациента без верхней левой четверки и с тремя пломбами среднего качества в прочих зубах.

Снова надо было проверить и данные о колебаниях и толчках в криминальном сообществе Нетска. Как в недрах вулкана, там вечно колыхалось и побулькивало, пуская пузыри, лавообразное напряжение. Случались и выбросы с шумом и брызгами. Тогда в самых непредвиденных местах города и его окрестностей обнаруживались трупы, не желавшие быть узнанными. Или гремела стрельба в каком-нибудь кафе с ласковым названием. Или взлетал на воздух уютный автомобиль хорошей марки, в котором кому-то на свою беду случилось засидеться.

Все это происходило не без причин. Все имело объяснения. Кто, кого и за что невзлюбил, было ведомо. И вот теперь кто-то, рисующий смертельные треугольники на телах, бродит по городу. Это не маньяк из подполья — маньяки не жгут машин. Тогда быть не может, чтоб никто его не знал, не видел и не имел представления, что он умеет.

Стас недовольно перечитал список самых многознающих скверных ребят — тех, что всегда в курсе, кто кому перешел дорогу. До сих пор все они только пожимали плечами, заслышав про труп в «Ниве». Удивлялись и обещали навести справки. Это было странно. Стас не знал, к кому бы еще обратиться.

И тут позвонил Самоваров.

— У меня есть эксклюзивная информация по Карасевичу, — начал он.

Стас отозвался вяло:

— Ну-ну, давай. Откуда дровишки?

— Ответь на наводящий косвенный вопрос, и сам догадаешься. Итак, оно круглое, мягкое, высотой с Монблан, внутри черемуха, сверху сметана.

— Пирог? — догадался Стас. — Мамочка Супрун опять пирог притащила?

— Именно! В благодарность за то, что ты ребенка оставил в покое. Получите, распишитесь!

— Везет тебе...

— Стас, если ты время от времени будешь названивать Тошику и говорить «ку-ку» зверским голосом, то и ты будешь обеспечен пирогами на многие годы. Любящая мать все отдаст ради спокойствия ребенка.

— Я не шантажист, и сейчас мне не до пирогов. По заводу металлоизделий чистый криминал попер — без всякой режиссерской, актерской и прочей психологии. Одни когти да зубы!

— Кстати, о зубах. Пирог стоматологички предназначен именно тебе. Ведь это ты оставил Тошика в покое.

— Сам, Колян, съешь. Мне некогда.

— Нет уж, у меня свой пирог есть, — похвастался Самоваров.

— За какие это заслуги?

— За грядущие. Я получил новое задание.

— Снова меня донимать? — подозрительно хмыкнул Стас.

— Свет клином на тебе сошелся, что ли? Нет, свет клином сошелся на Тошике. Теперь я должен заставить ребенка разлюбить Катерину Сергеевну Галанкину.

Стас даже присвистнул:

— Ничего себе дельце! И ты взялся?

— Как всегда, нет. Но ты видел эту одержимую мать! — вздохнул Самоваров. — Она почему-то решила, что я взялся. И что буду теперь как бы случайно попадаться Тошику на глаза и говорить всякие пакости про режиссершу.

— Дохлый номер! — засмеялся Стас. — Влюбленные юнцы непробиваемы. Им такие тигрицы, как Галанкина, как раз и нравятся. Правда, недолго.

— Мать не желает ждать ни минуты. И я, как мать, должен броситься ей на помощь.

— Знаешь, ты только одним способом можешь заработать свой пирог, — вдруг оживился Стас.

— Как это?

— Если отобьешь у сопляка его режиссершу. Дерзни, Колян!

— А может, лучше тебе самому дерзнуть? Пироги-то тебе нужней, ты на пути к гастриту. А я человек семейный! К тому же сейчас соблазнять Галанкину неэтично — у нее полно проблем. Она ведь почти вдова. Что-нибудь слышно про ее мужа?

— Глухо. Как в воду канул. А ты что, нарыл что-нибудь? К чему про пироги заговорил? Какая еще у тебя эксклюзивная информация?

— А вот какая. От пирогов я, как честный человек, отбрыкивался, и вдруг в непринужденной светской беседе мама Супрун сообщает интересную штуку. Оказывается, днем, накануне своего исчезновения, Карасевич в пух разругался с актером Рябовым. Помнишь, кто это такой?

— Еще бы! Здоровенный качок. Нем как рыба: ничего, мол, не пил, и тем не менее ничего не видел и не слышал. Имеет репутацию тупицы.

— Присмотрись к нему получше, — посоветовал Самоваров. — В тот день он требовал у Карасевича какие-то деньги — то ли прибавку к зарплате, то ли что-то другое. Карасевич сначала отказал, потом согласился. При этом заявил, что никуда Рябова не отпустит и о чем-то (о чем, не знаю!) молчать не станет. Разговор Рябова и Карасевича шел на повышенных тонах.

— И их застукала мамаша Супрун? Ну, эта и сочинит — недорого возьмет. Фантазии у нее хватит на сотню братьев Стругацких, — усомнился Стас.

— Ссору слышала не мамаша, а ее красавица дочь.

— Невеста Рябова?

— По моим наблюдениям, не совсем невеста, — сказал Самоваров. — Мать и дочь меня обе посетили — дочка помогала тащить пироги. Серьезная девица. Сначала ничего говорить не хотела из дружеских чувств к Рябову. Потом мамочка уломала ее признаться. Слышала девчонка немного, но считает, что ссора была.