— Мама, — вздохнула Саша.

— Саша — очень добрая девочка. Я всегда знала, что она не сможет сделать Саше больно. Так и оказалось! Я, как мать, откровенно с ним поговорила и поняла, что наша Саша ни при чем. Он сам по себе мается. Ведь все у него нормально — и на съемках, и в институте. На гонорары он машину себе купил. Смешно: живет в общежитии, а раскатывает на машине (такая корейская, тупоносая). Все у него в шоколаде, как говорится. Откуда же тогда угнетенность психики? Рассеянное внимание, тревожность? Ясно откуда. Стероиды! Анаболики!

— Они так сильно действуют? — спросил Самоваров.

— Конечно! — уверенно ответила Нелли Ивановна. — Они уродуют тело человека (а все чрезмерное, пусть это даже мускулатура, есть уродство!). Стало быть, они просто не могут не оказывать влияния на психику. В организме ведь все взаимосвязано. Прибыло бицепсов — убыло мозгов. Саша на последних съемках был в великолепной физической форме. Зато он не мог запомнить простейших реплик!

— Да, я что-то такое слышал.

— А этот скандал с Карасевичем! В тот самый день! Так со стероидами всегда и бывает: депрессия, вялость, подавленность — а потом нервный срыв.

Что-то ни про какие скандалы в съемочной группе, тем более в день злополучной вечеринки, Самоваров ни разу не слышал. Наоборот, считалось, что все было там гладко и мирно — компания веселилась, танцевала мамбу. И Рябов, и Карасевич — оба участвовали в плясках и не ссорились.

— Неужели был срыв? — спросил удивленный Самоваров.

— Еще какой! Они едва не поубивали друг друга — Саша и Карасевич, — сообщила Нелли Ивановна. — Сначала они кричали дикими голосами, потом сцепились, и Карасевич стал душить Сашу. Но Саша сильнее. Он отбросил Федора Витальевича к стенке, и тот...

Наконец неразговорчивая Саша вскочила с места и из полутьмы тихого уголка выбежала на середину мастерской.

— Не было ничего этого! — крикнула она.

Ее кукольное лицо пылало — левая щека сильнее, чем правая. Глаза блестели, губы-вишни вздрагивали.

Нелли Ивановна изумленно откинулась назад, на спинку дивана:

— Как же не было, Саша? Как же не было, если ты сама мне все это рассказывала?

— Я совсем не это рассказывала.

— Именно это! Слово в слово! Ты просто сама многое позабыла — ведь уже время прошло. Но я прекрасно все помню!

Саша стояла на своем:

— И я все помню!

Самоваров решил вмешаться в спор.

— Давайте сначала выслушаем непосредственного очевидца нервного срыва, — предложил он и обратился к Саше: — Ведь вы своими глазами наблюдали, как ссорились Рябов и Карасевич?

— Не наблюдала, а только слышала. И ничего особенного там не случилось, — повторила Саша.

Самоваров насторожился. Неужели при всей своей красоте она непроходимо тупа и упряма? Жаль.

— Ничего не случилось? Но вы ведь рассказали своей маме про какой-то конфликт. Или она выдумала все от начала до конца? — спросил Самоваров.

Нелли Ивановна обиделась:

— Я никогда ничего не выдумываю!

Саша помолчала, подумала, потом решилась:

— Да, я маме рассказала, но теперь жалею. Больше я ни с кем об этом говорить не стану. С вами тоже! Можете мне поверить на слово: ничего особенного тогда не произошло.

Самоваров посмотрел на нее недоверчиво и строго.

— Ах, я так и знала, что все сразу начнут преувеличивать и придумывать то, чего не было! — вспыхнула Саша. — Вы, конечно, скажете теперь, что Сашка Рябов прибил Карасевича? А труп где-нибудь зарыл? Но Саша никого убить не мог. Значит, и лишние разговоры ни к чему. Хватит, что Тошку таскали ни за что. Мы за него вам благодарны, конечно. Если бы не вы...

— Да не делал я ничего! — с досадой сказал Самоваров. — Просто ваш брат действительно ни в чем не виноват. Но Карасевич-то пропал! Это факт, а не чьи-то выдумки. Вы утаиваете какие-то сведения — быть может, очень важные, которые помогли бы отыскать Федора Витальевича.

Саша упрямо молчала.

Самоваров пожал плечами:

— Если вы так уверены в Рябове и он чист, то ваш рассказ ему ничем не повредит. Ну подумаешь, в милиции ответит на кое-какие вопросы, поволнуется чуть-чуть. Разве это непереносимое испытание для сильного здорового парня? А с другой стороны, речь идет, возможно, о жизни человека.

— О жизни человека! — ужаснулась Нелли Ивановна. — Саша, девочка, ты не должна молчать! Если бы я могла предположить, что это настолько важно, я давно пошла бы и все выложила кому следует. Даже кошмарному майору Новикову! Он оказался не таким уж кошмарным... Вспомни, Саша: наш Тошик, такой ранимый, домашний мальчик, выдержал несколько допросов и отлично держался! Ты не должна бояться, что...

— Да не боюсь я ничего! — отмахнулась Саша. — Просто все это мелочи и ерунда. Сами убедитесь! Так и быть...

— Валяйте! — подбодрил ее Самоваров.

Саша собралась с духом и начала:

— В тот день, часа в два, сняли очередную сцену — в павильоне, во французской постели с Олегом Адольфовичем. А он всегда веселый, всегда в форме, и дело идет как по маслу. Закончили быстро. День к тому же хороший был, жаркий — первый такой в этом году. Мама принесла целый жбан окрошки. Сели есть. Стол поставили в самом конце цеха — там есть комната, где отдыхают рабочие, а Тошка декорации свои мажет. Стол тоже из реквизита взяли — он в прошлогодних сценах в летнем лагере был задействован.

— А почему на антресолях обедать не стали? Ведь вечеринку позже именно там устроили? — поинтересовался Самоваров.

— Федор Витальевич не разрешил у себя разливать окрошку — ждал кого-то из спорткомитета. Он режиссирует День бегуна, и ему должны были подвезти сценарий или что-то в этом роде.

— Подвезли?

— Да. Но мы уже тогда есть сели.

— Знаете, в съемочной группе дела с питанием обстоят неважно, — встряла в рассказ Нелли Ивановна. — Кто уже нажил гастрит, кто близок к этому. Буфета нет. Какая-то сомнительная повариха носит им из дому сомнительные гуляши и чебуреки. Все это даже в рот брать категорически нельзя! Я часто ребят подкармливаю — не могу же допустить, чтобы Тошик стал хроником. Он привык к здоровой пище. — И она кивнула в сторону своих пирогов.

— Рассказывайте дальше, — потребовал Самоваров у Саши, на пироги даже не взглянув.

— Сели за окрошку, — продолжила Саша. — Всем хорошо, Олег Адольфович анекдоты рассказывает. Тут мама вдруг видит — нет ни Саши, ни Карасевича. Парень, что приезжал из спорткомитета, давно уже убрался. Вот мама и послала меня пригласить Федора Витальевича, а то орава все слопает и ничего ему не достанется. Я пошла к антресолям, а там шум. Прислушалась — Карасевич с Сашкой ссорятся. Не так, конечно, как мама рассказывала — не душили они друг друга и не били головой о стенку. Просто беседовали на повышенных тонах.

— О чем?

— Я поначалу толком не разобрала. Саша что-то невнятное бубнил — дикция у него еще та. А вот Карасевич, тот кричал от души. Он вообще очень шумный.

— И что же он кричал? — докапывался Самоваров.

— Что-то самое обычное. Что он не отпустит Сашу из сериала, что деньги будут, что рекламодателей снова много, и всем в группе, возможно, вот-вот повысят ставки. Я сразу поняла, что Сашка прибавки попросил, иначе грозился уйти. Пугал: ведь у него контракт... В общем, Карасевич кричал: «Не отпущу и молчать про твои фокусы не буду».

— Это все?

— Все! Я ведь не собиралась подслушивать. Я сразу поднялась к ним по лесенке и постучала в дверь. Они замолчали и пошли есть окрошку. Видите, как все просто. Сущие пустяки!

Самоваров задумался.

— А вы после не спрашивали у Рябова, в чем было дело? — спросил он.

— Спрашивала. Он действительно потребовал увеличить свой гонорар. Ведь сериал раскрутился, прибыли дает, стало быть, и платить теперь надо по-другому. А я и сама сразу догадалась, из-за чего был сыр-бор. Ерунда и пустяки!

— Но почему тогда столько было крику?

— Кричал в основном Карасевич, — напомнила Саша. — Но он вообще скандальный, притом режиссер. А это такая профессия — режиссеры любят поорать.