Не доверяя судейским, Мольер обращается к королю, который существенно ограничивает привилегии «Батиста». Отметим, что в мольеровской жалобе Люлли назван просто по имени. При дворе его иначе и не называли, из презрения ли или из фамильярности; к нему относятся почти как к слуге. С Мольером такого себе не позволяли.

Итак, в этой войне первое сражение Люлли проиграл, но побежденным он себя не признает. Бедный Мольер, конечно, может заказать музыку к «Графине д'Эскарбаньяс» Марку-Антуану Шарпантье. Но он слабеет, худеет, задыхается и тешит себя напрасными надеждами на выздоровление. Он помирился с Армандой, и это еще ухудшает дело. Он теперь недолго протянет. И не успевает он умереть, как «Батист» отыгрывается. 30 апреля 1673 года он добивается запрета для драматических трупп иметь в своем составе более чем двух певцов и шестерых музыкантов. Эти несуразные привилегии будут подтверждены в 1675 году, затем в 1682-м.

Больше того, в мае 1673 года «божественный Батист», на вершине королевской милости, получает в свое распоряжение театр Пале-Рояля. Так решается спор между великим покойником и заурядным дельцом от музыки. Действительно, кто такой Люлли в конечном счете по сравнению, скажем, с Марком-Антуаном Шарпантье или Мишелем-Ришаром Делаландом? Он скорее обаятелен, чем глубок; конечно, не лишен таланта, но главные его свойства — доступность для публики и жеманность. Его музыка воскрешает роскошную обстановку Версаля, пышность его балов и приемов, но не передает сильных страстей, потаенных порывов человеческого сердца; ее прозрачность — не от проникновения в суть искусства, а от виртуозной техники, приспособленной к произведениям «на случай», ко вкусам средних слушателей, а не подлинных ценителей. Здесь нигде не прикоснешься к тайне творчества, не почувствуешь трепета великой души — что так явственно слышится у Моцарта сквозь все изящные завитки и манерные улыбки. А Люлли был не более чем музыкальным историографом царствования Людовика XIV.

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СЧАСТЬЯ

Мольер на пороге смерти, но полон замыслов и надежд. Всяких забот Жану-Батисту хватает, но он легко с ними справляется, потому что счастлив. Это счастье совсем не похоже на те громкие победы, блистательные триумфы, о которых он, может быть, и мечтал когда-то. Это скромное, хрупкое счастье, и берет он его с той осторожностью зрелых людей, где больше робости, чем скептицизма. Мольер не может поверить до конца, что Арманда к нему вернулась, и тем более, что она вернулась насовсем. Удар по самолюбию, который нанесла ей краткая связь с ветреным Мишелем Бароном, и недавняя болезнь заставили ее немного образумиться; но Мольер не забывает, что она еще молода, по-прежнему красива и изящна, что по всему складу души она капризна и непостоянна. Он до тонкости постиг человеческую природу и теперь стал достаточно проницателен и терпим, чтобы понять: Арманда не встретила еще того единственного в ее жизни мужчину, кто смог бы безраздельно завладеть ею, кому она отдала бы всю себя. А Мольеру достается чувство почти нежное, сродни женской жалости к великому человеку, с которым так жестоко и несправедливо обходится судьба. К тому же доброжелатели составляют заговор, чтобы примирить супругов. В том, как Мольер принимает эти дружеские хитрости, есть что-то очень смиренное и трогательное. Но он всегда был открыт для радости, и, когда жизнь улыбается ему, он тоже отвечает ей улыбкой. Его сердце еще молодо, еще способно любить, даже если взамен он получает только призрак любви. Долгие годы они с Армандой жили врозь, встречаясь только в театре, пользуясь каждый полной свободой. Теперь у них снова общая спальня, и образ жизни Мольера совершенно меняется. Если он и не обманывается больше насчет душевных качеств Арманды, она все же остается для него привлекательной и желанной. И вот он разом отбрасывает свою молочную диету, забывает все предписания врачей, ест мясо, пьет вино, чтобы подкрепить силы — в ущерб здоровью. Обильные трапезы словно подхлестывают его, но ускоряют развитие недуга. Он думает, что излечился, а на самом деле дни его сочтены. От этой новой близости с Армандой родится ребенок, зачатый между двумя приступами лихорадки человеком истощенным, измученным болезнью. Но какая радость, когда Арманда признается ему, что беременна! Здесь для Мольера последний источник гордости: ведь это его сын, в котором он будет жить и после своей смерти. Какие он лелеет мечты! Но свидетельств о них нет, и нам остается только горько пожалеть о таких зияниях, провалах в истории его жизни. И все-таки его настроение вычитывается из документов, относящихся к тем дням. Он улаживает свои дела и дела жены с такой бодростью и веселым азартом, которые позволяют угадать, в каком радужном свете он видит будущее. Он одержим жаждой деятельности: это случается с чахоточными, когда болезнь вступает в последнюю фазу. Они торопятся жить — а жить им остается несколько месяцев; их охватывает какое-то душевное неистовство, исступление. Так происходит и с Мольером, которому плотные и пряные блюда, крепкие вина дают на минуту обманчивое ощущение здоровья.

Судите сами: 29 марта 1672 года он подает жалобу на Люлли и добивается ограничения непомерных привилегий, которые угодливый и ловкий «Батист» выманил у Людовика XIV.

30 марта ему удается получить постановление суда, обязующее синдика[219] де Вивье выплатить 3200 ливров Арманде как главной наследнице Мадлены Бежар. С 1658 года Мадлена тщетно пыталась вернуть эту сумму от своего должника — некоего Баратена, королевского советника и сборщика податей из Монтелимара. По этому поводу тянулись процессы в Ниме и Париже. Теперь Мольер берет дело в свои руки. Он добивается нового решения суда, подтверждающего постановление от 30 марта и дающего право на принудительное его исполнение. Взыскать эти 3200 ливров Мольер поручает мэтру Франсуа Куафье, называющему себя королевским судебным исполнителем. Мы увидим, как непорядочно будет себя вести Куафье, считающийся другом семьи.

12 апреля Мольер приходит к соглашению с зятем, Андре Буде, и невесткой, Мари Майар, действующими от имени своих детей, относительно дома покойного Жана II Поклена «Под образом святого Христофора», что стоит на Рынке. Этот дом остается неделимым имуществом, но псевдорента в 550 ливров, учрежденная для Рого, порождает серьезные осложнения. Рого был, конечно, только подставным лицом. Мольер обязуется выплачивать вымышленную ренту и накопившуюся по ней задолженность; за это он будет получать плату от жильцов дома.

26 июля он заключает с Рене Бодле, портным и камердинером королевы, арендный договор на квартиру в доме по улице Ришелье, в приходе Святого Евстахия. Эта квартира просторнее, чем прежняя, на улице Сен-Тома-дю-Лувр, и лучше подходит к образу жизни Мольера, преуспевающего писателя. Бывший обойщик обставляет и отделывает ее с любовью, думая только об Арманде, заботясь только о том, чтобы новое жилище было ее достойно.

Упомянутый Куафье, чье имя значится в брачном контракте Женевьевы Бежар и д'Обри и которому поручено заняться должником Мадлены, злоупотребляет доверием Мольера. Пользуясь своими полномочиями, он распоряжается этими деньгами в собственных интересах и пытается присвоить всю сумму. 29 октября Мольер подает на него жалобу. В ходе расследования выясняется, что Куафье уже не судебный исполнитель, никаких полномочий у него нет и действует он как частное лицо. Королевский прокурор требует его ареста.

ПЬЕР-ЖАН-БАТИСТ-АРМАН

Такая лихорадочная деятельность неумолимо подтачивает здоровье Мольера. Но он не ограничивается приведением в порядок своих дел, заботами о предстоящем переезде, а еще и пишет «Мнимого больного». Название это красноречиво, оно бросает свет на тайные движения души тяжело больного человека, пытающегося обмануть самого себя. Но в августе ему все-таки приходится остановиться. Немногословный Лагранж записывает, что Мольеру нездоровится. Но великая радость поднимает его с постели. 15 сентября у него рождается долгожданный сын. Арманда разрешается от бремени накануне переезда, то есть на улице Сен-Тома-дю-Лувр, — на улицу Ришелье семейство Мольера еще не переселилось. По одной гипотезе, ребенок родился в доме Лагранжа. Во всяком случае, крестят его только 1 октября. К этому дню родители уже живут на улице Ришелье. Обряд крещения происходит в церкви Святого Евстахия. Младенец получает имена крестного отца (и отца крестной матери, Пьера Миньяра) и своих родителей, что довольно необычно: Пьер-Жан-Батист-Арман. Крестный отец — Пьер Буало, сьер де Пюиморен, королевский советник, главный хранитель столового серебра и интендант мелких расходов его величества; это брат Никола Буало. Крестная мать — Катрина-Маргарита Миньяр, дочь художника Пьера Миньяра, Но слабенькому ребенку не суждено жить. Он умирает 11 октября, двадцати семи дней от роду. Хоронят его 12 октября. Мольер погружается во мрак; он знает теперь, что сына у него не будет. После него останется только маленькая Эспри-Мадлена.