Перед кем выпендриваться? Не хватало, что бы тетка мне кланяться начала… Лучше б обругала. Я и то легче перенесла. Стыд ведь кромешный! Она же молодая совсем. Ну, на десяток лет меня старше. И уже — вся замордованная работой. Рот щербатый, глаза потухшие, плечи сутулые. Вдобавок — голодная. Что ей печенье? Какая удача, что рядом, в медицинском блоке, нашлась непочатая упаковка консервированного хлеба и банка паштета. Никаких хлопот с готовкой. Дерни за режущую нитку — пленка распалась, заранее нарезанный хлеб развалился ломтями. Рывок за кольцо и крышка жестянки годится как лопатка для намазывания бутербродов. Проспиртованный мякиш шибает в нос мерзким водочным духом (времени прожаривать — уже нет), но делать нечего. Кушайте, гости дорогие! Смотрите, я тоже ем! Подумаешь, белый хлеб… Обычная солдатская пайка.
Для нас — обычная. Неизвестно, ела ли когда-нибудь эта парочка белый хлеб в прошлой жизни. Сам отец Моринелли поднял брови (обязательно спрошу, чему он удивлялся, если расскажет, конечно). Для него, ради перестраховки, уточнила, что паштет рыбный. Мало ли… Вдруг, сегодня пост? Ничего, жует… Хорошо, что огромный кофейник полностью «готов к употреблению». Это значит, что в горячем настое, при кипячении, растворена банка сгущенки. Или две… Наши мальчики — как дети… поголовно любят сладкое. Расстарались.
Тетка с трудом сжимает ручку алюминиевой кружки и пытается аккуратно смаковать бутерброд, а не кусать сразу половину. Предлагать ей ополоснуть руки перед едой — не повернулся язык. Абсолютно белые отечные кисти, с распухшими суставами и изуродованными грибком ногтями, чисты болезненной белизной анатомического препарата. Щелок не щадит живую кожу, многочасовой силовой контакт с мокрым бельем калечит кости и сухожилия, словно клещи палача. Думаю, что придушить меня у дамы силенки бы хватило, но мелкая моторика — ни к черту. Фактически, она уже инвалид. Работает через силу, превозмогая боль… Муж погиб во время последней заварушки. Сын — единственная надежда на старости лет. Ведь мы его отпустим? А имперцы не ворвутся в город? На рынке рассказывали ужасные вещи… Сама не видела, не знает чему верить. Говорят, что ведьма, которая летала в Ратуше на весах, за жизнь и свободу, обещала монахам защитить город.
Значит, в самом здании она не была… Если меня и видела — издалека, мельком. Вот и отлично! Иначе, не уверена, что я смогла бы смотреть женщине в глаза. А она мне… Интересно, а подсунуть хворостину под мой костер (в случае традиционного приговора Трибунала) у неё б вышло ловчее, чем держать кружку? Уверена, что меня считают служанкой… Ровней… Отчего бы, не почесать языком с ближним кругом «той самой»? Ох! Все мои домашние заготовки пошли прахом. Приходится нести честную отсебятину, на скверном немецком…
Иезуит, скрывая веселые искорки в глазах, изредка встревает в разговор, легко разъясняя непонятные места. Вот ему верят безоговорочно. Под конец на меня даже слегка покрикивают, что бы не сбивала с мысли святого человека. И я рассказываю… и рассказываю. Как могу и понимаю. Про наше прошлое и про будущее.
Может ли армия взять Кронах штурмом или осадой? Уже нет… Почему? Потому, что здесь мы. Да мы… Я, ты (местоимение «вы» в немецком приходится употреблять очень осторожно), хорошие люди. Солдаты не пройдут! Они больше никогда (!) сюда не пройдут… А если, сегодня-завтра, у Максимилиана Баварского не хватит ума отозвать войска — то останутся здесь навсегда. Трупами, естественно. Да, фрау, вы поняли верно.
Наверное, я несу ужасную дичь. Но, собеседникам хочется верить, а мне хочется, что бы они убедились наверняка. Между делом, перестуком ключа, связываюсь со связистами… Нам приносят новый кофейник и пачку пропагандистских фотоматериалов. Не тех, что были приготовлены. Других. Наших. Для своих… Там, вперемешку, разное… Виды Байкала, с растянутым от Ангары до Листвянки поселком, начисто лишенным крепостных стен. Да, фрау, нам не нужны стены. И вам они больше не понадобятся — сами видите, что стало с Розенбергом. Стены им не помогли. Нет, это не чудо. Просто разница между наемной армией и вооруженным народом. Да, фрау, у нас воюют все… Дети, старики, женщины и мужчины. Нет, фрау, все воюют бесплатно. Посмотрите сама (не знаю, что её поражает больше, фото мальчишек с винтовками и автоматами или фото летчиц на фоне бомбардировщиков). Да, фрау, поэтому господ у нас тоже нет. Или, если хотите — господа все. А в тех, кто захочет это переменить, будут стрелять каждый дом, каждое окно, каждый куст и каждая палка в лесу… Народ-войско победить нельзя.
Нет, фрау, на рынке вам сказали правду. Если армия Максимилиана подойдет к городу, то не ближе чем на двести шагов. Даже если она простоит тут год или два… Да, сначала мы справимся сами. А к зиме у вас будут свои защитники. Да, фрау, ваши дети могут потягаться с любыми наемниками. Даже вы — можете. Меня несет… Я рассказываю про круговую оборону Старой Базы в первые годы попадания. Про Ленинград и про Сталинград с Земли-1. Про голодных ополченцев и про бои за каждый дом. Очень вовремя выдается перекур — пацану приносят обещанный автомат. Да, фрау, стрельба — это совсем простое дело. Вы можете посмотреть.
Фрау посмотрела… Мы все посмотрели. Нормально, для первого раза. Вдоль берегового откоса повисли на палках шлемы давешних кавалеристов. Тир или не тир, но приводить оружие к нормальному бою удобно. Пацан, на удивление ловко для новичка, сбил одиночными несколько железок и выпустил «в молоко» остаток магазина. Я, под настроение, родила ещё пару баек, про конструктора Судаева, придумавшего этот вот ППС, в блокадном Ленинграде. Про мальчишек, которые, за недостатком роста, стоя на ящиках у станков, делали оружие, пока их отцы держали оборону… Пусть это вроде бы не совсем наша история, так ведь в тему! Знать бы, что идет вещание в прямом эфире, придержала б язык. Ни разу не запнулась! Неужели, проспиртованный хлеб на меня, с непривычки, так подействовал? Тетка, вот стыдоба, приняла мои корявые бредни близко к сердцу. Слезу пустила… Да, фрау, вы видите — мальчик вырос. Он не даст вас в обиду. Да, они тут все такие…
Постепенно подошли к главному. Запомните, фрау, когда на башне загудит сирена. Когда из рупоров на столбах и стенах крикнут «Alarm!» (тревога) надо закрывать окна-двери и прятаться. Лучше всего — в подвал. Или — просто лечь на землю и закрыть лицо и уши. И ждать, когда объявят «Aufhebung» (отмена). Да, фрау, те кто так не сделают — умрут. Если вся имперская армия подойдет к городу совсем близко — все солдаты умрут.
Заклятье? Эх, женщина… Почему, никто не поверит? Постарайтесь объяснить соседям — кто не поверит, тот тоже умрет. Вот именно, Druden не может целый день ходить по домам и за ручку отводить разгильдяев в укрытие… Да, фрау, в далекой России рассказывают сказки про Соловья Разбойника и про «крик смерти». Да, это — оно самое и есть. «Резонансная бомба» — универсальное «средство от карателей». Сначала они не верят, а потом им становится уже всё равно… Да, фрау, можете называть это Bombe-Rabe (каркающая бомба, бомба-ворона), если так покажется понятнее. Святой отец, что с нею? Эк… Фриц! Ну, его тут каждая собака знает… Тетка хотела поклониться, а упала в обморок. А казалась — злющей и здоровущей. Внешность обманчива…
Уж не знаю, что потом рассказывала жертва моего обаяния, но передаче поверили все. И всё переврали. Если верить отцу Моринелли (там, на обороте пергамента, есть краткий конспект городских слухов) — я умею оборачиваться стаей говорящих ворон и каркать смертным криком… Я умею коварно превращаться в глупую девку и разговаривать с простыми людьми. А ещё, я умею отводить глаза, так, что Фриц проходит, словно невидимка. Умею одним прикосновением превращать обычных мальчишек в волшебных бойцов… Мамочка! Столько талантов открылось. Я сама себя боюсь… А самое паршивое — теперь меня все узнают по голосу. И стоит открыть рот — падают ниц. Как учили… На всякий пожарный… Почему-то в Кронахе считают, что «Bombe-Rabe» — моё тайное колдовское имя.