— Делай, что хочешь. А меня не спрашивай.
Почти обидевшись, девушка ушла на кухню, по дороге подняв и повесив на вешалку Славкино пальто.
«Может, он заболел?» — думала Полина, наливая воду в чайник, — «Или умер у него кто? Я не понимаю, с чего он вдруг стал ТАКИМ. Раньше был весёлый, милый, разговорчивый парень, а сейчас будто одичал. Слова не вытянешь. Избегает всех, к телефону не подходит, исхудал безумно. И глаза — как мёртвые. Боже, зачем я пришла к нему? Сама не знаю. Чувствую, что он мне ничего не скажет. Да и не нужны мы друг другу. И, наверное, не были нужны…».
В холодильнике было пусто. Почти. Пакет молока, кусок копчёной колбасы, пачка масла и миска варёных макарон. Да, тоскливо. Ну, хоть хлеб есть. Чай можно попить и с бутербродами.
— На полке в шкафу — печенье и банка персикового джема.
Полина обернулась. В дверях стоял Святослав.
— Есть будешь? — спросила девушка.
— Нет.
— Давай тогда чаю попьём. Я сама соберу на стол.
Славка сел на табурет у стены и вопросительно посмотрел на Полину.
— Что? — не выдержала она.
— Думаю. Зачем ты пришла?
— Не знаю. Может, надеялась, что ты мне кое-что объяснишь.
Он вздохнул.
— Давай я хлеб порежу.
— Слава!
— Ну что «Слава»? Не люблю я тебя, понимаешь? Раньше думал — да. Но не то это было. Влюблённость, Полина. И ты меня не любила. Так, использовала. Игорю мстила, да? Не отвечай. Я сам знаю…
Полина села с ним рядом.
— Славик, прости. Я действительно не хотела, чтобы всё так… Ты мне нравился. Очень-очень. Мне так жаль, что ты из-за меня…
— Не обольщайся. Не из-за тебя. В том, что происходит, твоя вина минимальна. Или её совсем нет. Виноват только я. Чайник кипит.
Пока девушка заваривала чай, Святослав молчал. Просто не знал, что ей сказать. И стоит ли что-то говорить вообще.
Чай казался солёным. Хлеб с маслом — безвкусной губкой. Варенье — тягучим и приторным.
— Поля, ты на меня по возможности не обижайся. Я сейчас действительно могу наговорить слишком много резкостей и глупостей, — сказал Славка виновато, — Ты хорошая. Просто…
Ей вдруг стало ужасно жалко его. Захотелось подойти, обнять, как ребёнка и утешить.
— Плохо тебе? — тихо спросила она.
— Не мне. Мне просто НИКАК. Я не знаю, как исправить то, что натворил.
— А может… попробовать начать всё с начала?
— Не с чего начинать. Пей чай.
Она сделала несколько глотков, потом опять заговорила:
— Славик, я хочу тебе помочь. Ты ведь мне ближе, чем просто друг! Скажи, что я могу сделать для тебя? Может, деньги нужны?
— Нет.
— Ты не влип ни в какую историю? Ничего противозаконного не сделал? Дома не ладно?
— Нет, Полина. И не беспокойся. Я сам как-нибудь… если случится чудо.
Захотелось сменить тему. Поговорить о чём-нибудь другом. Что Полина и сделала.
— Славик, где на каникулах будешь?
— Здесь.
— А домой, к родителям? Неужели не соскучился?
— Я ДОЛЖЕН быть здесь. Родителям скажу, что у меня дела. А ты где будешь?
— Мы с Игорем на лыжную базу едем… Ой, ничего, что я о нём заговорила?
Славка поморщился: ничего, мол, пустяки. Полина немного успокоилась. Хоть не ревнует!
— Знаешь, ты классно рисуешь. Может, устроим выставку? У меня знакомая есть в выставочном зале.
— Не надо. Как-нибудь потом.
— А через неделю концерт будет. «Тацу» приезжает. Пойдёшь?
Он хотел было ответить «нет», но вспомнил, ЧЬЯ это любимая группа. Вдруг ОНА будет там, на концерте?
— Пойду. Почём билеты?
— Говорят, совсем недорого. Где-то сорок-шестьдесят.
— Отлично, — улыбнулся Славка.
Возможно, Полине удалось бы в тот день растормошить Святослава и вернуть ему бодрое расположение духа, но с языка сорвался неосторожный вопрос:
— Славик, а где твоя киска? Что-то я её не вижу…
Парень не побледнел даже — стал голубоватого оттенка. Чашку едва не уронил.
— Нет её. Ушла.
— Как?
— Совсем ушла, — глухо сказал он.
— Умерла? — ахнула Полина.
— Не знаю! Нет! Всё! Хватит! Уходи домой! Уходи, слышишь! Не спрашивай меня больше ни о чём! Оставь меня в покое!
Двух минут не прошло, как обиженная девушка выбежала из подъезда, застёгивая на бегу шубку. Ей было странно и страшно. Хотелось вернуться, но становилось жутко, когда она вспоминала Славкин взгляд — безумный, больной, как у смертельно раненого зверя.
…А помнишь, двенадцатого декабря мы с тобой пошли гулять поздно вечером? Снег шёл, густой, пушистый… У тебя нос замёрз и щёки были красные, как спелая клубника. Ты смеялась, пела, дурачилась… Мы с тобой ещё снежками кидались… Ты в меня ни разу не попала, хоть и старалась…
Помнишь, тогда мы сели в пустой автобус и поехали на окраину города? Ты прижалась ко мне, и я грел дыханьем твои озябшие маленькие пальчики. А ты на меня так смотрела, что я не выдержал и сказал… Помнишь, что я тогда сказал, котёнок? Да. Давай поженимся. Завтра пойдём, подадим заявление, на каникулах съездим к родителям, я тебя с ними познакомлю… Свадьбу устроим самую красивую… Сошьём тебе самое лучшее в мире платье…
Ты тогда засмеялась и заплакала сразу. Сказала, что это, наверное, сон… Я поцеловал тебя и сказал, что всё… все мои слова — правда. Я же люблю тебя, Элоиза. Будешь моей женой?
Что ты ответила мне? Помнишь? Я помню… Мне показалось тогда, что я — самый счастливый на свете человек…
Потом мы с тобой вылезли из тёплого автобуса и ты повела меня… Помнишь, куда? В поле. Было темно и тихо, только снег падал, как пух…
И ты показала мне их — снежных волков. Они совсем как в песне… Белые — белые, бесшумные, будто прозрачные… Налетит порыв ветра, и рассыплется волк облаком снега… Гляди — из темноты появляется новый… Что они ищут, Элоиза? Бродят по полю, прислушиваясь к песне ветра, лишь мерцает искорками снежная шерсть, и вспыхивают то тут, то там холодными звёздами волчьи глаза…
Мы долго стояли и смотрели, как они бродят вдалеке… По пути домой ты сказала, что снежных волков не видит никто. Кроме ведьм и… меня?
Теперь я понял: это был твой подарок, Элоиза…
Любимая, ты помнишь, как мы были счастливы?.. Вернись домой… Я тебя умоляю. Или хотя бы не прячься от меня, чтобы я смог тебя найти…
Среди ночи зазвонил телефон — громко, тревожно. Святослав вздрогнул, кубарем скатился с дивана, сорвал трубку: