— С удовольствием. В конце недели, — ответил Шахов и, прощаясь, поцеловал мне руку. А Заместитель и он молча раскланялись.

Теперь можно было и уходить. Я сыграла свою роль королевы. Когда Заместитель представлял меня, на фамилию Бурцева, как сказала бы моя дочь Анюта, «западали». Меня рассматривали, и цепкие взгляды женщин ничего не пропустили в моей одежде. Видимо, мифы в этой среде распространялись быстро. Наверное, во многих московских домах уже обсуждали, как золушка стала принцессой, а может быть уже и королевой. И молодые вице-президенты смотрели на меня по-особенному, некоторые явно старались, чтобы их запомнили. В московской деловой среде уже заключались династийные браки, объединялись состояния или деньги соединялись с государственными постами. Я еще раз с нежностью подумала о Насте, которая одела меня в хорошую броню лучших европейских домов моды.

— Я готова покинуть это ристалище, — сказала я.

— Я тоже, — ответил Заместитель.

Когда я села в машину, то не выдержала и достала сигареты.

— Если не возражаешь, я закурю, — сказала я Заместителю. — Все-таки это мой первый выход в свет.

— Ты держалась великолепно, — похвалил меня Заместитель. — Как будто тусовалась всю жизнь.

— Спасибо.

Мне нужны были эта похвала и одобрение.

— Куда поедем? — спросил Заместитель.

— А разве есть выбор? — спросила я.

— Конечно, — ответил он. — Или к тебе, или ко мне.

— Тогда к тебе. Мне очень у тебя нравится.

Мне действительно нравился дом Заместителя, а главное, я не хотела показывать нищеты своего дома. И мне хотелось на предстоящие субботу и воскресенье забыть обо всех проблемах и заботах. А завтра я решила съездить к дочери и матери. Пойти купаться, полежать на берегу речки. Шофер ждал моего звонка.

Мне показалось, что Заместитель ехал быстрее обычного. Мы вошли в квартиру, и он стал сразу раздеваться. Я первой бросилась в ванную, быстро приняла душ и, не стесняясь его, вышла голой и, пока шла до спальни, чувствовала его взгляд.

Я лежала на прохладных простынях и ждала его. Мы уже не спешили. Мне показалось, что я его понимаю и он понимает меня. Занятие сексом чем-то мне напоминает танец. Я с удовольствием подчиняюсь, я даже люблю, когда меня ведут, но наступает момент, когда надо вступать мне. У меня, как у каждой женщины, меньше физических сил, я их берегу, отдаваясь, но, когда он устает, вступаю я. И хотя в любовной игре нет ни победителей, ни побежденных, мужчина всегда запоминает последний яростный женский напор. Он уверен, что к этой победе привел он, но я и сама, и по рассказам Риммы знала, что, если не рассчитаешь сама, когда надо вступить и бросить в прорыв последние свои резервы, можешь получить только чувство неудовлетворения и головную боль.

— Спасибо! — сказал вдруг Заместитель.

— И вам спасибо, — ответила я.

— Спасибо, что ты так хорошо меня понимаешь.

— Педагогический опыт, — пояснила я. — Присматриваешься к тупым ученикам и начинаешь их выправлять.

— Я тупой? — озабоченно спросил Заместитель.

— Ты нежный гений. — Я поцеловала его. — Вчера мне показалось, что в последний раз я просто потеряла сознание. Ни разу в моей жизни такого не было.

— Мне тоже так вначале показалось, — признался он. — Ты вдруг отключилась. Я даже начал считать у тебя пульс. А ты просто мгновенно уснула.

Значит, залетела, тут же подумала я. Я это уже проходила. Такое случалось, когда я забеременела и родила Анюту. И еще раз, но тогда я сделала аборт, потому что уже поняла, что семейная жизнь с Милёхиным у меня может закончиться в любое время. Ну что же, если залетела, то буду решать независимо от того, какие отношения у меня сложатся с Будильником. Мне надо решать: или сейчас, или… нет, конечно, запас во времени у меня какой-то был, но не очень большой, лет пять-семь максимум.

— Дай мне сигарету, — попросила я.

— Не дам. Ты начинаешь привыкать к курению, — ответил он. — Я тебе лучше принесу сок.

— Принеси, — согласилась я.

Он голый пошел на кухню. Я смотрела на него и думала, насколько совершеннее и красивее мужское тело. Иногда женские тела казались мне уродливыми. С огромными задами, этими курдюками с запасами жира на случай, если придется голодать, с отвисшими грудями, особенно бессмысленными у женщин, которые уже никогда не будут рожать и кормить.

Его тело мне нравилось. Мускулистое, с крепкими широкими плечами и не узкобедрое, бедра достаточно широкие, но плечи намного шире. Это тело было запрограммировано для сражения с себе подобными.

Он принес сок и присел на постель. Мне не терпелось проверить свои предположения.

— Не думаешь ли ты, что Шахов нас переиграл? — спросила я.

— Не знаю еще.

— Если принять версию Игоря, то Шахов выиграл. Он достаточно нас запугал. У него была, как я теперь понимаю, единственная цель: убрать отца подальше, чтобы тот не мог влиять на постоянно меняющиеся ситуации здесь. Я даже могу предположить, что никакой подстроенной автокатастрофы не было. Отец выпил, не справился с управлением. Сегодня, когда все только и слышат о взрывах, о подстроенных авариях, о радиофицированных взрывных устройствах, любая авария рассматривается как покушение. Все остальное, если принять эту версию, похоже на инсценировку — и с попыткой похищения Анюты, и выстрелом в отца.

— Но меня били по-настоящему, — возразил он.

— По-настоящему — когда не вытаскивают из машины, а стреляют из автоматов или пистолетов через стекло. Шахов своего добился. Отец далеко… Если он так внимательно следит за здоровьем отца, значит, он заинтересован в том, чтобы тот отсутствовал как можно дольше. Что он задумал?

— Не знаю, но если он собирается приехать к нам с предложениями в конце недели, значит, в ближайшие дни должно произойти нечто такое, что позволит ему не только предлагать, но и диктовать нам условия.

— Тогда большой сбор. Сегодня же!

Когда надо было принимать быстрые решения, я их всегда принимала.

— Сегодня пятница, — напомнил он, — никого собрать не удастся до понедельника. Адмирал уехал на рыбалку. Аналитик, судя по тому, что сегодня его не было в офисе, запил.

— Он же вышел из запоя.

— Значит, запил снова. Он не является на работу только тогда, когда запивает, а так он даже больной, с температурой, приходит. Отложим до понедельника. У тебя какие планы на субботу и воскресенье?

— Я хотела навестить дочь и мать, которые упрятаны в деревне.

— Тогда я тоже поеду на дачу и на досуге подумаю, что может предпринять Шахов.

Пока он варил кофе, я продиктовала на пейджер шоферу, чтобы он подъезжал к дому Заместителя, и набрала номер телефона Гузмана. Он ответил сам.

— Гузман слушает.

— Илья Моисеевич, у отца осложнения? — спросила я.

— Я же просил Настю не говорить тебе об этом.

Только теперь я поняла причину нервозности Насти.

— Я узнала об этом от Шахова.

— Кто такой?

— Не друг, во всяком случае.

— Ничего особенного, — пояснил Гузман. — После такой операции бывают побочные явления. В клинику его взяли скорее в профилактических целях. Я звонил недавно. Его уже перевезли в санаторий.

— Илья Моисеевич, отец нужен здесь. Его можно будет перевезти на следующей неделе в Москву?

— Вероятно, можно, но нужно разрешение оперирующего хирурга.

— С ним можно связаться сегодня?

— Уик-энд. В Европе это свято. Я позвоню в понедельник. Работа в клинике начинается в восемь утра, это десять утра по московскому времени.

— Спасибо, — сказала я. — Я позвоню вам в понедельник в десять тридцать утра, если вы не возражаете.

— Не возражаю, — проворчал Гузман и повесил трубку.

Заместитель вышел меня провожать, вызвал лифт. Я поцеловала его и сказала:

— Дальше не надо. Шоферы обычно очень наблюдательны, а Коля — особенно.

— До понедельника.

Он поцеловал меня. Мне было приятно чувствовать твердость его губ. Я подумала, что, если мы когда-нибудь будем вместе, я попрошу его бриться два раза в день.