— Работайте, работайте, — генерал сделал рукой жест, словно усаживая Васнецова. Капитан сел, но, следя ревнивым взглядом за генералом, не выдержал, снова встал и подошел к нему, когда Полуэктов остановился у выставки работ детей.

— Все сделали сами, — с гордостью оказал Васнецов, бережно прикасаясь рукой к модели пушки.

Здесь были выставлены коллекция минералов, рисунки красками и карандашом, средневековый замок из папье-маше, контурная карта Европы, сделанная из глины и размоченного картона.

В классах началась вечерняя подготовка уроков. Полуэктов решил побывать в роте майора Тутукина. В отделении Беседы не ладилось с русским языком. Генерала встретил докладом капитан Беседа, дежуривший в этот день по роте, и они вместе зашли в четвертое отделение. Поздоровавшись и разрешив суворовцам сесть, генерал подошел к парте Самсонова.

— А ну-ка, покажите свою тетрадь по русскому языку, — сказал он, подсаживаясь к Семену.

Самсонов не оробел, — он порылся в парте, достал тетрадь. Первая страница ее была образцово чистой, вторая — погрязнее, третья — еще хуже. Перелистав несколько незаполненных листов, Полуэктов наткнулся на двустишье, написанное нетвердым размашистым почерком с загогулинами:

А страницей дальше:

И подпись: «Семен Иванович Самсонов, будующий асс». У последней буквы «с» хвост закручивался мертвой петлей. Виновник поэтических упражнений и будущий ас все доверчиво улыбался, поглядывая на генерала.

— Нехорошо, нехорошо, — осуждающе покачал головой генерал, — это ведь гряземарание… и неграмотно, — он подчеркнул ошибку в слове «будующий». — Никуда не годится! Ваша фамилия Самсонов?

— Так точно! — Сенька встал, немного склонив белесую голову набок, и растянул губы в располагающей улыбке. «Ишь ты, — подумал генерал, — веселый какой человек».

— Не ожидал от вас, суворовец Самсонов, такого отношения к учебе. Тетрадь перепишите начисто, — строго приказал он. — Я к вам скоро снова приду, и тогда вы мне покажете.

Полуэктов сел за стол преподавателя и обвел испытующим взглядом класс. Круглолицый капитан Беседа, сам чем-то похожий на своих воспитанников, отошел к окну.

— Кто из вас читал книгу «Тимур и его команда»? — неожиданно спросил генерал.

Руки подняли почти все.

— Хорошо! — похвалил Полуэктов. — Почему же тимуровцев так любят в нашей стране?

С передней парты поднялся Кирилл Голиков.

— Старший суворовец Голиков!

Он старался выпятить грудь, но выпяченным оказался живот.

— Тимуровцы помогают Родине! Они дружные и о людях заботятся.

— Правильно, — кивнул головой генерал, — вот вы, старший суворовец…

Голиков с еще большей готовностью выпятил грудь с красной картонной звездочкой на левой стороне. В центре звездочки старательно была выведена чернилами буква «Т».

Только теперь генерал заметил такие же значки у многих в отделении. «Что бы это могло значить?» — подумал он, но не стал сейчас расспрашивать.

— Так вот, вы, суворовец Голиков, хотите Родине помогать?

— Очень хочу!

— Вы читать любите?

— Люблю, — с жаром ответил Кирюша.

— А грамматику?

— Н-нет, — с запинкой произнес Голиков. — Трудно правила запоминать, — оправдываясь, добавил он и, облизнув пухлые красные губы, покосился на капитана Беседу. Но тот стоял у окна с таким выражением лица, будто хотел сказать: «Вас спрашивают — вы и ответ держите, а мое дело слушать».

— А кто еще не любит грамматику? — спросил начальник училища.

Опять поднялись почти все руки. Генерал удивленно поднял брови и обратился к воспитателю:

— Товарищ капитан, да это отделение русское?

— Будто бы русское, — с запинкой произнес офицер.

— Русское! — негромким хором ответили ребята.

— А что Суворов говорил о русских? — спросил генерал, выжидающе взглянув на Голикова.

Тот растерянно молчал. И вдруг, вспомнив, выкрикнул:

— «Мы — русские, мы все одолеем!»

— Ну вот, — обрадовался Полуэктов, — и даже трудный русский язык одолеете?

— Одолеем! — громко ответили все.

— И правила запомните?

— Запомним!

— Посмотрим, посмотрим, — одобрительно кивнул головой генерал. — Вот, товарищ капитан, будьте свидетелем: суворовцы обещали не получать плохих оценок по русскому языку и этим помочь Родине в подготовке грамотных офицеров. Я через три недели приду, проверю, настоящее ли у них слово.

— Настоящее! — убежденно, хором ответили ребята.

Из четвертого отделения генерал вышел в хорошем настроении. «Превосходные мальчишки, — думал он, поглаживая короткие темные усы. — Кто знает, может быть, этот Голиков станет маршалом, а Семен Иванович Самсонов — первоклассным генштабистом. Хотя… зачем брать такие высоты? И хороший командир батальона немалого стоит. А в том, что не любят грамматику, наверно, повинен и учитель, — надо проверить».

— Товарищ Беседа, — генерал обернулся к сопровождавшему его по роте воспитателю, — а что это за буква «Т» у них на груди?

Капитан замялся.

— Это, товарищ генерал, значит «тутукинцы». Играют они… Может быть, приказать снять значки?

— Нет, зачем же. — Полуэктов улыбнулся. — Они избрали похвальный пример.

Малыши неспроста называли себя тутукинцами, — они любили ротного командира, безошибочно чувствуя за его внешней строгостью отцовскую заботу. Им нравилось, как зычно докладывает майор начальнику училища, и еще то, что майор Тутукин маленького роста. Им хотелось, когда они вырастут и станут офицерами, быть точно такими же — упругими, быстрыми, сияющими, как вычищенная пуговка. Для тех же, кто опасался, что не подрастет, маленький Тутукии был утешительным примером, некоторой гарантией будущего. Самсонов и Гурыба один раз даже чуть не подрались из-за майора. Он проходил в дверь со двора, и Максим оказался справа от майора, а Сенька — слева. Было непонятно, в чью сторону, отвечая на приветствие, повернул голову Тутукин.

— Ага, он ко мне повернулся! — торжествующе воскликнул Самсонов, когда майор скрылся за поворотом коридора.

— Нет, ко мне, — обиделся Гурыба, и они закружились, надвигаясь друг на друга плечом, но вынырнувший откуда-то миротворец Илюша Кошелев убедительно сказал:

— Я сам видел, как он повернулся и туда, и сюда.

— Вы можете идти, товарищ капитан, — разрешил генерал Беседе. — Через двадцать дней доложите, как у вас в отделении обстоит дело с грамматикой.

Беседе очень хотелось напомнить генералу о своем рапорте относительно Каменюки, но он счел неудобным делать это: возможно, рапорт еще и не передан Тутукиным, а если передан, генерал, может быть, умышленно не говорит о нем.

Полуэктов прошел почти весь длинный коридор, когда шум за дверьми одного из классов привлек его внимание. Раздавался стук, словно палкой били по фанерному сиденью стула, слышались выкрики, кто-то играл на гребенке с папиросной бумагой.

Генерал приоткрыл дверь. Шум смолк, и на мгновенье все в классе застыли: двое — сидя под измазанной мелом доской, один — скрестив ноги, на полу, в углу, с учебником в руках и бумажным колпаком на голове. Несколько человек стояли у окна над доской для шашек, остальные занимались, кто чем хотел, сообразно размаху своей фантазии. Сидящий в углу вскочил, стянул с головы колпак и крикнул отчаянно, будто его ущипнули:

— Встать! Смирно! Товарищ гвардии генерал, второе отделение пятой роты на самоподготовке.

Генерал пробыл здесь недолго — пожурил за то, что вместо приготовления уроков занимаются посторонними делами, спросил о воспитателе:

— А где старший лейтенант Стрепух?

— Не могу знать! — браво ответил воспитанник в гимнастерке, измазанной мелом. — Старший лейтенант сегодня еще не приходил.