(Ведь говорил Артем Авилкину: «Четверка для того, кто может иметь пять, — беспринципность».)

— Молодчина! — похвалил отец. — Друзья у тебя есть?

— А как же! Из второй роты Артем и Авилкин и в классе Петя Самарцев… Да и Скрипкин ничего человек — жить можно!

О Скрипкине сказал после небольшой запинки, вспомнив, что, когда лежал в санчасти — подвернул ногу, — Скрипкин с Авилкиным приходили его навещать и даже приносили книги.

Феде очень хотелось хотя бы здесь, дома, расстегнуть воротничок, но тетя Саша и сестренка так смотрели, что воинского вида нельзя было терять ни на минуту. Тем более, что майор Боканов перед их отъездом наказывал: «Где бы вы ни были, помните, что вы представители Советских Вооруженных Сил и нашего училища».

Еще бы не помнить! Зимой генерал получил письмо от пассажиров поезда № 42 вагон № 3. В этом вагоне проезжал суворовец Самсонов, и пассажиры писали: «Ваш суворовец показал себя выдержанным, культурным и вежливым. Глядя на него, мы сделали вывод, что в вашем училище воспитание ведется так, как того хочет советский народ».

Вот как все на учет берется! И Федя расправил складки гимнастерки вокруг ремня.

— Перед самыми каникулами, — небрежно сказал он, — майор Веденкин провел опрос по всей программе «на бреющем полете».

Помолчал и объявил:

— Ты знаешь, папа, я наконец почувствовал себя военным.

— Давно? — скрыв улыбку, поинтересовался отец.

— Примерно, после строевого смотра… Генерал нам благодарность объявил — заправочка и строй были, как у первой роты!

— А-а-а…

— А Скрипкин придумал, знаешь, как говорить? «Вас вызывает к себе командир роты на тридцатое февраля на двадцать восемь ноль-ноль».

— Это что же еще означает? — озадаченно спросил отец.

— Армейские шутки! — небрежно пояснил Федя.

— А кормят-то вас как? Кормят? — спросила Александра Семеновна, и на ее широком добром лице отразилось беспокойство. Она постаралась выставить на стол все самое лучшее: и свежие огурцы, и сливки, и домашнюю колбасу.

Федя хотел было перечислить блюда, какие бывают у них, но осекся. Однажды майор Веденкин предостерегал: «Если на улице какой-нибудь незнакомый остановит тебя и спросит: „А есть ли у вас в училище майор Боканов?“ или: „А кто у вас начальник училища?“, надо отвечать: „Не знаю“».

Решив, что вопрос тети как раз и толкает его на разглашение дел внутренних, чисто военных, Федя ответил:

— Хорошо кормят.

— Ну, а что, например, ты ел вчера на обед?

Лицо Феди стало серьезным.

— Забыл. Что-то вкусное…

После завтрака он ринулся обегать дом, знакомые закоулки во дворе. Возле колодца лежала коряга, которую прежде Федя не мог сдвинуть с места.

— А ну, попробуем! — сказал он, подбегая к коряге, и, натужившись, слегка приподнял ее. — Во! — с гордостью воскликнул он, разжимая руки, и коряга шлепнулась на землю.

В саду наливались соком плоды яблонь, гудели пчелы над расцветшей липой. Высокий жасмин стоял, как букет в вазе, белея чашечками, словно сделанными из воска. Появились белые прожилки на зеленых ягодах крыжовника. Ночью прошла гроза, и землю устилали лепестки роз. В дальнем углу сада Федя обнаружил «заячий холодок» — иглистый куст, похожий на крохотную иву, в бубенчиках. Федя присел перед ним на корточки. Майор на уроке ботаники говорил: «В поле под таким кустом любят отдыхать зайцы».

Федя поднялся и увидел на заборе соседнего двора двух старых друзей: Гришку Зворыкина и Тимоху Гаркушу. Он узнал их сразу, хотя у Гришки щека была залеплена пластырем, а у Тимохи губы так запеклись, что даже почернели.

Узнали и они друга, но будто онемели от изумления.

— Здорово, орлы! — бодро крикнул Федя, положив обе ладони на пряжку пояса.

Они молчали, не зная, как ему ответить. Разом, словно их кто стряхнул, свалились с забора и подошли к Феде. Он чувствовал себя неловко.

— Федька! — наконец выдавил Зворыкин.

— Как жизнь? — поддержал разговор Гаркуша.

— Порядочек! Откат нормальный! — вспоминая лексикон Каменюки, ответил Федя, но тут, видно, ему самому в тягость стала роль старослужащего, и он, скороговоркой сказав: «Ребята, я сейчас… Ждите у колодца!», умчался.

Дома он снял форму, аккуратно сложил ее.

— Теть Саш, подворотничок я сам потом пришью, ты не знаешь как… А теперь и побаловаться можно! — и, с наслаждением перевернувшись через голову, выскочил на крыльцо.

Друзья ждали у назначенного места. Ну вот, теперь все понятно! Перед ними был прежний Федька, и они, дав ему «тычка», навалились на него, завизжали, закричали… и пошла кутерьма!

Вволю навозившись, бросились на траву у забора, стали расспрашивать своего друга о новой его жизни. Федя охотно рассказывал, а потом объявил:

— У нас в сарае штаб сделаем, связь проведем. Там будут три кабинета. Ты, Гришка, будешь моим заместителем по строевой, а Тимоха — по политической… Айда, посмотрим!

Федька был и тем же простым, незадавакой, и каким-то другим, они это чувствовали, и им даже приятно было подчиняться ему, ждать от него новых интересных выдумок. Поэтому, беспрекословно приняв новые назначения, они отправились осматривать штаб.

В сарае Федя устроил им «проверочку».

— Вот ты, — обратился он к Тимохе, — входишь в ротную канцелярию, а там сидят: старшина Привалов, твой воспитатель майор Боканов, командир роты, тоже майор, и неизвестный подполковник. А тебе надо обратиться к старшине, как ты обратишься?

Лицо Тимохи вытянулось от напряженных поисков ответа, темная шапка волос, казалось, сдвинулась вперед.

— Я подожду, когда подполковник выйдет, — попытался он схитрить.

— Э-э-э, нет! — запротестовал Федя. — А ты, Гришка?

— Я скажу: товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу старшине.

— Не точно. Надо сказать: «к старшине Привалову». Наш майор всем правилам учит: «Должна быть, — говорит, — культура поведения в общественных местах». В фойе театра что можно читать? — ошеломил он новым вопросом своих друзей и, не дождавшись ответа, сказал: — Только программку! А если в театре старушка одевается, помоги ей.

— А калоши… надо помогать? — спросил Тимоха.

Федя на секунду заколебался, но потом твердо ответил:

— Конечно! Она ж старушка, а майор говорит — старость надо уважать.

Федя проснулся рано, когда тетя Саша собиралась на базар, а папа еще не встал..

— Спи, спи, что ты ни свет, ни заря? — недовольно сказала Александра Семеновна.

Но он вскочил и в одних трусах выбежал на крыльцо.

Гнали коров на пастбище, тянулись машины из МТС. Вдали виднелись лиловые квадраты фацелии и серебристо-кудрявые ивы, склонившиеся над рекой. Сбегать искупаться? В это лето Артем научил Федю плавать. Феде вспомнилось, как Артем недавно говорил Скрипкину, когда тот получил тройку: «Ты что ж, суета-сует, не думаешь комсомольцем быть?» Федя улыбнулся: «Вот уж действительно „суета-сует“». А ему Артем советовал: «Основное, что? Держись завета из трех слов: „Живи по уставу!“» «Умеет же сказать человек! — с почтительной завистью подумал Атамеев и спохватился: — Как же с физзарядкой быть?» Он решил заменить ее пробежкой, а днем сделать с друзьями турник за сараем.

К большому удивлению соседей, Федя шесть раз обежал вокруг дома, затем обмылся у колодца холодной водой и возвратился в дом.

«Что бы сделать по хозяйству до прихода тети Саши?» — размышлял он, памятуя наказ Боканова помогать на каникулах родителям.

Разыскав на кухне тряпку, Федя с ожесточением начал мыть пол в столовой. За этим занятием его и застала сестренка Клаша.

— Ты, как женщина, — потерев заспанные глаза, протянула она удивленно.

Федя снисходительно улыбнулся.

— Нам старшина Привалов говорит: «Труд создал человека». Ясно?

Клаше это было не очень ясно, но она не посмела уточнять.

Закончив мытье пола, Федя сказал: «Порядочек!» — и решил немного отдохнуть.

Клаша умылась, и они, сев под окном на скамейку в черных кляксах от ягод шелковицы, грелись под лучами утреннего солнца.