— А ты знаешь, как коростель кричит? — спросил своего нового знакомого Гурыба.

— А как же, — охотно откликнулся Петя и, особым образом подобрав губы, прокричал: «Реп-реп!»

— А малиновка?

— Зорянка?

— Ну, зорянка, — снисходительно согласился Максим и сам же ответил: — Сидит на березе и заливается, заливается, будто гривенники на тарелку падают…

— А если забоится, тогда: «Так-террак-тек!» — Самарцев очень похоже изобразил крик малиновки.

— «Так-террак-тек!» — блаженно повторил Максим и, словно любуясь, посмотрел на своего нового друга. — А ты знаешь, — шепотом признался он, — я гусю сахар давал, — не понимает, обалдуй! А вот канарейка любит.

— Да ну?

— Любит!

С трудом переводя дыхание, в комнату вбежал бледный, взволнованный Федя Атамеев.

— Петя… Петя… Артема лишили отпуска!

— За что? — в один голос спросили Максим и Петр Самарцев.

— Опять курил! — упавшим голосом сказал Федя и от волнения присел на табурет возле клетки с белкой в колесе.

У Артема Каменюки действительно произошла крупная неприятность. Он уже дважды в этом году был уличен в курении и строго предупрежден. На этот раз его застал капитан Беседа. Вина Артема усугублялась тем, что курил он в присутствии малышей пятой роты.

— Он обедать не пошел, — отдышавшись, продолжал Федя. — Заперся в каптерке… Я ходил к нему, а он и в коридор дверь запер… Старшина мне говорит: «Не к чему здесь вертеться, человеку и без вас тошно». А я говорю: «Надо ж, товарищ старшина, в трудную минуту поддержать!» А старшина…

— Ну, чего расшумелся, ясно — надо! — вставая, строго сказал Самарцев.

— А как? — с надеждой спросил Федя.

— Передадим ему пончики! — решил Самарцев. — Сбор после обеда у фонтана, я и Скрипке скажу.

Трудно было понять, почему Самарцев решил, что именно пончики «поддержат» их общего друга. Но, во-первых, Артем не обедал, а, во-вторых, по глубокой и мгновенно возникшей убежденности, Самарцев уверен был, что одно появление друзей придаст Артему силы, так необходимые ему в эти трудные часы.

Как и было условлено, после обеда они прокрались к фонтану и притаились за кустами.

— Слушай меня! — строго, шепотом сказал Петр, требовательно оглядев свой маленький отряд. — Я произвел разведку, разработал план. Пошли! Если будет опасность, — крикну цаплей.

Они двинулись гуськом. Скрипкин следовал, почти наступая на пятки Самарцеву. У него с Самарцевым наладились отношения, и Алеша, чувствуя в Петре силу, теперь даже заискивал. Если его, как старшего, кто-нибудь не слушался в отделении, он искал помощи у Самарцева. Петр в таких случаях кратко говорил нарушителю: «Брось баловать!» — и этого было достаточно.

— Вот, — тихо сказал Самарцев, когда они остановились у высокой липы, протянувшей свои ветви к окнам училища, — пусть будет у каждого!

Он вручил Феде и Алеше по довольно большому пакету и записке. В каждом пакете находилось по восемь пончиков, собранных после обеда.

— Одного задержат, — другой доберется! Другого задержат, — третий передаст. Если поймают, — глотай записку и пончики!

— Много ж глотать! — ужаснулся Скрипкин.

— Надо! — неумолимо отрубил Самарцев. — Так всегда делают, чтобы никаких следов не осталось. Теперь лезьте за мной!

Собственно, особой нужды не было в том, чтобы лезть. Проще было попросить старшину открыть дверь в коридор и попасть в каптерку к отсиживающемуся там Артему. Но разве это могло сравниться с опасным и тайным предприятием?

Самарцев ловко вскарабкался на дерево, за ним взобрался Скрипкин и с отчаянными усилиями — Атамеев. Ему пришлось труднее всех, он побледнел, вспотел, но был полон решимости, чего бы это ему ни стоило, прийти на помощь Артему.

— По этой ветке! — командует Самарцев, сидя на суку. — А потом на карниз и до третьего окна — оно как раз в закоулочек возле каптерки выходит… Скрипка, начинай!

Алеша лезет по ветке, она гнется, качается. Достигнув конца ее, Скрипкин не решается перебраться с ветки на карниз и пятится назад, поближе к стволу.

— Чего ж ты? — сердито шипит Самарцев.

— Передумал! Каменюку правильно наказали, — зачем курил?

— Врешь, струсил! Давай пончики…

Самарцев отобрал сверток у Скрипкина, засунул его к себе за пазуху.

— Федя, вперед!

Атамеев бросил на друга взгляд, полный колебаний и страха. В нем и мольба не судить его очень строго и надежда, что все, может быть, и без него обойдется. Но Самарцев неумолим:

— Давай! — говорит он.

Федя перевел дыхание. Как страшно качается ветка! Но надо, надо лезть! Артем сейчас сидит один в каптерке, переживает и не знает, что они спешат ему на помощь, несмотря ни на какие опасности. «Сам погибай, а товарища выручай!»— шепчет Федя и ползет по ветке.

— Ты чего? — подозрительно спрашивает Петя.

— Ничего.

Федя судорожно уцепился за ветку, протянувшуюся над головой, передвинулся еще на метр, вытянул ногу, нащупывая карниз. Нога стала на узкий железный лист, обрела опору. Федя отчаянно оттолкнулся рукой от ветки, а другой тотчас ухватился за выступ в стене. Он на карнизе!..

Но в это время во дворе появился Гаршев. Задумавшись, он шел медленно. Самарцев закричал цаплей и притаился в листве. Замер на своем месте и Федя. Его пальцы, вцепившись в камень, онемели, он застыл в неудобной позе.

Гаршев удивленно поднял голову, рассеянно посмотрел на небо, но ничего не обнаружив там, кроме серых осенних туч, скрылся в дверях училища.

— Порядочек! Вперед! — скомандовал Самарцев.

Легко сказать — вперед! Но как сдвинуться с места, когда под ногами узкая полоска, на которой и ступня-то не умещается, и, чтобы удержаться, надо рукой цепляться за выступы стены? — Федя словно прилип, он не в силах продвинуться хотя бы на вершок.

— Вот тоже! — бормочет Самарцев и, ловко скользя по ветке, оказывается рядом с Федей. — Ну, чего ты боишься? Думаешь, на Чертовом мосту легче было? — горячо шепчет он. — Скрипка, тот пусть, он такой. Вперед! Я буду держать тебя за руку.

Медленно, шаг за шагом, они пробираются по карнизу. Из окна третьего этажа на движущиеся вдоль стены фигурки смотрят Беседа, Боканов и старшина Привалов.

— А ведь это твои, — вглядываясь, говорит капитан Беседа.

— Мои… — соглашается Боканов.

— Надо их остановить — свалятся.

— Нельзя, — отвечает Боканов, напряженно наблюдая за Атамеевым и Самарцевым, — можем испугать. — И, обращаясь к старшине, говорит укоризненно: — Что же это вы, товарищ Привалов?

— Виноват… Недоглядел!

— А ловко лезут! — не смог удержаться от похвалы Боканов.

— Альпинисты! — пробурчал старшина, но в голосе его тоже послышались нотки гордости.

— Куда же это они? — недоумевая, спросил капитан Беседа.

Ребята добрались до окна, и Боканов с облегчением вздохнул.

— Известно куда, — усмехнулся он, — к твоему пострадавшему..

— Не может быть!

— Точно, товарищ капитан, — подтверждает старшина. — А Скрипкин струсил, вон на сучке пристроился. В классе над Атамеевым смеется, а сам… — Привалов сердито поскреб ус.

И правда, Скрипкин, удобно расположившись на ветке, давал оттуда советы ближним, дожевывая утаенный пончик.

— Придется, товарищ старшина, Скрипкиным усиленно заняться, — говорит Боканов. — А сейчас попрошу вас пойти увенчать смельчаков победными лаврами…

— Слушаюсь!

…Федя с облегчением перевалил свое тело через подоконник, но тут раздался громовой голос старшины:

— Это что еще! Зачем? Вы видели, чтобы я когда-нибудь в окна лазил? Что у вас за пазухами?

Перед Самарцевым и Атамеевым стоял старшина, сверкая медалями. Он уставился на оттопыренные у ремня гимнастерки мальчиков.

— Это… это… — заикаясь, начал Федя, — просто так…

— Давайте-ка сюда… «просто так». Выкладывайте!

Федя пытается засунуть записку себе в рот, но старшина перехватывает его руку. Самарцев действует быстрее и мужественно глотает записку.