Относительно стихов: я с Вами не согласен[382]. Вы одобряли худшие мои стихи, чем эти. Более ясные, но худшие. Не важно совершенство и степень приближения к нему, важна эссенция — по-моему. В этих стихах ее больше, чем бывало во многих прежних. Но знаете: я прочел у Вас упрек в «скучновато-слабой смертности, как у Анненского» — и восхитился двусмысленно-тонкой точностью выражения. А оказалось — стертости. Это верно, но обыкновенно-верно.
Про мировоззрение — это хорошо, что Вы «отступились», хотя и с недовольством. Ни до чего нельзя договориться. Если Вы «деятель» — можно, но если «созерцатель» — нельзя. Все непонятно так, что двух слов не скажешь. Кстати, ввиду того, что Вы теперь специалист по католичеству, объясните мне, пожалуйста, в следующий раз, какое есть у католиков течение, которое искупает и умоляет за грех католицизма, общий? И не так ли это, что католицизм весь земной и утверждающий, — а те, им же допущенные, умоляют простить за то, что он не небесный, и вообще просят у Христа прощения за «великого инквизитора»? Меня это очень интересует.
Затем еще вопрос уже позвольте мне из моего любопытства к Вашему мировоззрению, а не обратно: за что Бог наказал Адама и Еву — за то, что 1) они его ослушались? или 2) именно и особенно за то, что вкусили от древа познания? Это крайняя и глубочайшая разница, с выводами на всю историю… Вообще же, чтобы узнать или «выработать» мировоззрение надо не предлагать вопрос о большевиках, который есть мелкий случай, а вовсе не конец света и царство дьявола[383], — а вот так с двух-трех сторон подорвать всемирную сущность истории и жизни. И еще: можете ли Вы допустить, без игры ума, парадоксов и проч., «честно и серьезно» — что цель всей жизни должна была бы быть смерть, возвращение «домой, домой»[384]?
Простите, что я сегодня к Вам в оппозиции.
Преданный Вам Г. Адамович
52
Дорогая Зинаида Николаевна
Мне Оцуп передал в Париже Ваше письмо, и я собирался ответить Вам — «по существу». Но вот я опять в Ницце. Меня сюда вызвали по телеграфу, и я в тот же день выехал. У моей сестры случился паралич на почве сердечной болезни[385]. Это очень серьезно, и, если она поправится, будет очень долго <так!>. Она не говорит и, по— видимому, наполовину потеряла рассудок.
Как Вы живете? В Париже я был всего две недели. Там все занято будущими «Числами»[386]. На верхах — интересуются чуть-чуть скептически, на низах — препираются до истерик, кому попасть в первый номер. Как видите, все то же. Оцуп лавирует не хуже Бриана[387]. Я думаю вернуться — если все будет благополучно, в конце месяца. Напишите мне, пожалуйста. Вышла ли Ваша книга[388]? И вообще — «что и как»?
Целую Вашу руку.
Преданный Вам Г. Адамович
8 ноября <1929> Ницца
53
Дорогая Зинаида Николаевна
Спасибо за письмо. «Конец литературы»[389], окончательный, и я даже писем не умею больше писать, правда, — иначе как «скользя». Все не то и все слова vous trahissent[390]. Представьте себе: вчера пришло письмо от моего брата, из Сербии[391]. Он умный, и вполне человек. Но я прочел обращение к моей матери[392] — «страдалица-мать», и ужаснулся. «Как можно, как не совестно и т. д.!» Между тем это обычные и прекрасные человеческие слова. Что же нам делать без них?
Не удивляйтесь, что я в домашних бедах предаюсь умственному «блуду». Хуже было бы притворяться: «Я не могу ни о чем думать»[393]. Могу, и даже очень. Здесь все то же приблизительно, но, кажется, опасности уже нет, непосредственной, а есть долгое и изнурительное прозябание. Я собираюсь через несколько дней в Париж. Простите, что не приехал к Вам. Никуда почти я не выходил, а надолго тем более.
Целую Вашу руку.
Преданный Вам Г. Адамович
19 ноября, Ницца
54
<15 августа 1930>[394]
Дорогая Зинаида Николаевна
Я никуда «далеко» не поехал, сижу здесь, и дней через 10 буду в Ницце — надеюсь, по крайней мере. Только это тайна — для Гершенкройна и Бахтина я уехал «куда-то», в недосягаемые места[395]. Спасибо за приглашение приехать к Вам с ними, но раньше сентября я на Villa Tranquille не окажусь[396]. Мне Герш<енкрой>на хотелось бы видеть, но не здесь и не целый день.
Ваше письмо (с Ант<оном> Крайним я не совсем согласен[397], но passons[398]) меня удивило и отчасти даже огорчило. Это относится к Вашей беседе с Д<митрием> Сергеевичем[399]. Я готов поставить сто восклиц<ательных> знаков! Неужели Вы правда думаете, что я «ничего об Атлантиде не думаю»?[400] Об Осоргине — да, о Берберовой — да[401], а об этом так-таки ничего, и оттого промолчал в рецензии? Позвольте Вам ответить конфиденциально — я думаю, когда читаю (вообще когда читаю Д<митрия> С<ергеевича> — не только это, а все), очень много, но, правда, смутно. Ко многому, очевидно, я тут не приспособлен, — вроде глухонем. Т. е. не вполне знаю, «о чем», cela m’echappe[402], и разумом я не могу дополнить то, что не слышу «нутром». Но меня многое поражает какими-то отблесками, которых ни у кого другого нет, и еще непоправимым одиночеством, которое, к удивлению моему, сам Д<митрий> С<ергеевич> упорно отрицает. Но это все дело мое, личное. Я бы очень хотел когда-нибудь написать статью о «Мережковском»[403], но с полной свободой суждения, с откровенностью «рго» и «contra», и это мне сейчас было бы трудно, Вы поймете почему, хотя основной нотой у меня было бы абсолютное (и с «преклонением») признание царственности над Львовыми— Рогачевскими — это писал Блок[404] (и над собой, конечно), но с сомнением — все-таки не произошло ли какой-то ошибки в «отправной точке», да и была ли эта «точка», вообще откуда и куда, соответствует ли все построение какой-либо реальности или это вымысел? Ну, это неясно, но тоже passons.
Однако — какое все это имеет отношение к «Посл<едним> Нов<остям>» и моему там радотажу? Я не пишу там об «Атлантиде» только потому, что там нельзя об этом писать — т. е. можно, но не то, что я хочу. У меня ведь был длительный разговор с Милюковым о «Наполеоне» — и выяснилось, что «лучше не надо»[405].
Позвольте еще откровенность, довольно низменную. Мне Посл<едние> Нов<ости>» нужны, гораздо больше, чем я им. Вы знаете я не страдаю самоуничижением и нисколько не думаю, что Даманская или Осоргин лучше меня, или даже такие же самые. По-моему, они еще гораздо «ничтожнее», и невольно, когда я своих конфреров[406] читаю (представьте себе, даже Ходасевича крипты), я думаю: «Все-таки у меня выходит лучше». Но все это бесполезно «П<оследним> Новостям». Если сегодня я от них уйду, они не заметят, не «дрогнут» и примутся печатать Мочульского. Я от них уходить не хочу и не могу. Но при некоторой «горделивости» характера я не могу и не хочу иметь с ними столкновений, п<отому> что напролом через Павла Николаевича <Милюкова> не пойдешь и все дело кончится для меня посрамлением, и тогда я должен буду уйти. Следовательно, je fais bonne mine au mauvais jeu[407] и делаю вид, что я вполне свободен и ничего больше не хочу. Вот отчего и молчание и об «Атлантиде» и другом, о чем часто мне писать б<ы> хотелось. Молчание все равно неизбежно — т<ак> к<ак> напиши я, Милюков перечеркнет. Но тогда начнутся объяснения, и впереди разрыв. А так результат Тот же, но я всем улыбаюсь и доволен[408]. У Чехова есть рассказ о гувернантке, за которой ученик принялся ухаживать, и она испугалась, что должна будет бросить место. Эго что-то в таком же роде.
382
Письмо Гиппиус с оценкой стихов Адамовича нам неизвестно, равно как неизвестно, какие стихи он ей посылал.
383
Видимо, намек на заглавие книги Гиппиус, Мережковского, Философова и Злобина «Царство Антихриста» (Мюнхен, 1922). Но возможно, имеется в виду рефрен Мережковского о большевиках как царстве дьявола, который присутствует во всех его поздних произведениях.
384
Последние слова стихотворения Гиппиус «Домой» (Впервые: СЗ. 1923. № 15).
385
Речь идет об Ольге Викторовне Адамович (1889–1952), о которой Н.Н.Берберова писала Г.П.Струве: «Ольга, старшая, заболела сердечной болезнью и была инвалидом (не замужем, умерла в <19>42 г.)» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.Адамовича И.Одоевцевой и Г.Иванову (1955–1958). С.450). Дату смерти О.В.Адамович даем по комментарию О.А.Коростелева.
386
Первый номер знаменитого журнала «Числа» вышел в феврале 1930. Н.А.Оцуп был одним из двух редакторов первых номеров журнала. Несколько позже, 8 января 1930, Гиппиус писала Адамовичу: «Под тяжестью Чисел — медленно и явно гаснет Лампа (что бы там Оцуп ни говорил). Но, вытягивая из Лампы дух, Числа, по-моему, не одухотворяются сами, не зажигаются. <…> Оцуп бредит каким-то “новым искусством” (с Сергеем Горным и т. п.!), reunion <собрание (франц.)> у Манциарли; и довел до исступления Дмитрия Сергеевича, чтобы он выступил где-то (на вечере Чисел) с экспромтной речью по-французски (!) о Розанове (!) вместе со Шлецером» (Пахмусс. С.390).
387
Аристид Бриан (1862–1932) — премьер-министр и министр иностранных дел Франции.
388
Имеется в виду «Синяя книга» (Белград, 1929).
389
Название доклада Адамовича, сделанного им на заседании «Зеленой лампы» 3 марта 1929, и первая фраза одного из фрагментов «Комментариев» в первом номере «Чисел».
390
Вас предают (франц.).
391
Борис Викторович Адамович (1870–1936) — в то время генерал-лейтенант, директор Русского кадетского корпуса в Югославии. Сын Виктора Михайловича Адамовича от первого брака с Надеждой Александровной Лухмановой (урожд. Байкова; 1884–1907); Г.В. Адамовичу он был сводным братом.
392
Мать Адамовича — Елизавета Семеновна, урожд. Вейнберг (ум. 1933).
393
Гиппиус отвечала на это письмо 21 ноября 1929:
…передо мной не стоит притворяться даже в той неуловимой мере, в какой (быть может) вы делаете это перед собой. Я разумею: «конец языка», «скользя», «письмо брата» — и ваше, будто бы, к этому отношение, т. е. ваша, будто бы, грусть по поводу такого вашего отношения. Конечно, и то, что я сейчас говорю, не «язык», но… или абсолютно понятно, или абсолютная абракадабра. C’est seion <смотря как (франц.)>. И меня — даже это — нисколько не смущает. Потому что я давно поняла, что, например, слово «блуд», которое вы употребили, имеет гораздо более широкое значение и находится для меня там, где другие его искренно не видят. <…> Конечно, опасно все. И «скользя», и т. д. Но не в ту сторону, как вы думаете. <…> Но тут вы правы, «языка» еще нет. Даже у меня к вам — и обратно. Но и это меня не смущает. Очень еще много для чего есть язык (настоящего и настоящий). Об остальном пусть будет «скользя» или совсем ничего. <…> Даже «язык богов», поэзия… о, только до известного предела, пожалуйста! За которым его тоже нет. Или «блуд». Правда?
(Пахмусс. С. 389).
394
Датируется на основании того, что является ответом на письмо Гиппиус от 14 августа. На данное письмо Адамовича она отвечать 16 августа.
395
Гиппиус писала Адамовичу 14 августа 1930: «Нагрянули они двое, Гершен<кройн> и Бахтин, к нам неожиданно, Бахтин в виде краснокожего (никто бы не узнал его!). Признаюсь, я была рада их увидать…» (Пахмусс. С.398; вместо фамилии Г.О. Гершенкройна публикатор явно ошибочно прочитал «Гершензон»).
396
В том же письме Гиппиус говорила: «Если вы, как говорили Гершен<кройн> и Бахтин, на 2 дня “спускаетесь” — то почему бы вам с ними и не приехать к нам? Это лучше, чем они к вам» (Пахмусс. С.400). Villa Tranquille (Alpes Maritimes) — адрес Гиппиус летом 1930.
397
В письме от 14 августа читаем: «Вот вам тоже “литературное” письмо, нечто от Антона Крайнего. Так, этой дубинкой мы с вами, очевидно, и будем перекидываться, пока ваше последненовостное набитие руки дойдет предела, когда уж и Крайнему станет вам писать неинтересно» (Пахмусс. С.399).
398
Не стоит говорить об этом (франц.).
399
Эту беседу Гиппиус передавала так: «сначала сплетничаю: Дмитрий Сергеевич внезапно разогорячился, что вы о всех сказали — “и ни слова об Атлантиде!” Я резонно: “Да что ж, если он ничего о ней не думает?” — “Ну, придумал бы, что думать!” — “А по-моему, он и придумать ничего не может, ну как же ему быть?” Дмитрий Сергеевич, кажется, не убедился моими доводами, и только все скоро забыл, и ваше молчание, и мои оправдания» (Пахмусс. С.399). Речь идет о рецензии Адамовича на литературную часть 43-й книги «Современных записок» (ПН. 1930. 7 августа), где был опубликован текст Мережковского «Отчего погибла Атлантида». Позже Адамович написал об «Атлантиде» Мережковского, но не в «Последних новостях»; Адамович Г. Литературная неделя // Иллюстрированная Россия. 1931.7 марта, № 11. С.22.
400
Получив данное письмо Адамовича, Гиппиус отвечала ему 16 августа: «Немножко удивило меня, что вы приняли как будто за чистую монету мою беседу с Дмитрием Сергеевичем (“ничего не думает”) — или вы притворились? Из какой-нибудь дважды вывернутой любезности? Все равно, не будем углубляться; отмечаю лишь с удовлетвореньем, что вы и насчет Атлантид (и т. п., и Дмитрия Сергеевича) сказали, как вам, по-моему, свойственно…» (Пахмусс. С.400).
401
В своей рецензии Адамович довольно подробно писал о романе Н. Берберовой «Последние и первые» (закончился печатанием в № 44) и оконченной в этом номере «Повести о сестре» М.Осоргина.
402
Это от меня ускользает (франц.).
403
Такую статью Адамович написал несколько лет спустя: Лица и книги. 2. Мережковский // СЗ. 1934. № 56. С. 284–297.
404
Василий Львович Львов-Рогачевский (наст. фам. Рогачевский; 1873–1930) — критик. Имеются в виду строки из письма Блока к В.Н.Княжнину (Ивойлову) от 9 ноября 1912: «И право, мне, не понимающему до конца Мережковского, легче ему руки целовать за то, что он — царь над Адриановыми, чем подозревать его в каком-то самовосхвалении» (Блок А. Собр. соч.: В 8 т. Т.8. М.; Л., 1963. С.405). В эмиграции это письмо было перепечатано из советского издания газетой «Дни» в составе публикации «Письма А.Блока» (Дни. 1926. 18 июля). Адамович несколько раз вспоминал в статьях и письмах это высказывание Блока, то и дело заменяя фамилию Адрианова какой-нибудь другой.
405
Имеется в виду или публикация отрывков из книги «Наполеон» под заглавием «Наполеон-человек» (СЗ. 1929. Кн. 34–35), или отдельное издание (Белград, 1929). Гиппиус писала в письме от 16–22 августа: «я не думаю, чтобы на нас с Дмитрием Сергеевичем было такое безусловное “табу”. Наполеон — особое дело. Павел Николаевич ведь считает его личным своим врагом, врагом РДО, во всяком случае: император! Об этом и речь особая была» (Пахмусс. С. 402). Адамович ранее отзывался о «Наполеоне» Мережковского: Адамович Г. Литературная неделя // Иллюстрированная Россия. 1929. 6 июля. № 28. С. 8.
406
От conferes (франц.) — собратья.
407
Я делаю хорошую мину при плохой игре (франц.).
408
Гиппиус отвечала на это: «А я ни словом не заикалась насчет вынужденного вашего “приспособления” <.. >. Одно лишь: как найти его меру! В этом все, и выгоднее даже “меры” тут, выгоднее во всех отношениях, ничего не выдумать» (Пахмусс. С.402).