— От воды нитки растянулись. — Аня скрестила на груди руки, — в прорехах узора, действительно, проглядывало значительно больше, чем на «модели Кампари», очевидно, не рассчитанной на московский дождь.
— Набрось-ка вот это. — Денис набросил на плечи девушки джинсовую куртку. Его руки немного задержались, застегивая на её шее пуговку. Заметь, — героически лишаю себя радости лицезреть девичьи прелести. Ну, а теперь держись, — выруливаю на взлетную полосу.
«Жигуленок» ревел, пытаясь взобраться на обочину, скатывался назад и вновь рвался вперед. Наконец, взобрался на косогор и затих…
— Победа! Мы в чистом поле… «Смотри, какое небо звездное!» Откинулся на спинку кресла Денис, выключив мотор.
Они стояли, казалось, посреди поля, под огромным шатром посветлевшего неба, в котором среди темных пятен облаков и вправду заблестели яркие звезды.
— Вот это планетарий! И тишина… Волшебная тишина. Может, сегодня какой-то особый парад планет или «Праздник возвышенных душ»?
— Сегодня точно какой-то важный день. Только пока я не знаю, какой. Пойму, когда буду старухой.
— Тогда послушай, что я скажу. — Денис повернулся к ней, заглядывая в глаза. — Я везучий, благополучный, легкомысленный. Наверно, сноб, может быть, циник. И уж точно — эгоист.
Аня засмеялась:
— Теперь понятно. Сегодня 14 июля — День взятия Бастилии и покаянных признаний Южного. Так ты признаешь свои недостатки и хочешь исправиться?
— Ах, в том-то и дело, что не хочу! Послушай… — Горячая ладонь Дениса легла на Анино колено. Едва касаясь, он медленно провел рукой по её ногам. — Если бы ты знала, как это здорово… Как я балдею от тебя. Всегда балдел…
Аня отпрянула:
— Не надо. Я же все знаю… К несчастью.
— Про Алину? Нет, ты знаешь далеко не все… Что бы ни случилось потом, ты должна знать… И не спорь — я сейчас говорю правду. — Денис смотрел прямо перед собой и его профиль выглядел очень мужественно. Такое выражение бывает в кино у летчиков или танкистов перед тем, как они бросятся в атаку. Ане не хотелось прерывать признания.
— Вы очень похожи. Внешне. Но я сразу отметил и выбрал тебя. Наверно, чувствовал, что ты тоже учила те самые сцены Шекспира. Это примета. Не современности, романтичности что ли… То есть… Ну, как тебе объяснить знак способности человека к глубоким чувствам… Как всякий молодой пижон, я стремился к легким, необременительным интрижкам, но, видимо, остался какой-то атавизм, унаследованный от интеллигентных предков. Засели в печенке все эти Тургеневы, Тютчевы, Бунины… черт их дери… В общем, Ромео дремал во мне и готов был проснуться. Я трепался Карлосу и Алине, что мне нравится девчонка с глазами строгой монашки. Есть в ней что-то притягивающее воображение… Ну, на этом все и кончилось. Ты не приходила на корт, хотя Алина много раз обещала привести тебя. Потом ты разозлилась на меня за тот ночной разгул у реки. Алина рассказала, что ты стала свидетельницей какой-то вакханалии и заподозрила меня во всех грехах. Кроткая девочка, моя Романтическая Джульетта пропала… Алина же была рядом и она здорово похожа на тебя… Вот, собственно, и все… Комедия ошибок. Но — трагедия запоздалого раскаяния.
— Разве ты не влюблен в Алину? Разве у вас не было «сумасшедшего романа» ещё в начале июля?
— Все по существу началось неделю назад. А сегодня закончилось. Я оставил её в Москве и уехал навсегда. Так мне казалось. Я ужасно разозлился, когда узнал, что у Алины было с Карлосом и Павлом. Да ладно… Ревность — странная штука. Она бывает даже без любви. Но возбуждает любовь или что-то похожее… В общем, я гнал сюда, как сумасшедший, чтобы не развернуться и не поехать обратно. Так хотелось броситься к ней и сказать: «Прощаю, май лав. Мир». Когда я увидел тебя на дороге, то чуть не умер от радости…
— Ты принял меня за нее? Бедняжка…
— Я подумал, она вернулась ко мне, все поняла, стала другой. А сейчас… А сейчас, думаю: сегодня, действительно, праздник. Хитрющая судьба вернуло мне тебя. — Крепко взяв Алину за плечи, Денис посмотрел ей в глаза. — Вернула, правда?
Она не хотела задумываться над рассказом Дениса. Ясно одно — он здесь, с ней и всегда предпочитал её другой! Он выбрал Аню именно за то, чего не было у Алины за целомудрие и глубину чувств! И вовсе не считал её старомодной ханжой. Господи, ведь ещё сегодня утром она сомневалась, стать ли подружкой Карлоса, назло этому самодовольному ловеласу.
— Это правда, правда? Тебе нужна я? — Понимая, что лепечет глупости, спросила Аня. Она упиралась ладонями в грудь Дениса, удерживая дистанцию.
— Дурочка… Да я влюблен, как пылкий Монтекки! Иди ко мне, Нюта.
Они, как сумасшедшие, целовались в машине, потеряв голову, бормоча какие-то признания…
— Стоп. Брр! — Денис отпрянул. — Едем ко мне. В доме никого нет.
— Мама с ума сойдет. Это невозможно.
— Я сбегаю к вам и скажу, что видел тебя в клубе, концерт закончился поздно и ты решила переночевать в Москве. Логично?
— Да… — Аня смотрела перед собой, будто приговоренная к казни. И не соображала ничего. Никаких доводов здравого смысла, никаких сомнений, колебаний «за» и «против». Вперед — в самое пламя, на счастье, на смерть… Как рвутся к свету безумные бабочки.
…— Господи, как же мне было хорошо… — Поднявшись с постели, Денис закурил у раскрытого окна. В рассветном тумане, где-то далеко, кричали петухи. — Хочешь есть?
— Нет. — Сев среди раскиданных простыней, Аня пыталась осмыслить случившееся, но в голове и теле обосновалась глухая, ватная пустота.
— А я жутко проголодался… Да ты что, Энн? — Он присел рядом и обнял её. — Не бойся, я предохранялся… Если честно, не думал, что я у тебя первый.
Она подняла на него глаза и почувствовала, как они наполняются горячими слезами. Он не понял, что она принесла ему себя в дар — первому, единственному. Все хорошо, очень хорошо, но не так…
— Ну не плачь, девочка… — Губы Дениса быстро осушали катящиеся по щекам слезы, опускались все ниже и ниже…
— Погоди… не надо больше сегодня, ладно?
— Не бойся, все нормально. Завтра мы начнем основательно осваивать «науку страсти нежной».
— «Которую воспел Назон, за что скитальцем кончил он свой век блестящий, безмятежный…» — механически продолжила Аня строки из «Евгения Онегина», думая совсем о другом.
— …«В Молдавии, в глуши степей, в дали Италии своей…» — завершил Денис, и с наслаждением потянулся. — В Италию хочется! Жить хочется, жрать хочется! Тебя любить хочется… Ух, — какой я жадный…
5
Весь день Аня светилась от своей тайны. Началась новая, загадочная, полная неизведанных блаженств жизнь. Денис был рядом — вон за теми соснами. Он думал о ней и ждал вечера. Скоро они останутся вдвоем в сумраке пустого дома. Все будет по-другому — свободней, раскованней, бесстрашней. Ведь теперь Аня знала — пришло её лето, свершилось предначертание судьбы…
Наступил вечер, сгустились сумерки, по телевизору кончилась программа «Время».
— Я пройдусь по улице, — не выдержала Аня, выскользнув за калитку. В окнах дома Южных было темно. Рамы закрыты и на гараже большой замок. Если он уехал, то почему не предупредил? Раз не предупредил, значит, скоро вернется.
Еще два дня прошли в полной неизвестности. Радужное настроение сменилось полной растерянностью. Ане хотелось то ли кричать, то ли плакать. Рассказать все матери, умчаться в Москву искать Дениса… Вероятно, случилось что-то страшное. Авария? Драка? А если… если все было лишь хитрой игрой опытного соблазнителя, ложью? За что…
Вечером во вторник прибыла Инга с дочерью — загорелая, похожая на икусительницу Кармен, с алым цветком-заколкой в скрученных на затылке волосах. Алина жалась к матери и выглядела совершенно невинно.
— Что тут новенького? Огурчики солите? — Она пристально взглянула на Аню.
— Какие огурчики? Цветут только. За три дня прямо сразу малосольные огурчики… — Возмутилась Муся. — Ничего у нас тут нового не случилось. Не в Америке. У них там негра какого-то важного застрелили…