— Сука кака-то навела!

— Ну и чо?

— Пронесло.

— Ага, вижу, до сих пор несет! Гы-гы-гы!..

— Хорош ржать, Коська! Чо приперся? Договаривались же, — сюды глаз не казать. Откель тебя надуло?

— А-а!.. — скривясь, махнул рукой гость. — Прокатился с хлопцами на «ученике» с Дальнего вокзала, думали торговок в вагонах малость пощипать. Каво там!.. Фараоны чево-то седни по вагонам шастают, продыху нет. Ну и прокатился до твоей станции, покалякал кое с кем, да к тебе, вот, подался. Филя, покупателя я приглядел для лошадок…

— Ага! Спохватился! Тю-тю, коники!..

— Да ладно!

— Чо ладно? Чо ладно? — озлился Филя. — Говорю тебе, налетели вороны! Навел кто-то. Сразу-те про овес спросили да коньков приметили, ну а потом и до мясца в погребе добралися! Я же шкуру-то там оставил, еще не сбагрил…

— Во подарочек приподнес фараонам! Мать твою! — ругнулся гость. — Говорил же тебе — не храни. Чево кромчить? Сразу надо сбывать! У тебя ж ранешних договоренностей полным-полно!

— И на старуху быват проруха… — угрюмо буркнул Цупко.

— Да и хер с ним! — мотнул головой ночной гость. — А чо, Филя, тебя-то не загребли, а, старый?

— Подписку дал сыскарям служить.

— Ох, ни хера себе! Ссучился, потрох!

— Но-но! — грозно прогудел Цупко. — Ты, Коська, эндак словечки не раскидывай! Филипп Цупко никады фараонам не служил!

— Ой, им-боюсь, им-боюсь! — засмеялся гость.

И тут же сунул Филе под нос вороненый револьверный ствол, тускло блестнувший в свете полной луны.

— Щас зубы вышибу с мозгами разом! Ты меня знать! У меня с тем, кто фараонам стучит, разговор короткий! Давай-ка, хрыч толстый, пропой-ка про отмаз-то с подробностями. Каво ты им сдал со всеми причиндалами?

Коська прищурился и постучал согнутым пальцем по револьверному барабану.

— Цыть! И револьвертом своим не пужай! Повидал я энтого барахла! Аль до того боисся, что спишь на ем заместо бабы? Хе-хе-хе! — мелко засмеялся Филя в лицо гостю.

А тот желваками заиграл.

— Говорливый ты, Филя, веселый… Да больно что-то подозрительно тарахтишь. Видно, и вправду не зазря тебя фараоны пожалели… Чо, а Филя? Давай, закрути еще петельку!

— Ты, тово, говори да не заговаривайся! Молод ишшо!

— Каво?! Да я тебя…

— Не пугай, пужаный ужо! — Филипп толстым пальцем отвел ствол от лица. — Я бы имя и сто подписок подмахнул, штобы в кутузке не париться. А че им соопчать — это ишшо поглядим… По мелочи в доносчики чево ж не поиграть… Зато, Коська, в доверье можна втереться. А там — ушки на макушке! — много чего от фараонов можно проведать! Соображать?

— Сладко ты, Филя, поешь. Задницу свою толстую спасал, а теперича соловьем заливаться…

— Вахламон ты! Кады бы задницу берег, так тут бы в самый раз тебя, Коська, сыскарям в руки-то и спроворить…

— Каво?!

— А таво!

— Ладно… — Гость спрятал револьвер, зябко повел плечами. — Филя, спроворь-ка ты мне лучше пожрать, а то кишка на кишку уже войной пошла… День нынче колготной какой-то!

— Но… — согласился Цупко. — Как Андреича с централа доставил, так и завертелося…

— Че за Андреич? — обеспокоенно спросил ночной визитер.

— Пойдем, похаваешь, — не отвечая на вопрос, поднялся Филипп. — А после и обговорим.

Прошли в сенки.

Филипп запалил огонек, сходил до погреба, принес отварного мяса, из избы вынес чугунок с остатками вареной картошки, бутылку постного масла. Положил на стол краюху подового хлеба, два белых калача и длинные стебли лука с ядреными головками.

Коська с усмешкой повертел в руках пустую водочную бутылку.

— Богато, Филя, живешь! Казенную водку лакаешь! С фараонами чокался?

— Типун тя на язык, вахламон! С достойным человеком выпивали за здравие…

— Кто такой? Ну-ка, ну-ка! Ох, и длинный язык у тебя, Филя! — Гость демонстративно вынул из-за пазухи «наган», положил рядом.

— Ухо-хо! — хрюкнул коротким смешком Цупко. — Грозен, грозен! Чо ты револьвертом своим размахался? Наиграться не могешь?

— Филя, ты свои смешочки брось… — зловеще, поглядывая на притворенную в избу дверь, проговорил Коська. — У меня не заржавит кусок свинца промеж глаз запечатать… Не зли…

— Кушай, Костя, кушай, — примиряюще сказал Цупко. С горячим нравом ночного гостя он был знаком не понаслышке. — А я тебе пока про Андреича скажу. Помнишь, Коська, года два назад мы спирт одному хитрому мужику таскали, на сбыт?

— А-а, на Новые места! Буржуй недобитый, рожа еще такая, с холеностью, да?

— Нащет холености ноне старикан поистрепался… Но в голове у него, Коська, есть кака-то бо-ольшая задумка… Спрашивал меня про компанию надежную, для богатого дела. Чуешь?

Филипп поскреб бороду. Коська на мгновение вскинул на него взгляд, яростно уминая ломти холодного мяса вприкуску с картофелинами. С полным ртом проговорил:

— Ты сказывай, сказывай, Филя.

— Так энто, Костя, Ляксей Андреич и есть. Я ему намекнул… Мол, имеется верный человек, а за ним ватага… Тебя имел в виду. Ты ж говорил, что с отчаянными ребятами сошелся… Я, Коська, через Андреича богатый навар нутром чую…

— А больше твое нутро ничего не чует? — негромко засмеялся Коська и постучал пальцем по пустой водочной бутылке.

Цупко шустро нырнул в избу, вернулся с неполной бутылкой самогона, заткнутой туго свернутой бумажкой. Набулькал в граненые стаканчики-стопки — сначала энергично работающему челюстями Коське, потом себе.

Хлопнули.

Филя, шумно сопя, закопошился с самокруткой, а гость снова наполнил свою посудину и опрокинул в рот.

— Нащет меня, Филя, ты поторопился. К твоему дедку-буржую приглядется надобно. Чево он, ежели такой оборотистый был, нонче сдох совсем и подмоги спрашиват? Помню, как за спиртишку-то копейку жмотничал! Свово не упустит, хитрован ишшо тот!

— А ты как хотел? — прищурился Цупко. — Могет, перед тобой яму кадриль отплясать?

— Надо будет и отпляшет! — бухнул кулаком по столу Коська. Чуть подпрыгнув, пустой стакан ударился о револьверный ствол и тонко-тонко, но звонко зазвенел.

— Да убери ты свою пукалку! — рыкнул в ответ Филипп. — Разложил арсенал!

— С кем это ты тут, Филя?

На пороге из избы показался Бизин, позевывающий в кулак и почесывающий бока.

— От те! Явление Христа народу! — развел руки Коська. — Какая подмога подкатила! С этим, што ли, Филя, хлебну водку жрали? Иль это у деда Терентия кореш завелся!

— Вы, молодой человек, угомонитесь! Ваши вопли в избе слышны, а там дети малые! — строго сказал Бизин, неожиданно для Коськи и Филиппа «выкая», чего тот же Коська в свой адрес сроду не слыхивал, а посему посчитал за оскорбление. Поднялся с лавки:

— Да я тебя, старого…

— Хорош тя! — обхватил его сзади Филя. — Бля, че тока самогон с людьмя не делат! Угомонись! Ты чо?!

Коська и сам понял, что развыступался ни к месту. Тяжело дыша в стальных филькиных объятиях, проговорил:

— Все, амбец! Дайте пожрать спокойно.

Бизин глазами Филиппу — отпусти.

Коська зло оттолкнул раскрывшиеся лапы, плюхнулся на лавку, подхватил со столешницы «наган» и, сунув его за пазуху, снова забулькал самогонкой, зачавкал.

Филипп, ногой пододвинув табуретку, сел, раскурил, наконец-таки, самокрутку свою долгожданную, спички уже не жалея. Бизин, сложив руки на груди, стоял, прислонясь к косяку, и внимательно рассматривал жующего Коську.

Наконец тот не выдержал:

— Ну чо ты меня, старый, буравчиками своими сверлишь? Ежели разговор сеть — давай!

— Дают только девки в борделе! — так ловко ответствовал старик, что Коська чуть не подавился.

— Эхма, дядя, ты даешь!

— Я же тебе сказал, где дают.

— Ладно, не чепляй!

Коська повернулся к Филс.

— Хер бы признал нашего спиртового купчину.

— Ты это… Надобно, Коська, все жа поуважительнее… Чай не ровня, вдвое с гаком, почитай, Андреич тебя постарше будет…

— Щас соплями изойду! — Коська вновь воззрился на Бизина. — Про какое это большое дело ты Филе нашептывал, а, дядя?