Бедная женщина плакала в первый раз со дня выезда из Мадрида; обильные слезы текли по ее щекам, – казалось, она сразу хотела выплакать горе, которое сдерживала с таким трудом в продолжение целого месяца.
– Если бы ты знала, Химена, – сказала она, наконец среди рыданий, – как разрывается мое сердце при мысли, что я должна показывать вид, как будто я сержусь на него и не хочу иметь с ним никакого дела! Но я знаю, что для меня нет иного исхода! За каждым новым примирением меня ожидает еще больший позор, полное отчаяние и даже, быть может, смерть! Унеси эти письма, искушение слишком сильно! Если я прочту хотя бы одну строчку, то у меня не хватит сил на дальнейшее сопротивление.
Графиня Шатобриан ушла, оставив Химену в печальном убеждении, что для подобной любви сближение может принести еще большее горе, нежели разлука.
В это время король Франциск был так поглощен хлопотами о скорейшем заключении мирного договора с императором, что довольно терпеливо ожидал ответа на свои письма, посланные в замок Фуа. Чем ближе была свобода, тем увереннее становился он в своей власти над Франциской и благодаря сангвиническому темпераменту пришел к убеждению, что Франциска и Химена ожидают его в замке Коньяк. Гороскоп Флорентина предсказал ему, что по возвращении на родину его будет приветствовать влюбленная в него красавица. Король улыбался, слушая пророка, предсказывавшего победу ненавистной для него Франциске, между тем как тот в свою очередь смеялся в душе над влюбчивым королем, который, по его соображению, должен был неизбежно попасть в сети, которые готовились для него.
Флорентин в тот же день получил письмо от правительницы, в котором та извещала его, что наконец найдено то, чего они так долго искали, и что она вполне уверена в успехе. «Пусть только прелат, – добавила герцогиня в конце письма, – поторопится со скорейшим заключением мирного договора и известит заранее о дне выезда короля, чтобы особа, о которой идет речь, могла вовремя приехать в Байонну».
Флорентин, получив это письмо, немедленно отправился к Гаттинаре и в тот же вечер принес королю Франциску копию с окончательного трактата вместе с известием, что император готов завтра же подписать трактат, если король согласен подкрепить своей подписью торжественное обещание исполнить предписанные ему условия.
– Наконец-то! – воскликнул король. – Теперь исполните свою обязанность, господин прелат. Вы, как служитель алтаря, должны взять на себя ответственность за тот грех, который вы разрешаете нам.
– Я беру на себя всю ответственность! – ответил прелат с наглой самоуверенностью и предложил королю отправиться в Звездную залу, где их ожидали Монморанси, Брион и двое других господ, посланных правительницей. Один их них, президент парламента де Сельв, был другом Дюпра и во всем покорялся его воле; другой – седой как лунь архиепископ, наполовину лишенный зрения и слуха и готовый выполнить все предписания Флорентина, который пользовался большим уважением среди высшего духовенства.
Король вошел быстрыми шагами в Звездную залу, которая была теперь гораздо слабее освещена, нежели в день его свидания с императором. Он попросил Флорентина немедленно приняться за дело и, обращаясь к де Сельву, спросил, готовы ли писцы.
– Они к услугам вашего величества! – ответил де Сельв, указывая на двух людей, одетых в черное с головы до ног, которые почтительно стояли у стены, где был приготовлен стол с письменными принадлежностями.
– Пусть они прежде всего запишут в точности то, что обещает нам император.
– Это лучшие парижские нотариусы, ваше величество! Ничто не ускользнет от их внимания!
– Приступим к делу, господин прелат. Начните чтение, – сказал король, опускаясь в кресло и приглашая архиепископа сесть рядом с ним, говоря, что ему «неудобно стоять в таких преклонных летах». Старик противился; король настаивал на своем предложении, так что содержание документа, который Флорентин прочел вполголоса, совсем ускользнуло от архиепископа. Оно было следующее:
«Именем преосвященного архиепископа, присутствовавшего при заключении нижеследующего договора, объявляем перед Богом и совестью, что святая церковь признает этот договор не имеющим силы и необязательным ввиду того, что он вынужден заточением и мученичеством христианского короля Франции, которому предоставляется поступить с договором по своему усмотрению».
Все молча слушали чтение; один Монморанси казался встревоженным и судорожно схватился за рукоятку своей шпаги.
Флорентин, окончив чтение, взял перо с маленького стола, стоявшего перед ним, и, обмакнув его в чернильницу, положил сверток пергамента на колени архиепископа. Закрыв рукопись рукавом, он подал архиепископу перо и указал ему на место, где должна быть подпись. Старик подписал свое имя дрожащей рукой; после него подписался Флорентин и все присутствующие, кроме короля.
Затем Флорентин прочел мирный договор. В нем заключались приблизительно те же условия, о которых Маргарита сообщила своему брату в замке Инфантадо, так как император не согласился ни на какие существенные уступки. Старшие сыновья короля должны были быть выданы в качестве заложников, а сам король Франциск обязывался вернуться в плен, если через четыре месяца не будут выполнены требуемые условия. Брак с Элеонорой был также включен в договор.
По окончании чтения в зале наступила мертвая тишина. Наконец король встал с места. Флорентин воспользовался этим моментом и сказал ему вполголоса: «Хорошее предзнаменование! Юпитер над головой вашего величества!»
Король поднял голову и увидел над собой в открытом куполе блестящую звезду.
– Святая церковь покровительствует нам! – сказал он. – Всякие колебания неуместны!
С этими словами он подошел к столу и подписал Договор.
На следующее утро Флорентин предъявил подписанный договор Гаттинаре с просьбой передать его императору.
– Императору следовало бы занять войсками Бургундию и разорвать этот договор! – сказал Гаттинара, пристально взглянув на прелата. – Если условия слишком тяжелы, то это одинаково вредно для обеих сторон. Согласны ли вы с моим мнением, господин прелат?
– Почему же для обеих сторон? – спросил уклончиво прелат.
– Потому что та сторона, которой предлагают слишком тяжелые условия, не выполнит их! – возразил итальянец, не спуская глаз с прелата.
– Если бы король Франциск не хотел исполнить договора, то что мешало ему подписать его полгода назад? Условия остались почти те же, что и прежде. Неужели заточение было так приятно нашему королю, чтобы он добровольно захотел остаться столько времени в Альказаре!
– Я был против того, чтобы его держали в заключении, и теперь не могу одобрить подобного договора! – сказал Гаттинара, уходя к императору.
Но Карл V упорно стоял на своем. 14 февраля договор был формально заключен, хотя срок освобождения был отложен до 10 марта. Флорентин успокоил разгневанного короля замечанием, что «этим замедлением император сам нарушает договор».
Весна в этом году наступила ранее обыкновенного. В конце февраля теплый ветер подул с гор, и Лотрек, уступая усиленным просьбам Химены, решился, наконец, посетить свою несчастную сестру в отцовском замке Фуа. Химена писала ему несколько раз в Тулузу, что здоровье графини Шатобриан заметно слабеет от ее печального настроения духа и что он должен чем-нибудь развлечь ее или увезти из Фуа.
Лотрек ехал почти без остановок и, миновав местечко Памье, стал медленно подниматься на гору по глубокому снегу, освещенному ярким весенним солнцем. Лошадиный топот заставил его оглянуться – он увидел за собой всадника, скакавшего во всю прыть. Это был гонец с депешами от правительницы, в которых она приказывала Лотреку немедленно приехать в Бордо, где он должен был получить дальнейшие инструкции относительного торжественного приема короля, которого ожидали в половине следующего месяца.
Лотрек всегда неохотно исполнял приказы ненавистной ему правительницы. Он не мог простить ей, что она уничтожила успех итальянского похода и испортила навсегда его блестящую военную карьеру. Высокомерный тон, каким были написаны депеши, показался ему оскорбительным, тем более что он знал, что его преждевременно вызывают в Бордо. Ему было досадно, что правительница хочет самовольно распоряжаться им в последние дни своего правления.