На срубе храма сохранились следы галереи: спил нижнего венца и следы врубок кровли на северном и западном фасадах. Также сохранились косящатое окно, обрамление двери выхода на галерею северного фасада храмовой части и следы аналогичной двери на западном фасаде трапезной. Переруб, отделяющий в интерьере церкви храмовую часть от трапезной, не сохранился.

Самым интересным элементом в этом переделанном храме явились потолочные резные балки-матицы. Их в церкви было три: две поддерживали потолок трапезной и одна — храмовой части. Дошедшие до нас в хорошей сохранности, они избежали поновления. Спасло балки то, что их оштукатурили вместе со стенами.

После расчистки и промывки балки поразили нас богатством геометрического орнамента. Они выполнены из прекрасной кондовой сосны с ярко выраженной текстурой. Все балки пятигранные. Четыре их грани украшены розетками, рисунок которых не повторяется. На балках трапезной он мелок. Рассчитан на восприятие с небольшого расстояния: ведь высота трапезной всего 2,5 метра.

Розетки, а их по пять штук на каждой грани, лентой опоясывают балку с четырех сторон. На пятой грани лежит потолок. Между розетками тело балки переходит в бочкообразные граненые утолщения. Последние перехвачены четырьмя поясками: две пары зубчатых поясков чередуются с парой поясков-жгутиков. Бочкообразные утолщения подходят к пояскам плавным переходом «в гусек».

В данном случае текстура дерева играет активную роль в украшении балки. Сбег годичных колец ствола начинается от центра бочек и переходит от широких и редких к более мелким и частым кольцам, что создает определенную динамику. Из тела балки как бы органически расцветает бутон-розетка, в которой текстура древесных волокон приобретает совершенно неожиданный, фантастически причудливый законченный рисунок.

В розетках разыгрываются вариации традиционного орнамента солнышка и растительного — лепестков. При первом же взгляде на рисунок вспоминаются резные украшения вологодских и олонецких прялок с богатой трехгранно-выемочной резьбой.

До настоящего времени на наличниках, причелинах, воротах старинных изб Подмосковья можно встретить аналогичные по мотивам орнаменты, но нигде мы не найдем такой сочной, доведенной до совершенства резьбы с великолепно выявленной текстурой материала и разнообразием рисунка.

Наше внимание к матичным балкам в церкви села Васильевского объясняется тем, что подобные архитектурные элементы не встречаются ни на одном из сохранившихся памятников деревянного зодчества. Не попадались нам и упоминания об аналогичных балках на утраченных памятниках. Тем не менее мы считаем, что это высокохудожественное решение не было чуждым народному зодчему и не пришло извне. Декоративная обработка дерева приемами глубинной резьбы широко была распространена при исполнении плотниками столбов галерей и крылец, а мотивы орнамента розеток встречались в большом количестве на архитектурных деталях крестьянских изб и предметах домашней утвари. Так что скорее можно говорить о незаурядном таланте резчика по дереву в церкви села Васильевского, прекрасно знавшего и чувствовавшего материал, владевшего выразительными приемами обработки дерева, а также о том, что в церковную догму народные мастера привносили живую струю своего понимания прекрасного и привычно земного.

Окрестные селения, особенно по берегам Лопасни в соседнем Ступинском районе, отличаются органической слитностью с природой. Здесь, может быть в силу известной отдаленности от большого города, меньше кричащих, спорящих с окружающей средой строительных материалов, примененных в сельской стройке. По конструкции крыши домов четырехскатные, так называемые «вальмовые». Дома же выстраиваются или перпендикулярно фасадами к улице, или продольно.

Более всего нас поразили хозяйственные постройки в деревне Сьяново. Правда, там не было ни риги, ни мельницы, но зато срубы ледников, утопленные в землю, амбары, крытые под жердь соломой, баньки на отшибе от домов — все в работе и все нужно сьяновцам до сих пор. И суть здесь не в этнографическом чуде, а в том, что живы еще традиции плотницкого искусства в наших селах, и разумно ли нам поспешно от них отказываться?

К Сьянову подступают леса, тянущиеся на много километров. В деревне нет старинных домов. Все дома или начала нашего века, или довоенные. Но зато здесь обилие, как говорят архитекторы, малых форм. Помимо десятка амбарчиков, традиционно крытых тесом, словно грибы, вырастают перед нами соломенные шалашики картофельных ям.

До сих пор стоят на особинке, взобравшись на холм, два амбарчика — «сиротские», так называют их в деревне. По всему видно, что они рубились искусным плотником, до того амбарчики ладно скроены и живописны. А сиротскими их называют оттого, что когда-то принадлежали они брату и сестре, оставшимся без родителей. Стояли эти две житницы, хранили самое ценное для крестьянина — хлеб.

А ныне в амбарчиках давно уже нет сусеков, да и где найдешь сейчас настоящую житницу? Не нужна она в нашей жизни с элеваторами и каждодневным свежим хлебом в магазинах. Хотя иногда, скучая по домашней выпечке, ставят старые женщины хлебы в русскую печь. Но это такая редкость, что нам лишь однажды довелось в долгих путешествиях по Подмосковью вкусить от самодельного каравая. Случилось это здесь же в Сьянове (счастливое для нас название, памятуя об одноименной деревне в Горках Ленинских) при следующих обстоятельствах.

— Устали поди? — неожиданно с участием спросила нас женщина на краю деревни.

— Попить бы, — ответили мы ей робко.

— Да заходите, молока попейте, — пригласила она.

Так мы и попробовали душистый домашний хлеб с парным молоком. Что сказать о крестьянском хлебе? Был каравай немного черствоват. Ведь не каждое утро печет хлебы хозяйка. Отличался ли на вкус ее хлеб от заводского? Сейчас трудно утверждать это смело, но тогда молоко казалось нектаром, хлеб — лучше всякого пирожного. И мы погружались в блаженную истому, отгоняя роящиеся сомнения в верности избранных путей. Зачем ходим, что ищем? Все ушло безвозвратно, как забытые старые песни. Да стоит ли в век индустрии и высотных домов со скоростными лифтами искать следы топора ушедшего навсегда старого мастера?

Так мы думали иногда, уставая на длинных дорогах. Так мы думали иногда, возвращаясь в Москву и не отсняв ни единого кадра фотопленки. Не по себе становилось нам, когда приходили сомнения: а не бросовым ли делом занимаемся?

— А что вы все на дома поглядываете? — спросила нас хозяйка. И тогда рассказали мы ей о своих поисках. Старались говорить доходчивее, боялись, что вдруг она, пожилая деревенская женщина, нас не поймет и тогда абсолютно станет ясна никчемность нашей затеи создать областной музей деревянного зодчества. Кому он будет нужен?

— Старельцы, значит, — обворожила наш слух редким словом хозяйка.

— Вот-вот, — обрадованно закивали мы, еще не вдаваясь в смысл незнакомого слова, но чувствуя по его благозвучию, что слово хорошее и глубокий смысл заложен в нем. А потом хозяйка при расставании немного поговорила с нами. Очень жаль, что не записали мы тогда ее образный язык, но смысл напутственных слов, если передать их современным книжным языком, был таков.

Старое уходит — этот процесс закономерен и необратим, но вместе со старым не должны исчезать традиции строительного мастерства, заключающиеся в любви к материалу, в умении поставить здание так, чтобы оно радовало глаз и органически вписывалось в окружающий пейзаж. Прекрасное обязательно должно быть в нашей повседневной жизни.

Подытоживая наши наблюдения в путешествиях по южному Подмосковью, можно сказать, что в облике народного жилища этих районов встречаются специфические черты архитектуры южной России. Трехчастные дома в селениях в основном расположены продольной стороной к улице. Очень редко, но попадаются соломенные кровли вальмовых крыш, несколько чаще — избы, крытые дранкой или тесом, а вообще дома крыты по-современному, железом.

Трехчастный тип жилища (изба, сени, клеть) сочетается с хозяйственными постройками либо двухрядной связью, либо поперечной, либо надворные строения стоят отдельно.