А ты, буй Романе и Мстиславе! Храбрая мысль носитъ васъ умъ на дѣло. Высоко плаваеши на дѣло въ буести, яко соколъ на вѣтрехъ ширяяся, хотя птицю въ буйствѣ одолѣти. Суть бо у ваю железный прапорзи подъ шеломы латинскими. Тѣми тресну земля, и многи страны — Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела, и половци сулици своя повръгоща, а главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже Игорю, утрпѣ солнцю свѣтъ, а 27древо небологомъ листвие срони27[Мотив, навеянный Кенигсбергской летописью.]: 28по Рсии, поСули гради подѣлиша28.[Соединенные воедино мотивы Ипатьевской и Кенигсбергской летописей.] А Игорева храбраго плъку не крѣсити. Донъ ти, княжёѣ клйчётъ и зоветь князи на побѣду. Олговичи, храбрый князи, доспали на брань.
Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци! Не побѣдными жребии собѣ власти расхытисте? Кое ваши златыи шеломы и су- лицы ляцкия и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святьславлича!
Уже бо Сула не течетъ сребреными струями къ граду Переславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ. Един же Изяславъ[Возможно, мотив Кенигсбергской летописи.] сынъ Васильковъ позвони своими острыми мечи о шеломы литовския, притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кровавѣ травѣ притрепанъ литовскыми мечи, и с хотию на кроваты рекъ: «Дружину твою, княже, птиць крилы приодѣ, а 30звѣри кровь полизаша»30.[30–30 Библейский мотив.]
Не бысь ту брата Брячяслава, ни другаго Всеволода: единъ же изрони жем- чюжну душу изъ храбра тѣла чресъ злато ожерелие. Унылы голоси, пониче веселие. Трубы трубять городеньскни. 27Ярославли и вси внуце Всеславли уже понизятъ стязи свои, вонзятъ свои мечи вережени27.[Мотив, навеянный Кенигсбергской летописью.] Уже бо выскочисте изъ дѣдней славы. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю. Которою бо бѣше насилие отъ земли Половецкыи!
На седьмомъ вѣцѣ Трояни връже Всеславъ жребий о дѣвицю себе любу. Тъй клюками подпръся, оконися и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружиемъ злата стола Киевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ въ=плъночи, изъ Бѣлаграда, обѣсися синѣ мьгле. Утрѣ же вазни с три кусы, — отвори врата Новуграду, раз- шибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.
На Немизѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцѣ животъ кладутъ, вѣють душу отъ тѣла. Немизѣ кровави брезѣ не бологомъ бяхуть посѣяни, посѣяни костьми рускихъ сыновъ. Всеславъ князь людемъ судяше, кня- земъ грады ряцяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше, изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ По- лотскѣ позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы: а онъ вь Кыевѣ звонъ слыша. Ащѣ и вѣща душа въ дръзѣ тѣлѣ, нъ часто бѣды страдаше. Тому вѣщей Боянъ и пръвое припѣвку смысленый рече: 31«Ни хытру, ни горазду, 32ни птицю горазду32,[32–32 Возможно, мотив из «Илиады».] суда Божиа не минути»31.[31–31 Мотив поздней редакции Даниила Заточника.]
О стонати Руской земли, помянувше пръвую годину, и пръвыхъ князей! Того стараго Владимира нельзѣ бѣ пригвоздити къ горамъ киевскимъ. Сего бо нынѣ сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы; нъ розино ся имъ хоботы пашутъ. Копиа поютъ на Дунай.
Ярославнынъ гласъ слышится, зегзицею незнаемѣ рано кычеть: «Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ[Мотив, близкий к Повести об Акире Премудром.] рукавъ въКаялѣ рѣцѣ, утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ».
Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ, а ркучи: «О вѣтрѣ34[Мотив, близкий к Сказанию о Мамаевом побоище.] вѣтрило! Чему, господине, насильно вѣеши? Чему мѣчеши хиновьскыя стрѣлы на своею нетрудною крилцю на моея лады вой? Мало ли ти бяшетъ горъ подъ облакы вѣяти, ле- леючи корабли на синѣ морѣ? Чему, господине, мое веселие по ковылию развѣя?».
Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на заборолѣ, а ркучи: «О Днепре Словутицю! Ты 35пробилъ еси каменныя горы сквозь землю Половецкую35.[35–35 Мотив, близкий к Задонщине и Сказанию по списку ГБЛ, собр. Тихонравова, № 238.] Ты лелѣялъ еси на себѣ Святославли носады до плъку Кобякова. Възлелѣй, господине, мою ладу къ мнѣ, абыхъ не слала къ нему слезъ на море рано».
Ярославна рано плачетъ в Путивлѣ на забралѣ, а ркучи: 36«Свѣтлое и тресвѣтлое слънце!»36[36–36 Мотив, близкий к Девгениеву деянию И к Сказанию.] Всѣмъ тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вой? 37Въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою37[37–37 Мотив Кенигсбергской летописи.] имъ тули затче».
Прысну море полунощи. Идутъ сморци мьглами. Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къотню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ. Игорь бдитъ. Игорь мыслию поля мѣритъ отъ великаго Дону до малаго Донца. Комонь въ полуночи, Овлуръ свисну за рѣкою; велить князю разумѣти. «Князю Игорю не быть!» кликну. Стукну земля, въшумѣ трава. Вежи ся половецкии подвизашася. А 37Игорь князь поскочи37[37–37 Мотив Кенигсбергской летописи.] горнастаемъ къ тростию и бѣлымъ гоголемъ на воду. Въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ. И потече къ лугу Донца, и полетѣ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и обѣду и ужинѣ. Коли Игорь соколомъ полетѣ, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.
Донецъ рече: «Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа». Игорь рече: «О Донче! Не мало ти величия, лелѣявшу князя на влънахъ, стлавшу ему зеленую траву на своихъ сребреныхъ брезѣхъ, одѣвавшу его теплыми мъглами подъ сѣнию зелену древу, стрежаше его гоголемъ на водѣ, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрѣхъ». Не тако ли, рече, рѣка Стугна, худу струю имѣя, пожръши чужи ручьи и стругы, ростре на кусы уношу князю Ростиславу. «Затвори, Днѣпръ, темнѣ березѣ», — плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславѣ. Уныша цвѣты жалобою, и древо с тугою къ земли приклонилось.
А не сорокы втроскоташа, на слѣду Игоревѣ ѣздить Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ рѣцѣ кажуть, соловии веселыми пѣсьми свѣтъ повѣдаютъ. Млъвить Гзакъ Кончакови: «Аже соколъ къ гнѣзду летитъ, со- колича рострѣляевѣ своими злачеными стрѣлами». Рече Кончакъ ко Гзѣ: «Аже соколъ къ гнѣзду летитъ, а вѣ соколца опутаевѣ красною дивицею». И рече Гзакъ къ Кончакови: «Аще его опутаевѣ красною дѣвицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны дѣвице, то почнутъ наю птици бити въ полѣ Половецкомъ».
Рекъ Боянъ на ходы на Святъславля пѣстворца стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти: «Тяжко ти головы, кромѣ плечю, зло ти тѣлу, кромѣ головы», — Руской земли безъ Игоря.
Солнце светится на небесѣ, Игорь князь въ Руской земли. Дѣвици поютъ на Дунай. Вьются голоси чрезъ море до Киева.
Игорь ѣдетъ по Боричеву къ святой Богородици Пирогощей. 38Страны ради. Гради весели38.[38–38 Библейский мотив.] Пѣвше пѣснь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ. Пѣти слава Игорю Святъславличу, буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу. Здрави князи и дружина, побарая за христъяны на поганыя плъки. Княземъ слава а дружинѣ! Аминь.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Адрианова-Перетц. Задонщина — Адрианова-Перетц В. П. Задонщина. Текст и примечания//ТОДРЛ. М.; Л., 1947. Т. 5. С. 194–224.
Адрианова-Перетц. (Опыт реконструкции) — Адрианова-Перетц В. П. Задонщина. (Опыт реконструкции авторского текста)//ТОДРЛ. М.; Л., 1948. Т. 6. С. 201–255.