И ставъ на мѣстѣ, повелѣ трубите со избранною трубою. Храбрый же богатыре со всѣхъ странъ приехаша на трубный гласъ и на всѣхъ испытовати доволно всѣхъ оружии от поганых татаръ. Грядуще же и весело ликующе и поюще пѣсни, ово богородичнѣ, ово мученичнѣ и побѣдныи. Собранному же всему воинству, князь же великий на мѣстѣ ставъ посредѣ ихъ, начать плакате и радоватися. Глаголюще: «Князи и сынове рустии, бояре мѣст //л. 311, об. ныи, и воеводы силныи и сынове всея земли Руския! Вамъ подобает тако ж служити, а мнѣ подобаетъ тако радоватися. Внегда посетить мя Господь, а буду на своемъ столѣ, на великомъ княжении, и тогда имамъ васъ даровати. А нынѣ сия управимъ, кождо ближняго своего похороните, да не будутъ во снедъ звѣремъ телеса християнская».

Княз же великий стоя за Дономъ осмъ дний, дондеже разобра телеса християнская с нечестивыми. Християн же похорониша скоро, колко успѣша, нечестивый же повержены зверем на снѣдение.[Над словом надписано расхищении.]

Говоритъ князь великий Димитрий Ивановичъ: «Братия, князѣ руския, воеводы мѣстныя, считайтеся, братия, коликихъ воеводъ нету, колико молодыхъ нѣтъ?». Говоритъ Григорий Александровичу московский боляринъ: «Ну ж, гос- подинъ князь великий Димитрий Ивановичъ, нету у насъ боляринов московскихъ болших 40, а 12 князей бѣлоозерскихъ, а 13 боляриновъ посадниковъ новогородскихъ, а четыредесяти боляринов серпуховских,[Испр. по У. Е серповскихъ.] а 20 боляринов переяславских, а 25 боляриновъ костромскихъ, а 35 боляриновъ володимерскихъ, а осмъ боляриновъ суждалскихъ, а чтыредесятъ бояринов муромских, а 30 боляриновъ ростовских, а 25 боляриновъ димитровских, а 60 боляриновъ звиногородскихъ, а 15 боляринов углецских. А згинуло у нас дружины полтретяста тысячъ. И помилова Богъ землю Рускую, осталося всеѣ дружины 40 тысячей и пять».

Рече же великий князь Димитрий Ивановичъ: «Братия, князи рустии, воеводы местный, //л. 312 молодыи люди избиты всѣ. Вамъ, братие, сужено между Дономъ и Днѣпромъ, на полѣ Куликов,[Испр. по У. Е Кулиновѣ.] на рѣцѣ на Неправдѣ. Положили есте головы своя за землю Рускую, за святыя церквы. Простоте мя и благословите в семъ вѣцѣ и в будущемъ». Сие же оставимъ, на преднее возыидѣмъ.

Поганому же царю Мамаю отселѣ избежавшу до моря, до мѣста, идеже град Кафа созданъ бысть. Утаивъ свое имя, и Познань бысть нѣким купцемъ, и ту убить бысть от фрагъ, испроверже злѣ живот свой. Сия же оставимъ зде.

Слышав же се Олгердь Литовский, яко князь великий Димитрий Ивановичь победи и одолѣ безбожного Мамая, возвратися воспятъ со студомъ своимъ. Безбожный же не токмо Москвы не получив, но и своих лишенъ еллинъ. Олгъ Резанский такожъ злѣ животъ скончавъ. Ровъ изры ископаи и впадеся въ яму, юже сотвори, обратися болѣзнь его на главу его, и на верхъ его неправда его сниидетъ.

Слово о полку Игореве, как мы уже писали, издано было, учитывая уровень развития археографии конца XVIII в., превосходно. Это подтверждается и известием о том, что было три корректуры, которые последовательно держал каждый из трех издателей. Малейшие ошибки исправлялись (даже изымались сверстанные листы). О высоком качестве издания свидетельствовал H. М. Карамзин, сличавший его с рукописью. Наконец, анализ разночтений в Екатерининской копии также, как правило, не позволяет отдавать им предпочтение перед печатным изданием. Если в издании и были дефекты, то они связаны с неудачной разбивкой текста на слова, неверной транскрипцией слов с выносными буквами и, наконец, с расстановкой ъ и ь в духе орфографии конца XVIII в. Однако значительное число ошибок было допущено переписчиком, списывавшим скорописный экземпляр Слова под полуустав XV в. В нижеследующей реконструкции исправляются дефекты и самого издания, и переписчика конца XVIII в. Не исправляются погрешности, допущенные автором Слова (главным образом грамматические и стилистические).

Все это позволяет максимально наглядно представить себе первоначальный текст памятника. Единственное исключение делается для вставок А. И. Мусина-Пушкина. Они сохраняются, ибо в позднейшей судьбе Слове тесно слились с основным текстом. В настоящее время трудно также снять орфографические изменения, внесенные А. И. Мусиным-Пушкиным в первоначальный текст памятника. В сносках обозначаем: М-П — издание 1800 г., Е — Екатерининский список, К — выписки у H. М. Карамзина.

Основы реконструкции изложены в тексте исследования (особенно в главах II, V, VII).

Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повѣстий о пълку Игоревѣ, Игоря Святъславлича! Начати же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню. Боянъ бо вѣщий, аще кому хотяше пѣснь творити, то растѣкашется мыслию по древу, сѣрымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы. Помняшеть бо, речѣ[Испр. М-П речь. Е рѣчь.] първыхъ временъ усобицѣ. Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедѣй, которой[Испр. М-П, Е который.] дотечаше, та преди пѣсь пояше старому Ярослову, храброму Мстиславу, иже зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславличю. Боянъ же, братие, не 10 соколовь на стадо лебедѣй пущаше, нъ своя вѣщиа пръсты на живая струны въскла- даше; они же сами княземъ славу рокотаху.

Почнемъ же, братие, повѣсть сию отъ стараго Владимера до нынѣшняго Игоря, иже истягну умь крѣпостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половѣцькую за землю Руськую.

Тогда Игорь възрѣ на свѣтлое солнце и видѣ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружинѣ своей: «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти. А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону». Спала князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи, искусити Дону великаго. «Хощу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго съ вами, русици. Хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».

О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, спивая[Испр. М-П, Е свивая.] славы обаполы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы. Шти было пѣсь Игореви, того (Олга) внуку: «Не буря соколы занесе чресъ поля широкая, — галици стады бѣжать къ Дону великому». Чили въспѣти было, вѣщей Бояне, Велесовь внуче: «Комони ржуть за Сулою, — звенить слава въ Кыевѣ. Трубы трубять въ Новѣградѣ, — стоять стязи въ Путивлѣ!». Игорь ждетъ мила брата Всеволода. И рече ему буй туръ Всеволодъ: «Одинъ брать, одинъ свѣтъ светлый — ты, Игорю, оба есвѣ Святъславличя! Сѣдлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, осѣдлани у Курьска напереди. А мои ти куряни свѣдоми къмети, подъ трубами повити, подъ шеломы възлелѣяны, конець копия въскръмлени, пути имь вѣдоми, яругы имъ знаеми, луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени, сами скачють, акы сѣрыи влъци въ полѣ, ищучи себе чти, а князю славы».[Испр. М-П, Е славѣ.]

Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поѣха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше. Нощь стонущи ему грозою. Птичь убуди. Свистъ звѣринъ въста близ.[Испр. М-П зби. Е текста свисть… зби нет.] Дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ, Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, Тьмутораканьскый[Е Тъмутораканскый.] блъванъ.

А половци неготовами дорогами побѣгоша къ Дону великому. Крычатъ тѣлѣгы полунощы, рци лебеди роспужени.[Испр. М-П, Е роспущени.] Игорь къ Дону вой ведетъ. Уже бо бѣды его ⁸пасутъ птиць под облакы⁸.[8–8 Испр. М-П, Е пасетъ птиць подобию.] Влъци грозу въсрожатъ по яругамъ. Орли клектомъ на кости звѣри зовутъ. Лисици брешутъ на чръленыя щиты. О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!