Что было дальше, вновь помню смутно. Против меня боролось шестеро противников, а биться против шести сложно даже с ангельской подготовкой. Усложняло, что они были тренированными ребятами, прошедшими горнило армии, самой лучшей и самой боеспособной на сегодняшний день, несмотря на то, что самой маленькой. Но с другой стороны то, что они были подшофе, упрощало мою задачу, как и то, что все они дрались в рамках стандартной знакомой мне техники.

  Все закончилось внезапно. Тот самый скверный тип с ножом чуть не достал меня. Я вынужден был отойти, после чего тормоза, державшие сознание изнутри, дали сбой. Уход, уход, блок...

  ...Нет, нож не выпал. Парень слишком хорошо дрался и был слишком трезв, чтобы сделать его, как котенка. Пришлось вырвать его из рук и всадить ему самому в живот. На автомате, голом инстинкте, как деяние, самое оптимальное в данной ситуации.

  - Назад! - заорал я. Голос мой содержал столько эмоций, что закаленные в драках марсиане отпрянули.

  Тип оседал на землю, зажимая рукоятку, из под которой текла кровь, смотря на меня недоуменными свинячьими глазками. Я не нервничал - вроде не задел жизненно важных органов, даже с моими анатомическими познаниями. Но если скорая не подоспеет вовремя, он не выживет. Потому я продолжил орать, выбрав мишенью ближайшего марсианина:

  - Чё стоишь столбом, урод? Скорую вызывай! Загнется же!

  Тот послушался. Активировал перед глазами козырек и лихорадочно принялся набирать заветные цифры. Я же подошел к Тимуру.

  - Так нельзя, Тимур, понимаешь? Нельзя быть ими!

  Тимур молчал, виновато созерцая землю. Я же подумал и добавил:

  - Мне одна знакомая фразу интересную сказала: "Если долго смотришь в бездну, это значит, что бездна смотрит в тебя". Тимур, ты не такой, как они. Не смотри в бездну.

  Затем тяжело вздохнул и пошел дальше, в сторону виднеющегося вдали поворота на оживленную улицу. Марсианин глаз так и не поднял.

* * *

  Вскоре я набрел на какой-то парк, точнее скверик. В центре его на постаменте возвышался монумент Эрнесто Хэмингуэю, вокруг стояли лавочки, на которых отдыхали мамаши, следящие за детьми, резались в шахматы пожилые сеньоры и ворковали влюбленные парочки. Вид эдакой идиллии успокоил, взвинченные донельзя нервы начали расслабляться. Отпускало. Побочным эффектом стало возвращение состояния опьянения и головная боль, но это уже мелочи. Потерплю. В конце концов, золотая карточка все еще лежала в моем кармане, а что значат слова "похмелиться" и "лечиться" я сегодня узнал.

  Она села рядом, подойдя как-то незаметно. Слишком незаметно для человека с моей подготовкой. Видно да, хорошо отпустило.

  - Катюш, если я разочаровался в людях, это еще не значит, что полюбил и простил вас.

  Она безразлично пожала плечами.

  - Пойдем домой, Хуан? А?

  Голос ее был нежный, почти материнский. От него так и веяло заботой. Причем, она была искренняя, не играла и не фальшивила - я чувствовал.

  - Что ты подразумеваешь под словом "дом"? - усмехнулся я.

  - Базу, - коротко ответила она.

  Я попытался засмеяться, но не получилось - из груди вырвался лишь слабенький хрип.

  - Смотри, вон там, за деревьями, машина, - продолжила она. - В ней девчонки. Твои. Они ждут тебя, переживают. А вон там, - указала она в другую сторону, - еще одна. Там не твои девчонки, но они тоже переживают. Искренне, Хуан, можешь поверить. Хотя не из твоего взвода. Понимаешь?

  Молчание.

  - Пойдем домой, малыш? Тебя ждет семья. Самая настоящая, большая и любящая.

  Я хотел съязвить, но желчь не шла, не хотела вырываться из моих уст. Вместо этого произнес нечто, характеризующееся словом "бред" или "отмаз", как бы признавая ее доводы насчет дома и семьи:

  - Сколько людей в этой семье хотят меня удавить?

  Катарина пожала плечами.

  - Отношения в семьях редко бывают безоблачны. Бывает, и брат идет на брата с кулаками, и сын отцу морду бьет. Но это все равно семья, Хуан, и это ты тоже понимаешь.

  Да, понимаю. И, черт возьми, мне это ОЧЕНЬ не нравится!

  - Оставьте меня в покое! - сквозь зубы процедил я, давя в себе приступ бешенства. Берсерк, сидящий внутри, пытался найти дорогу на волю, и стоило больших сил ее ему не дать. Разум понимал правоту ее слов и не хотел спорить, видел бессмысленность этого, и только мой извечный товарищ, мое благословение и проклятие, оставался нонконформистом.

  Дабы не сорваться, я вскочил и как можно быстрее помчался прочь отсюда. Куда-нибудь, как можно дальше, лишь бы не видеть и не слышать никого из ангелочков. Хоть за орбиту Эриды, хоть в пасть к дьяволу. Но подсознательно понимал, что это не поможет.

  Сидящая на лавочке женщина улыбнулась. Довольно, но без превосходства. Тем временем иконка над ее правым глазом замигала красным. Спустив ладонью козырек, закрыв им оба глаза, она активировала связь.

  - Лея интересуется, как дела у мальчишки, - бросили на том конце. Именно бросили, голос тяжелый, недовольный, нервный. Она вновь улыбнулась - злить этих людей доставляло ей особое удовольствие.

  - Передай, все хорошо. Он еще не готов, но нижняя критическая точка пройдена.

  - Когда представишь хоть какой-то отчет?

  - Я уже говорила, после окончания операции. А теперь извини, мне надо работать. Наш мальчик собирается в метро.

  Рассоединившись, она активировала пятую линию.

  - Группы два и три, слушай приказ...

Глава 9. Катарсис (часть 2)

  Я поднял голову. Пантера ходила по комнате в поисках вещей. Выглядела она донельзя злой и растерянной. Что, родная, не по себе? Вот только меня не вздумай ни в чем обвинять.

  Но она и не пыталась. И злилась на себя - ее чувства читались, как на ладони. Но от осознания этого легче не становилось. Мне не хотелось, чтобы она уходила так, и мне не хотелось, чтобы она уходила вообще.

  - Марина, ну ты скоро? - раздался голос со стороны входного люка. Тигренок вернулась. Всё так запущено?

  - Уходишь? - подал голос я.

  - Да. Как ты? - Голос сухой, все негативные эмоции безжалостно задавлены. Но задавлены искусственно, от этого интонация казалась какой-то похоронной. Я выдавил кислую улыбку.

  - Уже лучше. Спасибо. Спасибо за все, что для меня сделала. Я чувствую себя человеком, впервые за все эти дни.

  - Не за что, - равнодушно произнесла она, погруженная в свои мысли.

  Что, и всё? Большего я не достоин? Недостоин хотя бы знать, в чем дело и почему такой поток самобичеваний? Мы взрослые люди, отдаем отчет своим поступкам, и если напортачила - прими с гордо поднятой головой. Не уподобляйся собаке, которая скулит о содеянном. И хотя бы расскажи, в чем дело - может, помогу чем-нибудь, чем черт не шутит? Вместе чудачили - вместе и разгребем!

  Но она мои мысли, естественно, не слышала, а я был слишком неопытным психологом, чтобы найти приемлемую форму их озвучивания.

  - Марина, что случилось? - не выдержал я и пошел по самому легкому пути.

  - Ничего. - Она была непробиваема.

  - Я вижу это "ничего". Что с тобой?

  - Я ухожу. - Голос такой же сухой и безразличный.

  - Я знаю. Что с тобой такое? Что происходит? Ты сама не своя!

  Она вспыхнула, хотела что-то сказать, но в дверях показалась Тигренок, и стушевалась.

  - Хуан, не надо, отпусти ее, - укоризненно произнесла вошедшая.

  - А я держу? - воскликнул я, понимая, что ничего не понимаю. - Насильно привязал?

  Тигренок посмотрела в пол, не ответила.

  - Беатрис, выйди, - бросила Пантера сестре тоном, не терпящим возражения.

  - Но...

  - Подожди внизу! Я сейчас!

  Поняв, что спорить бесполезно, та скривилась, но подчинилась.