Гостиница называлась просто, но со вкусом – «Братск». Это мода многих городов. Патриотично и без претензий. Да и приезжему легко запомнить место нового обитания. Кстати, с возвращением Ленинграду прежнего названия, бывшая одноименная гостиница тут же сменила вывеску на «Санкт-Петербург». Сервис торопливо идет в ногу со временем.

О наших гостиничных приключениях можно написать целую книгу. Красочно обрисовать, как в Одессе к нам с Сережей в номер по случайной телефонной договоренности пришли две совершенно незнакомые девушки с бутылкой вина. И вину Сережа обрадовался больше. Как в райцентре Ширяево на весь этах был один умывальник в коридорном закутке. Из него мы брали воду для питья, в него же тайком мочились. Для более солидных подвигов надо было идти на холод в монументальный железобетонный сортир. Как в Иркутске, в гостинице «Сибирь» мы столкнулись с прямо-таки иезуитской бдительностью администрации: визитные карточки постояльцев для мужчин и женщин были разного цвета, чтоб мужики не водили по своим визиткам посторонних дам и наоборот. Как в Кишиневе мы жили вчетвером в огромной комнате пятиместного номера и еще доплачивали, чтоб не подселили пятого. Там от перегрузки и кустарного молодого вина у Ильи прихватило сердце, и мы полночи вызывали «скорую» с единственного телефона дежурной. А когда приехавший врач сделал Илье укол, и все обошлось, мы на радостях допили оставшиеся банки с вином и проспали свой поезд. Как в Череповце я кемарил в холле, потому что номер был занят для интимных целей. Как в холлах других городов кемарили мои сотоварищи. Как в Донецке после фестивального банкета мы вернулись в гостиницу глубокой ночью, и заслуженный швейцар, по негласному профессиональному обычаю увешанный знаками центральной и региональной доблести («Тридцать лет граненому стакану»), из вредности не пускал Сережу, потому что тот забыл визитку в номере. Ему практически нечего было достать из широких штанин. Лифт уже не работал, и нам с Ильей пришлось топать на шестой этаж и обратно. А когда обиженный Сережа был восстановлен в статусе постояльца, он вдруг закричал на бдительного обладателя нагрудного металла:

– Сталинист! Скольких людей ты замучил в подвалах?!

После этого в тесном кругу мы всех швейцаров называли сталинистами.

В «Братске» швейцар, конечно, тоже имелся, но какой-то удивительно доброжелательный и спокойный. Может быть потому, что я по рождению и воспитанию дальневосточник и искренне верю, что за Уральским хребтом люди душевней в отношениях между собой. Вообще, гостиница мне понравилась. Дежурные на этажах выглядели просто красавицами. Возле каждой, естественно, уже несли вахту суровые темноволосые ребята кавказского происхождения.

Зато удобства были максимальными. В номерах исправная сантехника, совместимая с любой периферией. Телефон, телевизор, холодильник – и все работает. А главное – номера одноместные. Не надо все двадцать четыре часа слышать, видеть и обонять соседа. При теперешних ценах – просто неправдоподобная роскошь.

Саша попрощался и убежал по делам. Сказал, что первое выступление завтра. Мы переоделись, сходили друг у другу в гости, договорились, что вместе пообедаем и осмотрим магазины на предмет колониальных товаров.

– Начало хорошее, – сказал я. – Интересно, заплатят они нам или нет?

О.А. Благодушно усмехнулся.

– Это именно то, что каждый охотник желает знать.

5.

Когда идешь рядом с хромым – поджимай ногу.

Восточная мудрость

В столовой выяснилось, что Кипренский питается исключительно по науке. Мяса не ест. Солью и сахаром не злоупотребляет. Устраивает разгрузочные дни, голодает по Брэггу. В общем, находка для составителей наших продовольственных норм.

На раздаче он уверенно попросил кашу без масла. Отсутствие масла было вполне объяснимо. Но каши тоже не оказалось.

– А это что? – ткнул пальцем Кипренский.

– Это гарнир, вареное просо.

– Дайте два гарнира.

– Гарнир идет под второе. Шницель, тефтели, бифштекс.

– Я не ем мясного, – гордо сказал О.А.

– Олег Анисимович, – вмешался я, – не волнуйтесь, это можно. Это не мясное.

– Ничего не знаю, – сказала раздатчица. – Гарнир идет ко вторым блюдам.

О.А. неохотно принял решение.

– Хорошо, давайте. Виталий, вы что берете?

– Мне бифштекс, – выбрал я. – Он богаче крахмалом.

– Придется вам съесть два бифштекса, – вздохнул О.А. – Я, конечно, за свой заплачу.

Я не возражал. Мы прихватили еще по винегрету – захотелось свежих нитратов – и по стакану прозрачного компота, убедительно доказывающего чистоту ангарской воды.

Обед скрасила поучительная беседа о диетах и голодании. Кипренский обращал меня в свою веру. Оказывается, каждый индивидуум напичкан шлаками. Именно от них все зло, от простуды до бездуховности. Работа желудка становится непосильной. Ни на что другое организма уже не хватает. Человек физически и морально деградирует. Пища должна быть простой и сытной, не так ли?

Я сказал, что по-моему, пища прежде всего должна быть. Остальное зависит от точки зрения.

На Чукотке, в одном гостеприимном доме, мы восторженно проверяли, сколько красной икры удерживает стандартный кусок хлеба, взятый за уголок. В Одессе, в женской колонии, пробовали тюремную пайку. В ресторане Кишинева знакомились с национальной кухней. Выбрали в меню колоритное молдавское название, и официант принес котлеты с картошкой. То есть еда, кроме прямого назначения, является источником духовного познания.

Кипренский, не споря, доклевал просо, поблагодарил за компанию и ушел. Сказал, что подождет на улице. Я даже не успел поведать ему о выпускниках-биологах, с которыми общался на военных сборах после окончания университета. Ребята превозносили экзотические блюда и охотно делились накопленным кулинарным опытом. Например, как надо жарить дождевых червей до золотистой корочки.

А с просом у меня вообще связано замечательное воспоминание. Мы ехали на автобусе из Вильнюса в Шяуляй. В концертной бригаде была одна женщина, Ирина Алексеевна, окруженная, естественно, всеобщей заботой и двусмысленными разговорами. Ехать по Литве, надо признать, не слишком весело. Аккуратные однообразные пейзажи быстро надоедает. Надо было как-то убить время. Ирина Алексеевна оказалась идеальным объектом спонтанного высококвалифицированного розыгрыша.

Повод дал Дворкин. Он шумно вздохнул и произнес, ни к кому, собственно, не обращаясь:

– Интересно, там в магазинах есть просо? Что-то поясницу ломит.

Ирина Алексеевна встрепенулась.

– А что, просо помогает? – осторожно поинтересовалась она.

Нужно обладать особым цинизмом, чтобы не удовлетворить нашу российскую женщину в ее интересе к охране здоровья. Мы в четыре голоса повели разъяснительную работу. Просо, говорили мы, не просто помогает. Это вечное и эффективное средство сразу от всех болезней. Оно аккумулирует энергию космоса и щедро делится ею с потребителем. Еще в Древнем Египте просо применяли для искусственного осеменения крупного рогатого скота. Просологов там чтили наравне с верховными жрецами. Видеть во сне просо и по сей день расценивается как знак большой удачи при последующем совершении зачатия.

Просяные ванны (два мешка крупы на три литра воды при непрерывном вращении с боку на бок) устраняют радикулит, геморрой и сердечную недостаточность. Розовый портвейн с добавлением просяного масла заменяет любое косметическое средство.

Ирина Алексеевна ахала и запоминала рецепты. Теория просолечения рождалась буквально на глазах. Мы уже потеряли бдительность и лепили все, что взбредет в голову. Просо выводило из организма радиацию и снимало зубную боль. Утоляло жажду в пустыне. Избавляло от родимых пятен (в том числе и капитализма). Поднимало творческий потенциал на небывалый уровень. Это мог бы подтвердить любой просотерапевт.

– А почему об этом ничего не пишут? – негодовала Ирина Алексеевна.