Тогда Гикия сказала им: «Подтвердите, что, когда я умру, вы похороните меня внутри города, и тогда я открою вам свою тайну; я не ищу от вас сделать что-нибудь тяжелое». Мужи же, услышав это, со всей готовностью заверили ее клятвою, говоря: «Когда ты умрешь, мы похороним тебя внутри города, и тогда я открою вам свою тайну, я не ищу от вас сделать что-нибудь тяжелое." Мужи же, услышав это, со всей готовностью заверили ее клятвою, говоря: "Когда ты умрешь, мы похороним тебя внутри города и не вынесем тебя из городских стен." Гикия, приняв с доверием их клятву, сказала: "Так как вы поклялись мне, то я открою вам свою тайну: я хочу, что бы вы знали, что мой муж хранящий врожденную злобу своего города питающий коварство и зависть к нам, введя тайно в мой дом в разное время толпу боспорцев числом до двухсот душ вооруженных, содержит их без моего ведома. Но Бог случайно ныне открыл мне это. Муж имеет замысел: когда я в память своего отца устрою гражданам праздник и вы после пришества ляжете спать, — подняться ночью вместе с собравшимися к нему боспорцами и своими домочадцами, поджечь ваши дома и всех вас перерезать. Вот уже наступает день памяти моего отца, и я, сообразно со своей клятвой, должна, по обыкновению, дать вам все необходимое для пиршества. Итак, вы соблаговолите все с радостью прийти, спросить и охотно все взять, чтобы он как-нибудь не заподозрил, что мы узнали его замысел, и чтобы внезапно не вышло междоусобная война. Устройте, по обыкновению, общественный пир, но умеренно, и водите хороводы на улицах. Пусть каждый приготовит в своем доме дров, связки хворосту и большие факелы — и затем сделайте вид, что уходите спать, уставши пировать и водить хороводы. И когда я раньше обыкновенного прекращу пир и прикажу запереть свои ворота, тогда вы тотчас же в полной тишине несите всеми домами с рабами и рабынями дрова, хворост и факелы, кладите их к воротам, калиткам и вокруг всего дома; облейте дрова маслом, чтобы они скорее разгорелись. Когда я выйду и скажу вам, тотчас устройте костер, а сами в вооружении станьте вокруг дома и когда кого-нибудь увидите выскакивающим из окна, тех убивайте. Идите, расскажите эту тайну и приготовьте все, что я вам сказала».

Граждане, услышавшие об этом от этих трех лиц, в короткое время исполнили все согласно со словами Гикии. Когда наступил день поминок, Гикия как бы с радостью пригласила граждан, прося их взять все приготовленное для пиршества. Муж ее присоединился к этому и просил дать им для пира побольше вина. Граждане, с удовольствием приняв все дары, начали пировать, как им было предложено, и весь день водили хороводы; по наступлении же вечера стали утомляться и уходить в свои дома на покой; пировали они целыми домами Гикия в своем доме просила всех своих пить не стесняясь, чтобы они, напившись, скорее уснули; только одних постельниц она просила не пить — и сама воздрживалась от вина; доставши красный кубок, она дала его своей постельнице, знавшей в чем дело, и велела ей примешивать в него воды, так что муж, видя красный кубок, не догадывался, что она пьет с водой.

Когда наступил вечер и горожане, как сказано, утомились, Гикия говорит своему мужу: «Пойдем и мы на покой, так как достаточно уже повеселились». Муж, услышав эти слова, еще более обрадовался и лег спать; сам он этого не мог сказать, чтобы не подать жене повода заподозрить задуманное коварство. Гикия же приказала запереть ворота и все калитки и принести к себе, по обыкновению, ключи; затем тайно говорит своей верной постельнице, знавшей о замысле: «Поди, возьми с остальными постельницами осторожно все мои украшения, золото и все нужное, сколько сможешь взять за пазуху, и приготовьтесь — чтобы, когда я вам скажу, следовать за мной». Они исполнили все по ее приказанию и были наготове. Муж Гикии прилег немного соснуть, чтобы вскоре встать для нападения на город. Гикия же медлила ложиться, пока все домашние не заснули. Муж ее крепко уснул после обильной выпивки. Гикия, увидев, что он заснул, осторожно заперла его в спальне на ключ и, вышедши из дома со своими постельницами, тихо прошла через калитку, заперла ее и тотчас приказала горожанам поскорее разложить огонь вокруг дома.

Когда был подложен огонь и дом загорелся, всякий, кто из бывших в нем выскакивал, был убиваем гражданами. Таким образом, дом вместе с находившимися в нем людьми сгорел весь дотла, и Бог спас город херсонеситов от злоумышленников-боспорцев. Когда граждане хотели срыть остатки сгоревшего дома и расчистить место для постройки нового, Гикия не позволила, а, напротив, приказала всем сносить и выливать туда всякую нечистоту — чтобы весь ее дом был завален ею как место злого замысла против города; поэтому и до сих пор это место называется дозором Ламаха.

После всех этих событий херсонеситы, видя беспредельное благодеяние, оказанное им после Бога Гикией, которая не пощадила ничего из своего состояния, но предпочла всему спасение города, в благодарность воздвигли в честь нее на городской площади две медные статуи, изобразив ее в молодых летах, в каких она была во время этих событий, показывая этим ее огромное благодеяние, и любовь к согражданам, что уже в юных летах она так сумела, после Бога, спасти свое отечество. На одной статуе они представили ее в скромном убранстве, открывающую согражданам коварные замыслы своего мужа; а на другой — в боевом виде защищающейся против злоумышленников города. На пьедестале статуй изложили всю историю оказанных Гикией, после Бога, благодеяний гражданам. И если кто хочет проявить любовь к прекрасному, тот всякий раз, как встретится надобность, очищает этот пьедестал с целью прочтения написанного на нем, — для воспоминания о совершенном ею и для изобличения злоумышленников-боспорцев.

Спустя несколько лет, когда у херсонеситов был венценосцем и первенствующим Стратофил, сын Филомуса, Гикия, как женщина очень умная, захотела испытать херсонитов и узнать, действительно ли они исполнят свое клятвенное обещание и похоронят ее внутри города; и вот, сговорившись со своими служанками, она притворилась внезапно умершей от какого-то огорчения. Девушки, обрядив ее, объявили гражданам, что госпожа их умерла, и потому путь покажут им, в каком месте она должна быть погребена. Херсонеситы, услышав о смерти Гикии, после совещания не постарались исполнить свое клятвенное обещание похоронить ее внутри города, но подняли и вынесли ее для погребения вне города. Когда носилки были уже поставлены у могилы, Гикия вдруг села и, окинув взором всех граждан, сказала: «Таково ваше клятвенное обещание? Так вы говорите правду во всем? Горе тому, кто будет верить херсонеситскому гражданину». Херсонеситы, увидев ее насмешку над ними, очень устыдились сделанного ими нарушения клятвы и стали просить ее успокоиться, простить им этот проступок и больше не бранить их.

Итак, они уверили ее вторичною клятвой, что похоронят ее не за городом, а внутри города. Это обещание они выполнили: еще при жизни Гикии они устроили ей гробницу в том месте, которое она сама избрала, и воздвигли ей другую медную статую, вызолотили ее и поставили возле ее гробницы ради вящего уверения.

IV

Древнейший град — в развалинах, в пыли, Но память о веках неистребима… Клочок сухой щебенистой земли На тесной кромке побережья Крыма, Где волн понтийских не смолкает шум, Где зубья скал увиты пенным кантом И шквалы ветра будоражат ум, Когда борей вступает в спор с левантом, И где прибой столетьями долбит Известняков сарматских вертикали, — Вот здесь, в руинах, на плато лежит Все то, что грекиХерсонесом звали, Что в византийских актах и трудах Носило имя города Херсона, А старец Нестор, киевский монах, Как Корсунь-град писал во время оно. Неповторим его застывший вид, Печален днем, а вечерами страшен Ряды колонн, фундаменты апсид, Массивы стен, остатки грозных башен… Текли года — некрополи росли: Не только раб подвержен смертной каре… Печальный вздох летит из-под земли С надгробных плит — с коротким словом: ХАЙРЕ.

Греческие эпитафии — надгробные надписи — по традиции завершались коротким призывным словом «Хайре» — как бы замогильным обращением души умершего к живущим, к тому, кто проходит мимо могилы: слово это одновременно означало и «Привет!», и «Прощай!». Как звучала эпитафия Гикии — мы не знаем. Может быть, лаконично: «Гикия, славная дочь Ламаха, прощай», — а может быть, пространно, с напоминанием о ее незабвенном для херсонеситов деянии и с картиной ее загробной жизни: «Ныне же ты почиваешь на хладных песках у волн шумящего Коцита… вокруг тебя кружатся чернопучинные потоки Океана, а души сошедших под землю усопших страшно шумят…». На великом тысячелетнем некрополе — городе мертвых, каким является ныне Херсонес, не сохранилось ни надгробие Гикии, ни один из ее памятников, никакого вещественного следа ее жизни. Мы даже не знаем доподлинно, исполнили ли херсонеситы ее главную просьбу, сдержали ли свою клятву: ведь сила обычая — не хоронить граждан в черте города — была слишком велика. Археологи пока не дали ответа на этот вопрос — поэтому будем верить легенде, которая пережила века.