Изменить стиль страницы

§152. Система Августина: изначальное состояние человека и свобода воли

Августин (354 — 430) уже в «Исповеди», в 400 г., за десять лет до начала пелагианских споров, описывает свои богатые и глубокие размышления о человеческом грехе и Божьей благодати. Эта его классическая автобиография, которую следует прочесть каждому изучающему богословие, универсальна, и, читая ее, каждый христианин должен оплакать собственные заблуждения, прийти в отчаяние от самого себя, предать себя без условий в руки Бога и положиться на незаслуженную благодать[1787]. Августин в своей собственной жизни прошел через все ранние этапы истории церкви и преодолел в теории и на практике ересь манихейства до того, как появилась ее противоположность, пелагианство. Благодаря своим богословским опровержениям этой последней ереси и ясному развитию библейской антропологии он приобрел самую благородную и длительную известность. В связи с событиями, описанными в «Исповеди», он разворачивает свои взгляды на евангельское учение о грехе и благодати, и точно так же он учитывает свой личный опыт в антипелагианских произведениях. Августин не учил тому, чего не пережил. В нем философ всегда слит с живым практикующим христианином. Высочайшие метафизические рассуждения у него неосознанно переходят в поклонение. Живое благоухание личного опыта вдвойне усиливает интерес ко взглядам Августина и делает их непреодолимо привлекательными для всех искренних умов[1788].

Однако система Августина не была всегда одинаковой; она совершенствовалась благодаря личным конфликтам и практическим испытаниям. От многих из своих ранних взглядов — например, о свободе выбора и об отражении веры в делах человека — он сам отказался в «Отречениях»[1789], а следовательно, его не нужно воспринимать как непогрешимого судью. Кроме того, он придерживается евангельских учений о грехе и благодати не в протестантском смысле, но, как и его преданные ученики янсенисты, в связи со строго церковной и обрядовой системой католичества; он учил необходимости крещения для рождения свыше и тому, что все некрещеные дети прокляты, и по сути отождествлял оправдание с освящением, хотя и считал освящение делом безвозмездной благодати, а не человеческой заслугой. Одни лишь только богодухновеннные апостолы были выше обстоятельств своего времени и никогда, сражаясь с одним заблуждением, не впадали в его противоположность. Однако Августин — это ярчайшая звезда в созвездии отцов церкви, она проливает свой свет на мрачнейшие периоды средневековья, на католиков и протестантов в равной мере, и ее свет не утратил яркости даже до наших дней[1790].

Антропология Августина может быть разделена на три этапа религиозного развития человечества: status integiitatis, status corruptionis и status redemptionis.

I. Изначальное состояние человека, или состояние невинности.

Представление Августина о рае неизмеримо возвышеннее, чем у Пелагия. Оно предполагает гораздо более низкое грехопадение и гораздо более славное проявление искупительной благодати. Первоначальное состояние человека напоминает состояние блаженных на небесах, хотя и отличается от этого конечного состояния, как неразвитый зародыш от сформировавшегося плода. Согласно Августину, человек вышел из рук Творца как истинный шедевр, без малейшей погрешности. Он обладал свободой, чтобы творить добро, разумом, чтобы познать Бога, и Божьей благодатью. Но иод этой благодатью Августин (не очень удачно выбравший термин) понимает только общую сверхъестественную помощь, необходимую для творения, чтобы устоять в благе[1791]. Отношения человека с Богом были отношениями радостного и совершенного повиновения. Отношения тела и души были такими же. Плоть еще не испытывала похотей, которые направлены против духа; они пребывали в совершенной гармонии, и плоть полностью подчинялась духу. «Не искушаемый и не борющийся сам с собой, Адам наслаждался в этом месте блаженством мира с самим собой». Этому внутреннему состоянию соответствовало и внешнее. Рай был не только духовным, но также зримым и материальным, без жары и холода, без усталости или возбуждения, без болезней, боли или дефектов какого‑либо рода. Августиновские, как старые протестантские, описания совершенства Адама и блаженства рая часто превосходят здравые стандарты Священного Писания и отчасти заимствуют свою красочность из описаний небесного рая будущего, который никогда не может быть утрачен[1792].

Однако Августин допускает, что первоначальное состояние человека было лишь относительно совершенным, совершенным в своем роде — как ребенок может быть совершенным ребенком, исполняя уготованную ему задачу стать взрослым, или как семя, которое совершенно выполняет свои функции семени, если оно вырастает в дерево. Один лишь Бог неизменен и абсолютно благ; человек же подвержен изменениям во времени и, следовательно, должен меняться. Первоначальные дары были даны человеку только как силы, он мог выбрать один или другой путь развития. Адам мог пойти прямо, развиться гармонично в нерушимом единстве с Богом, постепенно достигнув окончательного совершенства, — или же он мог отпасть, породить зло ex nihilo, злоупотребив свободой воли, и развиваться в негармоничности и противоречиях. Благодать сделала возможным, чтобы его разум стал неспособен к заблуждениям, его воля — ко греху, его тело — к смерти; при выборе нормального пути роста эти возможности стали бы реальностью. Но это были только возможности, и существовала также противоположная им возможность заблуждения, греха и смерти.

Августин проводит важное различие между возможностью не грешить[1793] и невозможностью грешить[1794]. Первое — это условная или потенциальная свобода от греха, которая может превратиться в свою противоположность, рабство греха. Такое состояние было у человека до грехопадения. А второе — абсолютная свобода от греха, или совершенная святость, которая принадлежит Богу, святым ангелам, успешно выдержавшим свое испытание, и искупленным святым на небесах.

Подобным образом он разграничивает абсолютное и относительное бессмертие[1795]. Первое — это невозможность умереть, основанная на невозможности грешить; это качество Бога и святых после воскресения. Последнее — только возможность бессмертия, предполагающая и противоположную возможность, смерти. Таким было бессмертие Адама до грехопадения, и, если бы он устоял, он обрел бы невозможность смерти; но он утратил ее, согрешив[1796].

Свобода, по Августину, также принадлежит к изначальному дару человека, но он различает разные виды свободы, разные степени ее развития, и на это мы должны обращать внимание, чтобы не обвинять его в противоречии самому себе[1797].

Под свободой Августин понимает, в первую очередь, просто спонтанность или самостоятельную активность, в отличие от действия по внешнему принуждению или из животного инстинкта. И грех, и святость добровольны, то есть являются волевыми действиями, не исходящими из природной необходимости[1798]. Эта свобода принадлежит нам всегда и характерна для человеческой воли, даже в греховном состоянии (в котором воля, в строгом смысле слова, своевольна); она — обязательное условие вины и наказания, заслуги и награды. В этом плане ни один думающий человек не может отрицать свободы, не разрушая идеи ответственности и моральной природы человека. Недобровольная воля — такое же противоречие, как неразумный разум[1799].

вернуться

1787

Доктор Клейнерт проводит интересную, но несколько натянутую параллель между Августином и Фаустом, двумя антиподами, представляющими человечество, в брошюре Kleinert, Augustin und Goethe's Faust, Berlin, 1866. Более очевидным и естественным является сравнение «Исповеди» Августина с «Исповедью» Руссо и «Wahrheit und Dichtung» Гете.

вернуться

1788

Доктор Баур в своей посмертной книге Vorlesungen über the Dogmengeschichte, выпущенной его сыном (1866, Bd. i, p. ii, p. 26), делает тонкое замечание: «У Августина все сосредоточено в индивидуальности его натуры, все сформировано течением его жизни, его опытом и обстоятельствами». Бауру следовало бы, однако, добавить, что личность Августина была настолько замечательной, что самое индивидуальное в нем являлось одновременно и самым всеобщим, а самое субъективное — самым объективным.

вернуться

1789

Retract. 1. i, с. 9.

вернуться

1790

Баур, l. с, р. 32 f.: «с того времени, когда Августин задал направление развития христианской системе, создав учения о грехе и благодати, эта тенденция всегда оставалась в западной догматике преобладающей, и авторитет Августина в церкви стал так велик и значим с течением времени, что даже те, кто отходил от его истинного учения, которому многие не желали следовать строго, считали себя обязанными взывать к его авторитету, а его произведения предоставляли им такую возможность, потому что его система, проходившая через очень разные формы развития и содержащая огромное множество антитезисов, позволяет толковать себя с разных точек зрения».

вернуться

1791

Благодать в этом более широком смысле, как источник всего благого, Августин делает независимой от греха и приписывает обладание ею даже добрым ангелам. См. De corrupt, et grat. §32 (tom. x, 767, 768): «Dederat [Deus homini] adjutorium sine quo in ea [bona voluntate] non posset permanere si vellet; ut autem vellet, in ejus libero rcliquit arbitrio. Posset ergo permanere si vellet: quia non deerat adjutorium per quod posset et sine quo non posset perseveranter bonum tenere quod vellet… Si autem hoc adjutorium vel angelo vel homini, cum primum facti sunt, defuisset, quoniam non talis natura facta erat, ut sine divino adjutorio posset manere si vellet, non utique sua culpa cecidissent: adjutorium quippe defuisset, sine quo manere non possent». Мы видим здесь явно схоластическое и римско–католическое учение о justitia originalis в зародыше; она приписывалась первому человеку как особое наделение Божьей благодатью или сверхъестественное событие на основании знакомого нам различия между imago Dei (образом Божиим, который относится к сущности человека и состоит в обладании разумом и свободой воли) и similitude Dei (уподоблением, реальным соответствием Божьей воле).

вернуться

1792

Ср. несколько отрывков из Opus imperf., i, 71; iii, 147; vi, 9, 17; Contra Jul., ν, 5; De civitate Dei, xiii, 1, 13, 14, 21; xiv, 10, где beatitudo и deliciae Едема описываются в поэтических красках и совершенство распространяется даже на царство животных и растений. Но Августин не оказался твердо последователен. В результате противостояния пелагианству он, случалось, заходил слишком далеко. В трактате De libera arbitria (iii, с. 24, §71, 72), завершенном в 395 г., он говорит, что первые люди не были ни мудрыми, ни неразумными, но просто обладали способностью быть либо мудрыми, либо неразумными. «Infans пес stultus пес sapiens dici potest, quamvis jam homo sit; ex quo apparet naturam hominis recipere aliquid medium, quod neque stultitiam neque sapientiam recte vocaris»… «Ita factus est homo, ut quamvis sapiens nondum esset, praeceptum tarnen passet accipere». И вместе с тем в написанном гораздо позднее Opus imperf. с. Julianum, 1. ν, с. 1 (tom. χ, f. 1222), он наделяет первого человека свойством excellentissima sapientia, ссылаясь на утверждения о том, что Пифагор якобы назвал Адама мудрецом оттого, что тот первым дал имена всем вещам.

вернуться

1793

Posse поп рессаre, которая в то же время предполагает possibilitas peccandi. См. Opus imperf., v. 60 (fol. 1278): «Prorsus ita factus est, ut peccandi possibilitatem haberet a necessario, peccatum vero a possibili», то есть возможность греха была необходима, но сам грех — только возможен. Рессаге posse (способность грешить), говорит Августин в той же самой связи, есть natura (природа человека), тогда как рессаге (грех) — это уже culpa (его вина).

вернуться

1794

Non posse рессаге, или impossibilitas peccandi.

вернуться

1795

Non posse mori, невозможность умереть, и posse non mori, возможность не умереть, или immortalitas major и immortalitas minor.

вернуться

1796

См. Opus iniperf., 1. vi, cap. 30 (tom. x, fol. 1360): «lila vero immorialitas in qua sancti angeli viuunt, et in qua nos quoque victuri sumus, procul dubio major est. Non enim talis, in qua homo habeat quidem in potestate non mori, sicut non peccare, sed etiam possit et mori, quia potest peccare: sed talis est ilia immortalitas, in qua omnis qui ibi est, vel erit, mori non poterit, quia пес peccare jam poterit». De corrept. et grat., §33 (x, f. 168): «Prima libertas voluntatis erat, posse non peccare, novissima erit multo major, non posse peccare: Prima immortalitas erat, posse non mori, novissima erit multo major, non posse mori: prima erat perseverantiae potestas, bonum posse non deserere; novissima erit félicitas perseverantiae, bonum non posse deserere».

вернуться

1797

На различные представления Августина о свободе не обращали внимания Уиггерс и большинство старых историков, но, с другой стороны, о разных видах свободы более или менее ясно говорят Неандер (Neander, Kirchengeschichte и Dogmengeschichte), Риттер (Ritter, Gesch. der christl. Philosophie, ii, p. 341 ff.), Мюллер (Jul. Müller, Die christl. Lehre von der Sünde, ii, 45 ff.), Губер (Joh. Huber, Philosophie der Kirchenväter, p. 296 ff.). Баур основывает свою резкую критику августиновской системы отчасти на ложном предположении, что взгляды Августина на liberum arbitrium — те же самые, что у Пелагия. См. ниже.

вернуться

1798

Retract., i, с. 9, §4: «Voluntas est qua et peccatur, et recte vivitur».

вернуться

1799

Сюда относятся особенно первые главы трактатов De gratia et libero arbitrio (tom. x, fol. 717–721), Opus imperf. contra Julianum и Contra duas epistolas Pelagianorum. В этом смысле даже строжайшие приверженцы августиновской и кальвинистской системы всегда более или менее явно предоставляли человечеству свободу. Так, Каннингем, кальвинист из свободной церкви Шотландии, пишет о пелагианском споре (Hist. Theol., i, p. 325): «Августин, конечно же, не отрицает свободной воли человека совсем и в любом смысле слова; и самые ревностные защитники учения о благодати и кальвинистских принципов допускали, что существует своего рода свободная воля или свобода действия, которой человек обладает и которая необходима для его ответственности за прегрешения против Божьего закона. В нашем собственном [Вестминстерском] вероисповедании сказано, что "Бог наделил волю человека той естественной свободой, которая не испытывает принуждения и не обречена никакой абсолютной потребностью природы на одно только добро или одно зло"». Доктор Шедд, американский пресвитерианин новой школы, в History of Christian Doctrine, ii, p. 66, говоря о взглядах Августина, так излагает свою позицию: «Вина греха состоит в его ничем не принуждаемой преднамеренности, и эта вина никоим образом не умаляется тем фактом, что воля не может преодолеть собственное изъявление. Ибо это греховное волеизъявление не сотворено по воле, но является результатом акта отступничества, совершенного волей. Нынешняя неспособность к святости — не изначальная и первичная неспособность. По сотворении Адам обладал полной властью не порождать святость (потому что ни одно творение на такое не способно), но сохранять ее и пребывать в ней. Нынешнее отсутствие святости и неспособность породить ее, следовательно, объясняется отступничеством творения и является частью его осуждения». Также, стр. 80: «Во всем перечне богословов нет автора, который более тщательно и искренне, чем Августин, утверждал бы, что грех есть самодеятельность и что его источник — в добровольной природе человека. Грех, по его мнению, — это не сущность, но действие; это не суть какой‑то способности человека, но только действие, производимое из способности». Ни Каннингем, ни доктор Шедд, однако, не принимают во внимание разные виды и степени свободы в системе Августина.