Характерные подробности
Марк вставляет в текст множество тонких нюансов и интересных обстоятельств, связанных с теми или иными людьми и событиями, которые он, вероятно, узнал от очевидцев. Это не мазки художника и не размышления историка, а отзвуки первых впечатлений. Они встречаются в каждой главе. Марк вносит свой маленький вклад почти в каждую историю, которая присутствует и у Матфея и Луки. Он обращает внимание на то, какое непреодолимое ощущение ужаса и изумления, радости и восторга порождали слова, чудеса и даже сам вид Иисуса в сердцах людей и учеников.[972] Марк указывает на действия людей, которые преследовали и теснили Христа, желая, чтобы Он прикоснулся к ним и исцелил их, так что у Него не оставалось ни места, ни времени, чтобы поесть.[973] Однажды родственники хотели чуть ли не силой увести Его из толпы. Марк показывает нам человеческие эмоции и переживания нашего Господа, Его жалость, удивление, печаль, гнев и возмущение.[974] Он подмечает реакции Христа, Его взгляды и жесты,[975] Его потребность во сне и голод.[976]
Марк рассказывает нам о том, что Иисус, «взглянув» на молодого вельможу, «полюбил» его и что вельможа «смутился», когда услышал, что должен продать все свое имение и последовать за Иисусом. Марк, или, скорее, Петр, должно быть, видел глаза нашего Господа и прочел на Его лице выражение особого участия к этому человеку, в котором, при всей его самонадеянности, было нечто привлекательное и который был недалек от Царства.[977]
Исцеление бесноватого эпилептика у подножия горы Преображения Марк описывает с большей обстоятельностью и яркостью, чем другие синоптики. Он вставляет в свой рассказ трогательный разговор Иисуса с отцом страдальца, излившим всю свою слабую веру в искреннем прошении о сильной и победоносной вере: «Верую, Господи! помоги моему неверию».[978] Можно себе представить, с какой горячностью Петр, исповедник, подхватил эту молитву и как часто он повторял ее в своих проповедях, вспоминая о собственных слабостях и скорбях.
Все синоптики рассказывают о том, как Христос в двух разных ситуациях проявил Свою любовь к маленьким детям, но только Марк сообщает нам о том, что Иисус «обняв их [детей], возложил руки на них и благословил их».[979]
Многочисленные мелкие подробности, отсутствующие в других евангелиях, какими бы незначительными они ни были сами по себе, все–таки очень важны как свидетельство участия рассказчика (Петра). Марк упоминает о том, что Иисус пришел в дом «Симона и Андрея с Иаковом и Иоанном» (Мк. 1:29); что фарисеи совещались «с иродианами» (Мк. 3:6); что одежды Иисуса в момент Преображения стали весьма белыми, словно снег, «как на земле белилыцик не может выбелить» (Мк. 9:3); что слепой Вартимей, когда его позвали, «сбросил с себя верхнюю одежду, встал» (Мк. 10:50) и подошел к Иисусу; что на горе Елеонской «Петр, и Иаков, и Иоанн, и Андрей спрашивали Его наедине» о грядущих событиях (Мк. 13:3); что пять тысяч человек сели «рядами, по сто и по пятидесяти» (Мк. 6:40); что Симон, несший крест Христа (Мк. 15:21), был «Киринеянин» и «отец Александров и Руфов» (без сомнения, два известных ученика — вероятно, жившие в Риме, ср. Рим. 16:13).
В качестве примера штрихов, характерных для Марка и «невольно выдающих» руку Петра, можно также упомянуть описание Христа как «плотника» (Мк. 6:3); имя слепого нищего в Иерихоне, «Вартимей» (Мк. 10:46); «возглавие» в лодке, на котором спал Иисус (Мк. 4:38); «зеленая трава» на склоне холма весной (Мк. 6:39); «один хлеб» в лодке (Мк. 8:14); молодой осел, «привязанный у ворот на улице» (Мк. 11:4); обращение к дочери Иаира на языке ее матери (Мк. 5:41); двуязычное восклицание «Авва Отче» во время молитвы в Гефсиманском саду (Мк. 14:36; ср. Рим. 8:15; Гал. 4:6).
Вывод
Из всех этих характерных особенностей следует естественный вывод: Евангелие от Марка вовсе не является извлечением из Матфея, Луки или из них обоих, как думали прежде,[980] а представляет собой совершенно самостоятельное и оригинальное произведение, и этот факт подтверждают тщательные исследования критиков, принадлежащих к разным школам и преследующих разные цели.[981] Во всех существенных аспектах это самобытный, правдоподобный и достоверный рассказ о персонажах и событиях евангельской истории, поведанный устами честного старого Петра и записанный его неизменным спутником и учеником. Иероним догадался об этом в IV веке, и непредубежденные критики в XIX веке подтверждают: второе евангелие было рассказано Петром и записано Марком.[982]
Некоторые заходят еще дальше и утверждают, что Марк, «переводчик Петра», попросту перевел евангелие, составленное его учителем на еврейском языке;[983] однако предание ничего не говорит о еврейском Евангелии от Петра, хотя мы знаем о существовании еврейского Евангелия от Матфея; кроме того, книгу обычно знают по имени автора, а не по имени переводчика. Достаточно сказать, что по распределению обязанностей Петр был проповедником, а Марк — репортером и редактором.
Важность этого факта с точки зрения достоверности синоптического повествования о жизни Христа очевидна. Он не оставляет места для мифологической гипотезы.[984]
Целостность евангелия
Евангелие заканчивается (Мк. 16:9–20) быстрым наброском о чудесах воскресения и вознесения и о непрерывном явлении силы, которое сопровождает посланников Христовых, когда они проповедуют Благую Весть всему творению. Такая концовка в целом типична для Марка — Благая Весть изображается в ней как божественная сила, наполняющая и изменяющая мир. Однако в ней есть и некоторые необычные моменты: 1) один из трех не связанных между собой рассказов о вознесении Христа (Мк. 16:19, «вознесся на небо»; остальные два находятся в Лк. 24:51 и Деян. 1:9–11); 2) категоричное заявление о необходимости крещения для спасения («Кто будет веровать и креститься, спасен будет») и негативное утверждение, что неверие (то есть неприятие евангельской вести о спасении) ведет к осуждению («кто не будет веровать, осужден будет»);[985] 3) тот факт, что апостолы не верили словам Марии Магдалины до тех пор, пока Сам воскресший Господь не явился им (стихи Мк. 16:11–14; но Иоанн пишет о том же, Ин. 20:8–9, особенно по поводу Фомы, Ин. 20:25, и Матфей также упоминает о том, что некоторые усомнились; ср. Лк. 24:37–41); 4) властное обещание того, что верующих будут сопровождать сверхъестественные способности и знамения (Мк. 16:17–18). В числе последних упомянута и глоссолалия Пятидесятницы под необычным названием говорения на новых языках.[986]
Подлинность этого окончания вызывает жаркие споры и представляет собой одну из самых трудных проблем в текстологии. Аргументы обеих сторон почти равносильны. Доказать, что этот отрывок был частью первоначального текста евангелия, невозможно, но вполне ясно, 1) что он был составлен в ранней церкви (как и спорный отрывок из Евангелия от Иоанна о женщине, взятой в прелюбодеянии, Ин. 8), и 2) что Марк не мог оборвать свое повествование на 8–м стихе (γάρ), не составив более подходящего окончания. Конечный итог этих споров никак не влияет на репутацию евангелия. Последняя его часть вполне может быть авторитетной и истинной, даже если не является частью оригинального текста и не принадлежит перу Марка. Она не содержит никаких утверждений, которые — в надлежащем понимании — не соответствовали бы учению апостолов.
972
Μκ. 1:22,27; 2:12; 4:41; 6:2,51; 10:24,26,32.
973
Мк. 3:10,20,32; 4:1; 5:21,31; 6:31,33.
974
Мк. 6:34: «сжалился над ними»; Мк. 6:6: «дивился неверию их» (точно так же, как Он дивился вере сотника–язычника, Мф. 8:10; Лк. 7:9); Мк. 3:5: «воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их»; Мк. 8:12: «глубоко вздохнув»; Мк. 10:14: «вознегодовал» на Своих учеников.
975
Мк. 1:31; 3:5,34; 5:32; 7:33–34; 8:12,33 («Он же, обратившись и взглянув на учеников Своих, воспретил Петру»); Мк. 9:36; 10:23,32; 11:11.
976
Мк. 4:38; 6:31; 11:12.
977
Мк. 10:21–22: έμβλέψας αυτω ήγάπησεν αυτόν. Это выражение следует рассматривать в естественном значении и не подменять его фразами «поцеловал его», или «участливо заговорил с ним», или «пожалел его». Наш Спаситель, говорит Морисон (указ. соч.), «увидел в этом молодом человеке немало по–настоящему симпатичных черт — следствие того, что он частично принял и осознал благодатное Божье влияние. Например, он был бесхитростен и чист душой. Он сдерживал в себе животные страсти и духом чаял сил будущего века».
978
Мк. 9:21–25. См. Мф. 17:14–18; Лк. 9:37–42.
979
Мк. 9:36; 10:16; ср. Мф. 18:2; 19:13; Лк. 9:47–48; 18:16.
980
Августин, Грисбах, Де Ветте, Блик, Баур, Дэвидсон.
981
Например, К. X. Вайсса, Вильке, Эвальда, Ланге, Хольцмана, Бернхарда Вайсса, Уэсткотта, Эбботта, Морисона. См. §73.
982
Иероним писал Гедибии, благочестивой женщине из Галлии (Поел. СХХ, гл. 10): «Habebat ergo [Paulus] Titum Interpretern; sicut et beatus Petrus Marcum, cuius evangelium Petro narrante (не dictante), et illo [Marco] scribente, compositum est». Это письмо было написано в 406 или 407 г. из Вифлеема. Морисон утверждает (p. xxxvii): «Если исходить из предания отцов церкви о родстве апостола Петра и апостола Марка, мы увидим, что содержание и структура этого евангелия свободны от каких–либо противоречий и прекрасно согласуются с преданием».
983
Например, Джеймс Смит в «Диссертации о происхождении и взаимосвязи евангелий» и в «Диссертации о жизни и писаниях апостола Луки», которые предпосланы четвертому изданию его труда «Путешествие и кораблекрушение апостола Павла» (James Smith, Voyage and Shipwreck of St. Paul, 1880, pp. 29 sqq.).
984
«С точки зрения сути, стиля и трактовки Евангелие от Марка представляет собой отражение жизни. Ход событий описан в нем с замечательной четкостью. Не будь у нас других доводов против мифологического происхождения евангельских повествований, одной этой живой и простой истории, которая несет на себе отчетливый отпечаток самобытности и оригинальности, никак не связанной с символикой ветхозаветной эпохи и совершенно независимой от более глубоких рассуждений новозаветной эпохи, было бы достаточно, чтобы опровергнуть любую теорию, подрывающую доверие к истории. Подробности, первоначально предназначенные для энергичного ума римских слушателей, могут многому научить и нас. Наставление, которое "удовлетворяло нуждам" слушателей в I веке, и сейчас находит себе соответствующее применение» (Westcott, р. 369, американское издание).
985
Мк. 16:16: ό πιστεύσας και βαπτισθείς σωθήσεται, ό δε άπιστήσας κατακριθήσεται. Эти слова заменяют собой повеление крестить, Мф. 28:19. Утверждение Марка применимо лишь к обращенным верующим (ό πιστεύσας), но не относится к детям, которые не способны проявить веру или неверие, хотя благословения завета, дарованные родителям–христианам, распространяются и на них (ср. 1 Кор. 7:14). Таким образом, осуждением грозит только сознательный отказ от веры, независимо от крещения. Вера же обыкновенно спасает посредством крещения, но в исключительных случаях — и без крещения. В противном случае нам пришлось бы осудить раскаявшегося разбойника, квакеров и всех некрещеных младенцев. На основании этого отрывка и Ин. 3:5 (εξ ύδατος) св. Августин создал учение об абсолютной и всеобщей необходимости водного крещения для спасения; отсюда великий и достойный епископ Гиппонский неохотно делает еще один (логический, но не богословский) вывод о том, что все некрещеные дети, умершие во младенчестве — раньше, чем они смогли совершить реальное преступление, — навеки прокляты (или, по крайней мере, не могут попасть на небеса) за грех Адама. Римско–католическая церковь проповедует это учение и поныне. Некоторые богословы–кальвинисты в XVII веке говорили то же самое о нечестивых младенцах (если таковые вообще существуют), но допускали, что за пределами христианского мира есть неизвестное количество избранных ко спасению младенцев. Цвингли считал, что все дети, умершие во младенчестве, спасены. К счастью, Спаситель человечества осудил dogma horribile о проклятии младенцев Своим собственным поведением в отношении некрещеных детей, а также Своими недвусмысленными словами о том, что таковым принадлежит Царство Небесное и что наш Небесный Отец не хочет, чтобы кто–нибудь из них погиб. Мф. 18:2–6; 19:13–15; Мк. 10:13–16; Лк. 18:15–17. В свете этих отрывков мы и должны истолковывать стихи Ин. 3:5 и Мк. 16:16, которые иногда понимаются столь превратно.
986
γλώσσαις λαλήσουσιν καιναΐς. Тишендорф сохраняет слово καιναΐς; Трегеллес, Уэсткотт и Хорт выносят его на поля, потому что оно отсутствует в нескольких унциальных рукописях и древних переводах.