Сапар – мягкая глина, но вот он выскальзывает между пальцев, и сила оборачивается против себя самого, и ногти впиваются в свою же ладонь. Что делать? Что и как?

Есуй кусала губы, и широкая долина перед ней представлялась ей исполинским мешком, куда загнала себя она сама, и сама же натуго затянула горловину. Она сидела, пока телохранитель, робко кашлянув позади, не сказал: в долину едут те, кого она давно ждет.

Глава 15

У Сергея Андреевича, заместителя начальника отдела семнадцать дробь «В», выдался крайне неудачный день. С утра на совещании пришлось объяснять в присутствии начальства, почему провалилась операция с объектом «Ю» и куда подевались два сотрудника оперативного отдела, что вели операцию по захвату, а заодно – крупная сумма денег с резервного счета. Сергей Андреевич к объяснению подготовился заранее и произнес блестящую речь, тонко и искусно истолковав все свои действия. Мягко подтолкнул слушателей к выводу о том, что самые блестящие планы нередко разбиваются вдребезги о самую банальную некомпетентность тех, кто эти планы должен осуществлять. Да, да, кто бы подумал – блестящие специалисты, среди лучших в отделе. – Да не вы ли сами давали им рекомендации, Вадим Вадимович? – Кто бы подумал, что они злоупотребят доверием. Он, Сергей Андреевич, не сомневается, что в самом ближайшем времени они обнаружатся где-нибудь в Гонконге, а, может, в Англии или США. Объект оказался очень опасным, но сейчас, увы, его, скорее всего, следует признать безвозвратно потерянным. Сергей Андреевич скорбно развел руками. Да, я виноват, что верил им. Но если не верить людям, то как же работать? Сергея Андреевича слушали с неподдельным интересом, кивали, – и на свое место он уселся с приятным чувством победы – нелегкой, но заслуженной. Потому следующие полчаса совещания были для него особенно неприятны. Сперва незнакомый сухопарый майор в крохотных очечках на кончике носа сообщил, что труп одного из пропавших сотрудников нашли не где-нибудь, а на горной дороге в Таджикистане. А неподалеку, за несколько часов перед тем, кто-то разгромил базу местного погранотряда. Перебив весь персонал. Сотрудник этот имел немалый опыт деятельности в этой самой Средней Азии, и об этом его, сотрудника, опыте и проблемах, с ним сопряженных, Сергей Андреевич никак не мог не знать. Равно как и о некоторой, скажем так, психической нестабильности второго сотрудника, вернее сотрудницы, избранной Сергеем Андреевичем. Потому допускать оную сотрудницу к участию в оперативных мероприятиях, мягко говоря, не рекомендовалось. Она в последнее время была исключительно на разработке. И неплохо справлялась. Подобное подобным, как говорится. Еще двое выделенных Сергею Андреевичу оперативных работников оказались в больнице после того, как, согласно полученным инструкциям, спровоцировали у объекта истерический припадок. Вскоре после чего он, Сергей Андреевич, спешно покинул Новосибирск, бросив попавших в больницу на произвол судьбы, и даже не распорядившись о наблюдении за ними. В результате один из пострадавших исчез сразу после выписки, и местонахождение его неизвестно до сих пор.

А потом зашла речь о вещах уже и вовсе неприятных, и Сергею Андреевичу пришлось объясняться вторично, импровизируя на ходу, и не совсем, кажется, удачно. А когда совещание закончилось, Сергея Андреевича попросили остаться. И вот тогда… Сергею Андреевичу и вспоминать об этом не хотелось. Так на него не кричали уже очень давно. Крик – это еще полбеды. Орать на подчиненных с некоторых пор стало модой, приползшей с самых верхов. Но вот когда на стол швырнули измятый листок с цифирью… Сергей Андреевич подумал, что участок в сосновом лесу за Дроздами придется продать. И уже заказанную в Голландии партию черепицы. И новый «чероки». Да и прежняя дача в Вязынке… что уж тут говорить. И ведь никакой гарантии, что отпустят, ободрав как липку. Ни-ка-кой.

Возвращаясь домой, был погружен Сергей Андреевич в свои мысли и потому неосторожен. Впрочем, помогли ли бы ему тут всегдашние его осторожность и наблюдательность – еще вопрос. Но работу тех, кто за ним шел, он облегчил.

Около шести вечера, когда Сергей Андреевич, оставив личный «вольво» на хорошо охраняемой автостоянке у нового ведомственного дома на проспекте Машерова, задумчиво шагал по дорожке, ведущей в еще лучше охраняемый подъезд, его ребра неожиданно ощутили твердый холодный предмет. Сергея Андреевича негрубо, но крепко взяли под руку и тихо шепнули на ухо: «Пройдемте. И пожалуйста, без фокусов». Но фокусов у него и в мыслях не было. Его мысли разбежались, как стадо кроликов, во все стороны сразу. Его, холодеющего и вялого, будто сонная рыба, двое улыбчивых, хорошо одетых и совершенно незнакомых людей проводили по другой дорожке к джипу, в каких ездит обыкновенно личная президентская охрана, и аккуратно впихнули внутрь.

Везли его долго, и за это время Сергей Андреевич много раз успел умереть. Он думал о городском крематории и закрытых его секциях, где весь персонал был при чинах и званиях, и состоял в соседнем, шестнадцатом, отделе. Его везли спокойно, не надев наручников, и лишь один рядом с ним сидел – хорошо выбритый, наодеколоненный, молодой, с бычьим равнодушным лицом, – и старался Сергей Андреевич на него не смотреть. Потому что от спокойствия и равнодушия его веяло скучной, безжалостно-точной приказной исполнительностью, и жизни у Сергея Андреевича уже не было, лежала она рядом, под равнодушной бычьей ногой, и раздавить или отпустить было во власти лишь того, чьи слова слушала эта ладно слепленная груда мышц в шитом на заказ льняном пиджаке.

Потому, когда вывели его, шел Сергей Андреевич покорно, и не спрашивал ничего, а шептал про себя, обещал что-то и тут же забывал, и смотрел по сторонам безумно, ничего не видя. А когда привели его вверх по лестнице и, введя в квартиру со стальными дверями, обитыми черной кожей, велели встать на колени посреди комнаты с голыми серыми стенами и говорить, – Сергей Андреевич заговорил. Он кивал, и брызгал слюной, и изо всех сил старался не торопиться, потому что каждое новое слово продлевало его жизнь, но все равно торопился, глядя в равнодушные раскосые глаза сидевшего перед ним спокойного, улыбчивого человека. Человек задумчиво кивал, изредка спрашивал, снова кивал. Никто не ходил за спиной, не клацал затворами, не матерился, все было тихо, вежливо и аккуратно, и оттого ужас в душе Сергея Андреевича накалялся до нестерпимости, и уже хотел он, чтобы били, чтобы, повалив, пинали, и он бы, скорчившись, старался прикрыть голову, но только чтобы не эта, равнодушная, казенно-безразличная обязательная, предписанная тайной инструкцией процедура допроса, никому уже почти и ненужная, кроме самого Сергея Андреевича, отчаянно цеплявшегося за каждую минуту перед тем, как войдут и уколют в шею, и повезут, чтобы в предрассветном сумраке придорожного леса выстрелить в затылок из расстрельного пистолета.

Но время шло, и никто не входил со шприцем, никто не колол, и допрашивающий видимо оживился, и вопросы его, прежде расплывчатые, приобрели определенность и точность. Почему-то интересовали его не события сегодняшние, злободневные и денежные, а дела двадцатилетней давности, когда молодой еще Сергей Андреевич прикомандирован был к Витебской десантной дивизии, которую первой вызвали наводить порядок в Афганистане, а потом – чистить Ваханский коридор, узкую слепую кишку, отделявшую имперский Памир от Индии. Чистили Вахан, чтобы там, на ничейной земле, строить и прятать. На Вахан провели тогда с Восточного Памира дорогу, пробили в склонах и залили асфальтом на пятикилометровой высоте узкий, однополосный желоб. То, что возили по этой дороге, охраняли куда лучше, чем идущие через Саланг караваны с оружием. Сергей Андреевич состоял при этой стройке, командуя своей спецротой. Он отвечал за контакты с местным населением. Вернее, за то, чтобы их не было. Уцелевшие ваханские киргизы ушли тогда в Пакистан. Вождь их, престарелый Агахан, прослышав о существовании США, написал письмо прямо президенту, прося принять к себе бездомное, обнищавшее, вымирающее племя. Письмо отвезли в Карачи, и, как ни странно, оно и в самом деле попало в госдепартамент США. В конце концов большую часть изгнанников приняла Турция, дала им для кочевий земли у озера Ван. А меньшая часть остались в Пакистане – воровать, угонять скот, торговать наркотиками, – выживать. Воевать они умели, и, хотя сами поголовно, от мала до велика, были наркоманами, взяли под контроль все караваны на Восточный Памир. А после развала империи – вернулись на Вахан, выбросили тех, кто пытался отсидеться до окончания полыхавшей в Таджикистане и на Памире войны, и снова принялись пасти скот на прадедовских пастбищах. Вернулись они и туда, где строили, к огромным шахтам, тоннелям и уходящим в глубь скал рельсам, к стальным стотонным дверям, перекрывавшим коридоры. Но вблизи тоннелей они жить не стали, – оттуда текла гнилая, отравленная вода, и трава там жухла и не росла, и не гнездились птицы. Киргизы взорвали шоссе, но тоннели трогать не стали. Да и не хватило бы у них сил повредить въевшемуся в камень метастазу расползшейся империи.