Но какой другой выход оставался у него? Ему вспомнились лица из толпы, мелькнувшие в тот злополучный день. На него нахлынули мысли о Савроле, о событиях в армии, о которых он случайно узнал; о других более зловещих и мистических историях. Его взбудоражили слухи о странных федерациях и тайных обществах, которые призывали к массовым убийствам и даже революции. Стихия разбушевалась, и медлить было просто опасно.

И тогда перед ним непроизвольно возникла альтернатива: побег, отказ от должности, жалкое, убогое существование в какой-то чужой стране, где бы он подвергался презрению, оскорблениям, где бы его подозревали во всех тяжких грехах; и он слышал о том, что изгнанники доживали до глубокой старости. Нет, он не мог даже представить себе это, уж лучше было бы умереть; только смерть могла заставить его покинуть дворец, и он будет бороться до конца. Он мысленно вернулся к отправной точке своих размышлений. Да, у него был только один шанс, единственное решение, казавшееся возможным; оно не устраивало его, но не было никакого другого выхода. Достигнув конца тропинки и повернув за угол, он вдруг увидел Люсиль, сидевшую у фонтана. Это была чудесная картина.

Она заметила его озабоченный взгляд и встала ему навстречу.

— Что случилось, Антонио? Ты выглядишь встревоженным.

— Наши дела достаточно плохи, моя дорогая. Саврола, депутатская группа, газеты и, помимо всего прочего, сообщения, которые я получаю о настроении людей, наводят ужас и тревогу.

— Когда я уехала сегодня утром, меня встревожил твой печальный вид. Ты считаешь, что нам угрожает опасность?

— Конечно, — ответил он в характерной для него строгой официальной манере, — причем опасность более чем серьезная.

— Мне так хотелось бы тебе помочь, — сказала она, — но я всего лишь женщина. Что я могу сделать?

Он ничего не ответил, и она продолжала:

— Сеньор Саврола — добрый человек. Я хорошо знала его еще до войны.

— Он нас погубит.

— Этого не может быть.

— Нам придется бежать из страны, если только нам позволят это сделать.

Она побледнела.

— Но я знаю, как ведут себя мужчины; мы чувствуем симпатию друг к другу; он — не фанатик.

— Существуют силы, о которых он почти ничего не знает. Он не может их контролировать, и они будоражат его.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Я не могу арестовать его; он слишком популярен. Кроме того, он не нарушил закон. Он будет продолжать в том же духе. Через две недели состоятся выборы, и он снова будет избран, несмотря на принятые мною меры; и тогда начнутся неприятности. — Он сделал паузу, словно разговаривая с самим собой, и тогда продолжал: — Если бы мы могли узнать, что он намерен предпринять, возможно, мы могли бы разрушить его планы.

— Неужели я не могу помочь тебе? — взволнованно спросила она. — Я хорошо знаю его, и мне кажется, что он испытывает ко мне некоторую симпатию. Он мог бы поведать мне то, о чем он не рассказал бы никому другому…

Здесь она невольно подумала о многих победах над мужчинами, одержанных ею в прошлом.

— Моя дорогая, — сказал Молара, — почему ты должна портить свою жизнь, вмешиваясь в самые темные политические дела? Я не имею права просить тебя об этом.

— Но мне так хочется! Я постараюсь все сделать, если только это поможет тебе.

— Ну, по правде говоря, это во многом изменило бы ситуацию.

— Очень хорошо, я все выясню ради тебя; через две недели ты будешь знать обо всех подробностях. Он должен появиться на правительственном балу; там я встречу его.

— У меня вызывает отвращение сама мысль о том, что я позволяю тебе говорить с таким человеком. Но я знаю, насколько ты умна; да и необходимость в этом слишком велика. Но придет ли он на бал?

— Я напишу ему записку и приглашу его, — сказала она. — А заодно посоветую ему с юмором относиться к политике и не допускать ее в свою личную жизнь. Я уверена, что он придет; ну а если нет, то я найду другой способ увидеться с ним.

Молара посмотрел на нее с восхищением. Никогда прежде он не любил жену сильнее, чем теперь, когда он понял, как она была полезна для него.

— Тогда я оставляю это на твое усмотрение. Меня пугает, что ты потерпишь неудачу, но если ты сможешь справиться с этой задачей, государство будет спасено. Если же нет, никто особенно не пострадает.

— Я добьюсь успеха, — уверенно ответила Люсиль и, поднявшись со своего места, направилась к дому. Глядя на своего мужа, она почувствовала, что ему хотелось побыть одному.

А он продолжал еще долго сидеть, задумчиво глядя на воду, где безмятежно плавали жирные, ленивые золотые рыбки. Выражение его лица было таким, словно он проглотил что-то отвратительное.

Глава VI. Конституционные основы

Благоразумные основатели республики Лаурании признавали важность сохранения и развития правил социального общения между публичными деятелями государства независимо от того, к каким партиям они принадлежали. Поэтому президент в течение длительного времени следовал традиции, в соответствии с которой в течение осеннего сезона устраивались несколько официальных приемов. На них приглашались важные персоны с каждой стороны. Согласно правилам этикета было положено их посещать. В этом году страсти настолько накалились и отношения были настолько напряженными, что Саврола решил не принимать приглашение, и уже формально отказался от него. Поэтому он был очень удивлен, получив вторую пригласительную открытку. И его еще больше поразило то, что к ней была приложена записка от Люсиль.

Он понял, что она с открытыми глазами шла навстречу судьбе. Только было неясно, почему она так поступила. Конечно, она рассчитывала на свое очарование. Ведь очень трудно, почти невозможно нанести оскорбление красивой женщине; красота все равно побеждает, а пренебрежение отбрасывается. В действительности он мог бы извлечь политический капитал благодаря такому настойчивому приглашению в такой критический момент. Но он чувствовал, что она хорошо понимала его и, по крайней мере, не подозревала его в этом. Это доставляло ему удовольствие. Саврола сожалел о том, что не мог посетить бал, но он уже принял решение и сел, чтобы написать о своем отказе. Написав половину письма, он остановился. Он вдруг подумал, что, возможно, она остро нуждалась в его поддержке. Он снова прочитал ее записку и ему показалось, словно между строк сквозила мольба о помощи. И тогда он начал искать поводы, чтобы изменить свое решение: это был освященный временем обычай. Он подумал, что было необходимо показать его последователям, что в настоящий момент он одобрял только призывы к соблюдению Конституции. У него появилась возможность продемонстрировать уверенность в успешном воплощении своих планов. На самом деле все доводы, кроме одного, самого главного, свидетельствовали против его решения.

Да, он пойдет на бал. Партия могла бы возражать, но ему это было безразлично. Это их не касалось. В конце концов, он был достаточно силен, чтобы выдержать их недовольство. Эти размышления были прерваны появлением Море; его лицо излучало энтузиазм.

— Центральный окружной комитет единогласно избрал вас своим кандидатом на выборах. Транта, марионетка диктатора, был осмеян. Я назначил общественное заседание в четверг вечером. Вы должны на нем выступить. Сейчас мы находимся на гребне волны!

— Отлично! — воскликнул Саврола. — Я ожидал этого назначения. Мы пользуемся огромным влиянием в столице. Я рад возможности произнести речь, поскольку давно уже не участвовал в заседаниях, и именно теперь у нас накопилось много вопросов для обсуждения. В какой день это должно состояться?

— В четверг, в здании ратуши, в восемь часов вечера, — сказал Море, который, хотя и слыл романтиком, не был лишен деловых качеств.

— В четверг?

— Да. Надеюсь, у вас не назначены на этот день другие дела.

— Ну в четверг вечером должен состояться торжественный бал, — медленно, словно взвешивая каждое слово, ответил Саврола.