Достав из торбы плащ и сменную одежду, я повесил их в шкаф, после чего вынул кошель с моим жалованием за время ученичества. Странно, но рядом с ним обнаружился еще один, взявшийся невесть откуда. Внутри были деньги – десять потертых золотых.

На несколько мгновений что-то затуманило мой взгляд – слишком уж памятна была одна из этих монеток. Матушка показывала мне этот золотой кругляшок, полученный в уплату за изделия, приобретенные лично для императора Хамора. Вот значит как… провожать меня она не вышла, чтобы не показывать своих слез, но отдала мне все, что могла.

Я продолжил рыться в торбе, ища сам не знаю чего.

Летняя рубашка с короткими рукавами, как была сложенная, отправилась на полку, кожаный футляр с бритвенными принадлежностями – на другую. Нашлось место и для стопки сменного белья, под которую отец – кто же еще засунул маленькую книжицу.

«Начала Гармонии»… Нашел, что подсунуть. Впрочем, подумалось мне, от нечего делать можно будет и почитать. Правда, оставлять книгу на виду я не стал, а почему-то спрятал под рубашку. Кошель отправился обратно в торбу, а торба на верхнюю полку. В том, что деньги здесь не пропадут, у меня сомнений не было. В карман, на первое время, я отсыпал один серебреник и десять медяков.

Замков в дверях спален не имелось, только задвижки, на которые можно закрыться изнутри. Но кто осмелится воровать здесь, в самом логовище Братства? Небось, и Миртен повременит… до поры.

Час был еще не поздний, сидеть в четырех стенах да размышлять об отцовской книге или матушкином кошельке у меня не было ни малейшего желания, а потому, несмотря на сбитые ноги, я решил прогуляться по городу. Надо же мне здесь осмотреться.

Посох остался в шифоньере, вместе с плащом.

Закрыв за собой дверь, я вышел в пустой коридор. Из соседней спальни доносились тихие голоса Ринн и Кристал.

Найти путь к гавани оказалось совсем несложно, благо на каждой дорожке, через каждые сто родов красовались указатели со стрелками:

«Гавань – 3 кай»

«Северный пакгауз – 2 кай»

«Управа – 1 кай».

Стрелки вывели меня к черной каменной ограде, пересекавшей полуостров с юга на север. Совсем невысокая, со множеством проемов, сквозь которые проходили мощеные дорожки, она, видимо, являлась сугубо декоративной. По одну ее сторону на добрых три кай раскинулось нечто вроде парка с видневшимися среди пышных деревьев приземистыми строениями.

С возвышенности, куда привела меня широкая каменная лестница, открывался прекрасный вид на центральную часть Найлана, а за крышами домов я углядел голубизну моря и верхушки нескольких мачт.

По другую сторону ограды местность шла под уклон. За поросшим травою склоном начинались строения. Все – из черного камня, крытые черным шифером или черепицей, они стояли по отдельности, чуть в стороне от выложенных черными плитами и огражденных глянцево-черными поребриками мостовых. В отличие от таких городов, как Маттра или Уондернот, возле домов не имелось коновязей, да и сами улицы, хотя и широкие, казались предназначенными не для повозок, а для пешеходов.

А прохожие сновали туда-сюда: кто с ношей, кто с пустыми руками, кто в черном, кто в платье самых разнообразных цветов. На вершину холма никто из них не смотрел.

Я двинулся вниз по склону, а когда через некоторое время оглянулся, то был немало удивлен: показавшаяся мне совсем низенькой ограда снизу выглядела весьма внушительно. Высоты в ней на глаз было футов пятнадцать. Даже если предположить, что с подножия холма облицованная камнем часть склона могла видеться основанием стены, это все равно было многовато. Возможно, тут имел место оптический обман. Во всяком случае, лучшего объяснения мне в голову не пришло.

Ближе к гавани Найлан приобретал некоторые черты обычного города. Люди на улицах болтали друг с другом, где-то неподалеку слышался характерный гул рыночной площади. Несмотря на сплошной черный камень, который не мог не нагреваться на солнце, о жаре или духоте говорить не приходилось – западный бриз приносил приятную свежесть.

Под долгим взглядом рыжеволосого бородатого малого – не иначе как моряка – я вступил на рыночную площадь. С северной ее стороны тянулись торговые ряды – прекрасно сработанные, аккуратные павильоны. Южную часть площади занимали временные палатки, лотки и раскладные столы далеко не того качества и порой далеко не в лучшем состоянии.

Я догадался, что южная сторона отведена для чужеземных купцов и товаров с иноземных кораблей.

– Эй, парнишка, взгляни-ка на янтарь из Бристы!

– Огненные афритские алмазы! Только у нас!

Впрочем, торг нельзя было назвать слишком уж оживленным: покупателей и продавцов на площади собралось примерно поровну, к тому же между прилавками расхаживали в основном молодые люди, ненамного старше меня. Возможно, из числа отбывавших гармонизацию на службе у Братства. Первой в ряду лавок на северной стороне оказалась гончарная. Изделия там продавались добротные, хотя слишком аляповатой расцветки. С матушкиной работой – никакого сравнения. Скользнув по мне взглядом, гончар ухмыльнулся, видимо, смекнув, что я, всяко ничего не куплю.

Быстрым шагом я прошел мимо зеркал в резных и золоченых рамах, мимо выставленных ювелиром украшений, мимо кузнечных инструментов, кожевенного товара (от кошельков до ножен под ножи любого размера) и добротных, но, на мой взгляд, неказистых сапог. Задержался лишь возле изделий из дерева. На продажу предлагались разделочные доски, подставки для книг и резные шкатулки. Мебели не было, не считая крошечного декоративного столика да навесного книжного шкафчика на две полки.

– Разбираешься в дереве? – спросил, заметив мой интерес, сидевший в лавке парнишка в желтовато-коричневой рубашке, подходившей по тону к его волосам и карим глазам.

– Так, самую малость. А это твои изделия?

– Мои здесь только хлебные доски. Остальное, кроме столика и полок, смастерил старший брат.

– А мебель – отец?

– Мать. Но для рынка она почти не работает – у нее постоянные заказчики из Хамора.

И доски и шкатулки выглядели недурно, однако к концу ученичества у дядюшки я мастерил вещицы получше. Правда, такого столика мне бы точно не сделать.

– Что, думаешь, ты сработал бы лучше? – спросил паренек.

– Какая теперь разница? – рассеянно отозвался я. Чем бы мне ни предстояло заняться, это уж точно будет не столярное ремесло.

Не сказав больше ни слова, я перешел на чужеземную половину рынка, оказавшись возле торговца, визгливо расхваливавшего янтарь. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: янтарь у него самый заурядный, а серебряная оправа большинства изделий и вовсе никудышная. Видимо, прочитав что-то в моих глазах, купец отвел взгляд и умолк.

На соседнем столике лежала куча необработанных огненных алмазов. Три-четыре камня среди этой россыпи были заметно лучше других. Не крупнее, а лучше по структуре. Мне показалось, будто в них больше гармонии. Но купить такой камень я не мог, а торговаться из-за худшего не видел смысла. Тем паче, что деньги в ближайшем будущем могли оказаться для меня куда нужнее, чем любые алмазы.

Несколько прилавков оставались незанятыми. Ветер трепал покрывавшую их парусину, прижатую по углам камнями. А дальше по направлению к гавани низкорослый человечек торговал резными фигурками из слоновой кости. Пожалуй, из всех чужеземных изделий лишь они могли сравниться с работой ремесленников Отшельничьего. Статуэтки я рассматривал долго, и одна – изображение странника с черным посохом – пришлась мне по душе, однако в конце концов я ушел и отсюда, даже не попытавшись поторговаться. Коротышка-торговец своего товара не расхваливал и меня не упрашивал.

Неподалеку от площади находились причалы – четыре длинных сооружения из серого камня, поднимавшихся над темно-синей водой гавани приблизительно на пять локтей. К ним вела мощеная дорога более десяти локтей в ширину.

У первого причала, ближнего к устью гавани и самого дальнего от рыночной площади, стоял огромный двухтрубный пароход со стальным корпусом. Над передней трубой вилась струйка дыма. Флага я не узнал, но по голубовато-зеленому фону и золотой короне можно было догадаться, что судно откуда-то из Нолдры.