— А в Гамбурге бывает снег?
— Почему же нет? Не такой, как в горах, но иногда все белым-бело.
— Рождественский базар в снегу — это так красиво.
— Куда захочешь.
— Мне достаточно лишь представить себе это. Мне хочется просто иметь возможность представлять себе это.
— Все гораздо красивее, чем ты можешь себе представить.
— Но ты даже не знаешь, что я себе представляю.
— А ты не знаешь, как там красиво, как красиво! У нас просто лучше и дольше живут.
— Может быть. Расскажи мне лучше еще про круглого короля и про машины, которые придумывают истории.
— Тебе нужно просто немного решимости. Ты же слышишь, каждый день у кого-нибудь получается.
— Но я не хочу рисковать, не хочу, чтобы меня поймали.
— Вот видишь, теперь он проснулся. Я же говорил. Тебе просто нужно быть ласковой.
— Хвастунишка, — сказала Эвелин, взяла свое полотенце и встала.
— Эй! Что такое?
Эвелин подошла к окну и осторожно закрыла его. Затем она разложила полотенце на половике, легла на спину, снова сложила руки за головой и улыбнулась. Михаэль подвинулся к краю кровати, потом соскользнул вниз и прижался к ней. Эвелин извивалась в его объятиях, не отрывая взгляда от теней, которые играли на стене и при закрытом окне.
29
БАБЫ
— Пойдешь с нами, Пепи? — спросила Эвелин. — Мы купаться.
Пепи сидела рядом с Адамом и листала журналы, напротив них сидела госпожа Ангьяль.
— Пепи, Эвелин задала тебе вопрос!
— Пойдешь с нами?
— Нет, я здесь посижу, — сказала Пепи и перевернула страницу.
Эвелин помахала рукой, а Михаэль, с пляжной сумкой через плечо и пледом под мышкой, воскликнул:
— Увидимся!
— Увидимся, — ответила госпожа Ангьяль, но и она больше не подняла глаз.
Эвелин пошла вперед, Михаэль — за ней. Они в молчании обогнули дом и спустились вниз, к дороге.
Вдруг Эвелин остановилась и обернулась.
— Мне так жаль, у меня просто иначе не получилось, у меня это как-то вырвалось.
— Что?
— Ты сердишься на меня?
— Я даже не понимаю?..
— За то, что я играю в эту дурацкую игру, что я… ну, ты понимаешь.
— Давай чуть подальше отойдем, не здесь.
— Я не готова ко всей этой ситуации.
— Это неудивительно, пойдем, Ив.
— Эта телка, эта глупая телка даже не отвечает.
— Зачем ты вообще ее спросила?
— Так я это и имею в виду, как-то так получилось.
Михаэль кивнул.
— Я к этому не готова, к этой ненависти!
— Я тебе сразу говорил, что мы…
— Для нее я теперь просто шлюха, вертихвостка…
— Ив, не мучай себя.
— Валютная проститутка, вот что они думают, можешь мне поверить. Мало того что я ушла от их обожаемого Адама, да еще к западному немцу!
— Я их постоялец, я им плачу.
— Тем хуже. Они тебя даже за это ненавидят.
— Успокойся, Ив! Никто нас не ненавидит. Я только не понимаю, почему ты хочешь оставаться тут, у Ангьялей, вот чего я никак не пойму.
— Моя дурацкая привязчивость. Я правда радовалась, что снова увижу их: Пепи, ее родителей, их дом.
— В другом месте он бы нас даже не нашел.
— Ты плохо знаешь Адама. Он бы так искал… Эти бабы! Когда они объединяются против кого-нибудь, такие напыщенные вдруг становятся, такие сверху вниз.
— Мы снимем что-нибудь красивенькое, что-нибудь, что еще лучше, гораздо лучше!
— Знаешь, что самое ужасное? Самое ужасное, что я действительно чувствую себя виноватой, потому что я думаю так же, как они.
— Ив! Он годами тебя обманывал, а теперь, когда начинается новая жизнь…
— Но как? Ты думаешь, они еще раз границу откроют? Не могут себе венгры этого позволить! А в какой-то момент они вышлют всех назад, всех!
— Точно не вышлют, можешь мне поверить.
— Ты что, не слышал? Они двоих застрелили, двух человек…
— Одного, да и тот сам на них напал.
— Глупости, сам напал, это они так говорят. Они их просто подстрелили, эти твои распрекрасные венгры. Это — Восток, даже если здесь все совершенно по-другому выглядит. Ты их не знаешь!
— Как бы то ни было, Ив, до Рождества мы будем вместе.
— Прекрати эти сказки! Мы здесь почти две недели уже, и ничего.
— Будь уверена.
— В чем я должна быть уверена?
— Во мне.
— Ты тут вообще ничего не можешь сделать, вообще ничего!
— Самое важное — не бояться. Это важно.
— Но я не такая сильная, как ты думаешь, я не езжу в багажниках, не бегаю от пограничников, и я быстро пригибаюсь к земле, когда начинают стрелять.
— Оставайся такой, какая ты есть.
— Все равно я для тебя просто миленькая официанточка, ты скажешь «гоп», и я прыгну. Я не такая!
— То, что ты говоришь, — это ты, ты, какой я тебя вижу.
— Да откуда ты можешь знать, какая я!
— Давай переедем. Хотя бы последние деньки побудем без Ангьялей и портного!
— Нет.
— Мы можем и в «Хилтоне» пожить, в Будапеште! Я попробую взять еще неделю отпуска, если получится, останусь подольше.
— Пару дней в «Хилтоне», а потом я перееду в лагерь, тридцать человек в одной палатке, как палестинцы! В лагерях полно людей из Штази, в какой-то момент они попросятся назад, на социалистическую родину.
— Мы вместе пойдем в посольство, я похлопочу. Ты поживешь где-нибудь, я за это заплачу, а если получится…
— Попрошу политического убежища в посольстве, а сама буду жить где-то на частной квартире? Как ты себе это представляешь? Даже страшно становится!
— Ив, прекрати, это невыносимо!
— Я же говорю, ты меня не знаешь! Если ты даже этого вынести не можешь.
— Давай делать все постепенно, шаг за шагом. Мы ведь можем и пожениться, эта возможность есть всегда. А сейчас мы пока подыщем новое жилье, согласна?
— И какое?
— Такое, в котором нам не придется лежать на полу и никому дела не будет до того, что мы вместе!
— А Эльфрида? Не могу же я повсюду таскать ее с собой!
— Так подари ее Ангьялям или Адаму, — в конце концов, это он ее сюда притащил.
— Подожди еще немного, пожалуйста. Я их этим на всю жизнь оскорблю.
— Оскорбишь? Ангьялей? Ты прямо ангел какой-то!
— Мы же все-таки дружим или хотя бы дружили когда-то. Тут еще и законы гостеприимства. Я так не могу.
— Гостеприимства?
— Тебе этого не понять.
— Они к тебе относятся, как, ну, ты знаешь, ты сама говорила, а ты про гостеприимство!
— Давай пойдем.
Михаэль попытался взять пляжную сумку и плед одной рукой, а свободной рукой обнять Эвелин, но сумка съехала у него с плеча. Они перешли через дорогу и ступили на тропинку в тени деревьев.
— Мне только кажется, — спросила Эвелин, — или здесь с каждым днем правда все больше народа?
— Им придется открыть границу, иначе просто нельзя. Здесь уже пол-ГДР в палатках живет!
— Я, может быть, расскажу Пепи, что он трахает своих клиенток, что я это сама видела, когда однажды пришла домой.
— Эх, Ив! Не нужно тебе этого делать! Она подумает, что ты хочешь оправдаться, это ничего не даст, поверь, вообще ничего.
— Жалко, что я их не сфотографировала: Адама и его жирную Лили в ванной.
— Ты так себя ведешь, будто хочешь им что-то доказать. Зачем? Дались они тебе! Еще пару месяцев, и мы им пошлем красивую открытку из Рио или Парати!
— Мне кажется, меня словно за борт выкинули. Пепи — моя подруга, а не его. Без меня они бы никогда не познакомились!
На полянке, рядом с камышами, еще было место. Михаэль разложил плед и положил скатанные полотенца рядом друг с другом, словно подушки. Эвелин сняла юбку, а футболку оставила на себе. Михаэль принялся намазывать ей ноги кремом.
— Рассказать, что было дальше в той истории?
Эвелин кивнула, положила голову на руки и закрыла глаза.
— Белая лакированная машина закончила рассказывать первую историю, и тогда Трурль призвал к себе вторую машину, которая поклонилась королю и…
— Но ведь король хотел рассказать, — тихо сказала Эвелин, — почему он круглый.