— Не лучше. Просто появятся определенные гарантии. Возможно, я сумею научить его нажимать на нужные кнопки и зажигать людей.

— Что вы имеете в виду?

— Точка возгорания. Неужели непонятно, что это значит? У всякой толпы есть такая точка, однако каждый раз нажимать на нее следует по-разному.

— Вполне возможно, что вы пытаетесь всучить мне страшную липу, мистер Енсен. Нет такой речи, которую бы не испортил простофиля.

— Наоборот. Простофиля может произнести ее куда лучше, чем вы, потому что ему не надо думать самому. Могу я с ним встретиться? Если, конечно, вы решили воспользоваться моими услугами.

— Надеюсь, вы понимаете, что все сказанное здесь не подлежит разглашению.

— Конечно. Учитывая, что я надеюсь продавать свою программу, мне и самому необходимо соблюдать строгую секретность.

Барри Винстону Блоку еще не исполнилось сорока. В молодости он играл в баскетбол в одной из низших профессиональных лиг. Благодаря этому ему без особых усилий удалось закончить колледж на Среднем Западе, а потом достаточно успешно заниматься мелкой торговлей. Он производил весьма благоприятное впечатление — не столько потому, что был красив, а из-за того, что в нем чувствовались какая-то внутренняя сила и уверенность. Волосы тронула ранняя седина. У него была манера закидывать голову и улыбаться удивительно располагающей улыбкой.

Обычно у собеседника уходил примерно час на то, чтобы понять: за дружелюбием скрывается лишь дополнительное дружелюбие.

В данный момент Блок чувствовал себя паршиво. С тех самых пор как он связался с Майерсом, он постоянно ощущал в себе неуверенность. Он хотел продвигаться вперед; его тайным желанием было стать конгрессменом, а иногда ему казалось, что из него получится отличный проповедник; проблема заключалась в том, что он нервничал, когда оказывался среди большого скопления людей. После того как он пускал в ход свою замечательную улыбку, приходилось говорить — а сказать ему было нечего.

И никто так не смущал его, как этот маленький человечек с глазами-буравчиками, который сидел, сохраняя полную неподвижность, пока Блок читал свои речи. Было совсем непросто выступать перед настоящей аудиторией — кто-то постоянно шуршал, кашлял, явно недовольный тем, что он еще не закончил. А этот маленький человечек — Блоку с трудом удалось запомнить, что его зовут Енсен, — никак не реагировал на его слова, что ужасно раздражало.

Нет, на самом деле он реагировал — причем всегда одинаково: неизменно давал для чтения другую речь. И каждый раз она немного отличалась от предыдущей и нравилась Блоку, но он чувствовал что у него что-то не получается. Это вызывало у него грусть и, в некотором роде, стыд.

Манускрипт, который вручили ему в этот день, произвел на него жуткое впечатление.

— А зачем там все эти значки?

— Ну-ну, Барри, — Майерс всегда говорил с Блоком успокаивающим голосом. — Мистер Енсен сейчас тебе все объяснит.

— Это указания. Вам придется их выучить, это совсем не трудно. Тире означает паузу, подчеркивание соответствует тому, что эти слова нужно выделить. Стрелка, направленная вниз, показывает, что вы должны понизить голос; стрелка, направленная вверх — повысить. Волнистая стрелка, направленная вниз, означает выражение презрения; волнистая стрелка, направленная вверх — следует повысить голос в гневе. Круглые скобки соответствуют короткой улыбке; двойные скобки — усмешка; тройные — необходимо рассмеяться. Однако нельзя громко хохотать. Черта над словом означает, что ваше лицо должно принять мрачное выражение. Звездочка…

— Я не смогу все это запомнить, — перебил его Блок. Майерс, сидевший у Блока за спиной, начал энергично кивать, показывая, что он с этим совершенно согласен.

Однако Енсен ничуть не смутился:

— Потренируетесь и запомните. Ставки велики, стоит немного потрудиться.

— Давай, Барри, — вмешался Майерс. — Попробуй почитать, мистер Енсен тебе поможет.

Казалось, Блок собрался что-то еще возразить, но врожденная доброжелательность победила. Тогда он положил манускрипт на кафедру и начал читать. Он спотыкался, хмурился, глядя в текст, начинал сначала и снова останавливался.

Енсен раз за разом объяснял ему смысл значков. Они потратили целый час на первые три абзаца, после чего решили сделать перерыв.

— Ужасно!.. — заявил Майерс.

— Вы помните, как пытались научиться кататься на велосипеде? — спросил Енсен.

В тот день Блок еще дважды прочитал речь от начала до конца; и на следующий день тоже. Потом для него приготовили другую речь. Тренировки продолжались.

Через неделю Блок заявил:

— Кажется, я начинаю понимать. У меня получается все лучше и лучше.

— У меня тоже возникло такое впечатление, — с сомнением проговорил Майерс.

Позднее Енсен сказал Майерсу:

— Он чувствует себя увереннее, чем я предполагал. У Блока есть определенный потенциал, но…

— Но что?

Енсен пожал плечами:

— Ничего. Посмотрим, что будет дальше.

— Полагаю, Блок готов к первому выступлению, — наконец сказал Енсен, — если аудитория будет однородной и мы сможем предварительно ее хорошенько проанализировать.

— Американской ассоциации ткачей требуется спикер, думаю, я смогу предложить им Барри. Вы справитесь с такой аудиторией?

— Ткачи? — задумчиво переспросил Енсен. — Их экономическое положение однородно, да и разница в образовании не должна быть очень существенной. Мне нужно заранее знать, какие города и штаты они представляют. Возраст, пол ну и все такое прочее. Как обычно.

— Я постараюсь добыть побольше информации, но времени остается совсем немного.

— Дело у нас пойдет быстро. Многие вопросы уже удалось решить. Ваш человек научился как следует произносить речи.

Майерс рассмеялся:

— Иногда ему удается произвести впечатление даже на меня. Понимаете, я не хочу, чтобы он оказался в Конгрессе. Пусть лучше выступает на телевидении, продавая мою точку зрения — я хотел сказать его…

— Ну, своей у него нет и в помине, — сухо заметил Енсен.

— Это не имеет значения. Я уже начал считать цыплят.

Блок хорошо проявил себя, когда ассоциация ткачей пригласила их на коктейль. Он следовал всем указаниям, улыбался, говорил немного, дважды безобидно пошутил, но по большей части слушал и кивал.

И все-таки сидевший за соседним столом Майерс чувствовал некоторую напряженность. Если Барри промахнется, они смогут стартовать еще раз, но в случае новой неудачи шансы на успех будут минимальны. Сейчас Барри должен сдать очень важный экзамен. Как жаль, что придется отказаться от человека с такой внешностью! Ведь он так похож на римского сенатора!

Майерс бросил быстрый взгляд на Енсена, устроившегося слева от него. Маленький человечек казался спокойным, но складка между бровями выдавала некоторую тревогу.

Обед закончился, прозвучали разные объявления, присутствующие поблагодарили организационный комитет, был представлен президиум — начались бесконечные приготовления, направленные на то, чтобы смутить оратора.

Майерс пристально посмотрел на Блока, поймал его взгляд и быстро показал два пальца — знак победы. Вперед, покажи им Барри!

Но получится ли?.. Речь была странной, почти донкихотской. В газете она выглядела бы весьма необычно, если бы кто-нибудь захотел ее напечатать, но была полна скрытых намеков — если верить Енсену и его компьютеру.

Блок поднялся на ноги. Он легко шагнул на помост и положил записки на кафедру. У него всегда хорошо получались подобные вещи; Блок делал это незаметно, так что аудитория не испытывала раздражения от того, что он собирается прочитать заготовленную заранее речь.

Майерс вдруг вспомнил, как во время одного из выступлений оратор, сделав выразительный жест, сбросил свои записки с кафедры. Конечно, он собрал листы и продолжал речь, но аудитория его уже не слушала. Момент был безнадежно потерян.

Блок улыбнулся и медленно заговорил. (Давай, Барри, разогревайся поскорей.)