— Моя любовь к Джереми была слепой и глухой ко всему на свете. Даже тогда, когда он уже перестал быть собой. Даже когда он перестал быть мне мужем… — Мэри опустила глаза, но лишь на миг, и вот они снова смотрели на него, ясные и чистые. — Когда в тот вечер на меня напали шестеро парней, я пришла домой с одной мыслью — поговорить с Джереми, заставить его услышать меня. Я ни на секунду не переставала думать о нем! На меня налетели, сшибли с ног… Потом… Ты знаешь, что было потом.

Коули снова кивнул, мысленно умоляя ее замолчать. Но Мэри продолжала:

— И все же кое-что ты должен понять. Когда я увидела тогда глаза Джереми, неподвижно стоящего у стены, я ничего уже больше не чувствовала — ни боли, ни ужаса. Ничего. Стало уже неважно, что делают с моим телом, оно было мертво, как и моя душа. Я до сих пор не могу вспомнить, как убежала тогда из дому с Джеем на руках, где была три дня… Когда я очнулась, то увидела малыша на руках у какого-то грязного старика. Я лежала на продавленном матрасе, в пропахшем плесенью подвале… Были там и еще какие-то люди, они входили и выходили, словно не видя меня.

— Бездомные? — спросил Коули.

Мэри кивнула.

— Старика все называли «преподобный Брэдли», он и вправду был бывший священник, спившийся и опустившийся. Это он подобрал нас в какой-то подворотне. Я навсегда запомнила его глаза — почти совсем прозрачные, словно капли родниковой воды. Ни у кого больше я не видела таких. Ему я рассказала все… когда смогла говорить. Самым поразительным было то, что он ничему не удивился. Лишь кивал, слушая меня, словно все знал заранее. Потом сказал: «Иногда легче умереть, чем жить, когда умирает любовь». Эти его слова — словно эпитафия на надгробном камне моей любви к Джереми. Лишь то, что случилось, окончательно освободило меня, но я была уверена, что прежней Мэри больше нет…

— Ты осталась такой, какой была, — нежной, ранимой, ласковой. Именно такую Мэри я полюбил, — забормотал Коули, прижимаясь лицом к ее волосам.

— Нет. — Мэри отстранилась от него. — Если бы так… Я перестала быть женщиной, став бесполым существом. И радовалась этому. Ведь ты все видел сам… На всем свете для меня остался единственный мужчина — Джей. Ради него я выжила, только вот одного понять не могла: безоглядная любовь в конце концов неминуемо превратила бы его в некое подобие Джереми. Но лишь сейчас стала я такой умной. — Мэри улыбнулась, и от этой улыбки сердце Коули запело. — В этом твоя заслуга, сержант.

Во взгляде ее светилась такая нежность, что у Кристофера язык прилип к гортани. Он лишь глядел на нее как зачарованный, вдыхая исходящий от нее еле уловимый аромат.

— Когда я приняла решение навсегда заснуть, от меня оставалось совсем немного, так, оболочка. Но вот когда я проснулась, то… — Мэри запнулась и потерла виски. — Словно что-то изменилось во мне, и я вновь почувствовала себя прежней. И рядом был ты. Думаешь, я не помню, как целовала тебя? — Глаза ее снова засияли каким-то неземным светом, а руки обвились вокруг шеи Коули. — Ведь это тебя я просила никогда не покидать меня… До сих пор не понимаю, как это случилось, но я… я люблю тебя, сержант. И ничего не могу с этим поделать…

Коули тоже ничего не понимал, кроме того что нежные, слегка солоноватые губы целуют его, а горячие руки блуждают по его груди… И страх окончательно покинул его. Мгновение спустя ему уже казалось, что эта маленькая женщина вечно принадлежала ему, только ему одному. Ощущая ладонями шелковистость ее кожи, он мог поклясться, что тело ее знакомо ему до мельчайших подробностей. Его собственное тело безошибочно угадывало, что и как делать. Или знало об этом?..

Сейчас, почти лишаясь рассудка от нежности, он испытывал то, чего не испытал ни с одной из своих подружек. В сорок лет он впервые понял, что это такое — любить душой и телом, и пережил сильнейшее потрясение за всю свою жизнь.

Ему казалось, что она создана для него — такая маленькая, хрупкая и одновременно очень сильная. С какой стати он в свое время решил, что ему нравятся женщины другого типа? Впрочем, теперь Коули уже не был в этом уверен…

Хрупкость ее оказалось обманчивой, она была гибка, словно ивовый прутик, который трудно переломить. Теперь он уже не боялся причинить ей боли, всецело отдаваясь страсти, так долго дремавшей в нем…

Как послушна она, как нежна — и одновременно горяча и сильна! Сколько в ней нерастраченного огня… Вскоре он уже не понимал, кто верховодит в этой захватывающей дух игре, да и не хотел понимать. Словно теплые волны несли их обоих туда, где лежали неведомые земли, хранящие заповедные тайны, и не удивился тому, что берега они достигли одновременно. На мгновение им открылись сияющие дали волшебной страны, границу которой они пересекли рука об руку, ошеломленные и счастливые.

Хватая ртом воздух, Коули прижимал к груди задыхающуюся Мэри. Что это было? Ведь не мальчик же он, в конце концов, впервые познавший женщину! Что открылось ему в краткий миг высшего наслаждения? А она? Видела ли то же, что и он?

Глаза Кристофера с немым вопросом обратились к Мэри. Лицо ее, пылающее румянцем, светилось неземной красотой, но она, казалось, была еще далеко. Вдруг глаза ее широко раскрылись, и ему на миг почудилось, что он заглянул в бездну. Губы ее пошевелились, разомкнулись…

— Знаешь, обычно об этом не спрашивают… — Голос ее звучал тихо. — Но я все-таки спрошу. Тебе было хорошо со мной… там?

Уже не удивляясь ничему, Коули ответил вопросом на вопрос:

— Ты еще возьмешь меня туда?

Ответом ему был серебристый смех. Мэри приподнялась на локте и взглянула ему в глаза так, что последние сомнения покинули его.

— А ты меня? Ведь я никогда бы не очутилась там без тебя…

Нежные руки медленно сомкнулись вокруг его шеи, сияющие глаза оказались возле самых его глаз. И Коули понял, что готов немедленно повторить это захватывающее дух путешествие.

Эпилог

— Ты уверена, что хочешь его видеть? — уже в который раз спрашивал Коули, с тревогой заглядывая в лицо Мэри.

Но оно оставалось спокойным. Коули в очередной раз изумился тому, как эта женщина умеет владеть собой. Она могла бы в этом дать фору любому из его знакомых мужчин. Наверное, даже ему самому.

— Нет, не хочу… — Мэри задумчиво уставилась в окно. Дождь зарядил с самого утра, и капельки, медленно стекавшие по стеклам, походили на безутешные слезы. — Дело не в моем желании. Ты же сам все понимаешь…

Да, он все прекрасно понимал, черт подери! Еще бы, ведь она необыкновенный человек. Кому, как не ему, это знать! Мэри, узнав о желании Джереми повидаться с нею, лишь еле заметно вздрогнула, но сердце Коули едва не разорвалось. Этот подонок вновь умудрился причинить ей боль! Неужели Джереми Уаттон никогда не оставит ее в покое?

— Хочешь, поеду с тобой? — Коули крепко обнял Мэри.

— Не нужно… — Она нежно поцеловала его. — Ведь он уже не может причинить мне зла.

И это Коули прекрасно сознавал, но ему нисколько не делалось легче.

— Я хочу спросить тебя… — Он замялся, подыскивая слова.

— Я отвечу. — Она улыбнулась. — Прежней любви давно пришел конец. И тебе это известно. Но страх тоже умер. Если Джереми позвал меня, то мой долг откликнуться…

Глядя на нее, такую тонкую в темно-синем платье и на высоких каблуках, — в последнее время Мэри волшебно переменилась внешне, став еще прекраснее, и дело было тут вовсе не в одежде, — Коули чувствовал настоятельную потребность задать еще один каверзный вопрос. Но не мог на это решиться. По крайней мере, сейчас…

Все летело к чертям, в частности, запланированный на сегодня визит к Алексу и Клэр. Голубки совсем недавно сочетались законным браком. Модель оставила подиум, а нынче вечером обещала гостям некий восхитительный сюрприз. Не нужно было напрягать воображение, чтобы понять, о чем шла речь…

Алекс же то и дело пытал Мэри, когда они погуляют на ее свадьбе. Деликатный Майкл Хадсон, недавно навестивший их, напрямик ни о чем не спрашивал, но на прощание, крепко стиснув руку Коули, сказал: