Но мальчики продолжали стоять с пасмурными, недовольными лицами. Раз уже решено взять учителя, то не все ли равно, какой он будет. Каждый учитель строг и взыскателен и не будет позволять так бегать и резвиться, как бегали и резвились до сих пор.

— А все из-за тебя! Ты виноват! — сердито шепнул Юрик Бобке и посмотрел на младшего братишку злыми, негодующими глазами.

Бобка сознавал свою вину. Пристыженный, уселся он за стол и неохотно принялся за чай и ужин.

Даже вкусная, мастерски испеченная руками Матрены булка, о которой так мечтал он в лесу, и та потеряла весь свой вкус и прелесть для сконфуженного и огорченного Бобки.

Когда после ужина он пошел в свою спальню, где помещался отдельно от братьев со слепой Лидочкой, сердечко его забилось еще тревожнее и сильнее.

Лидочка лежала в постели, и в комнате пахло лекарством.

— Это ты, Бобик? — послышался слабый голосок девочки, лишь только он перешагнул порог комнаты. — Ах, как ты меня напугал сегодня! Не делай этого в другой раз, Боби! Я так волновалась за тебя! Ведь когда ты маленьким крошкой остался после мамы, я решила взять тебя на свое попечение и заботиться о тебе. Ах, Боби, Боби! Я никогда не ропщу и не жалуюсь, что я ослепла в раннем детстве, но когда я не могу уследить за тобою, Бобик, то я начинаю вдвойне страдать оттого, что я слепая. Не заставляй же меня больше плакать и будь послушным! Я обещала покойной маме сделать из тебя хорошего, доброго человека и хочу во что бы то ни стало исполнить мое обещание.

— Не буду, Лидочка! Никогда не буду больше! — искренно вырвалось из груди Бобки, и он крепко обнял свою слепую сестрицу.

На другой день, после завтрака, Юрий Денисович со своими тремя мальчуганами пошел осматривать княжеский дом.

Их встретил старый Антон, слуга и помощник лесничего, и повел их по целому ряду громадных высоких комнат. На каждом шагу мальчики ахали от удивления. Это был совсем особенный дом — со всевозможными башенками, затеями, витыми лесенками и громадным двухсветным залом. Он скорее походил на какой-нибудь замок или дворец. Дети с удивлением разглядывали тяжелую, массивную мебель, а старый Антон, благообразный и высокий старик, рассказывал им в это время своим протяжным, приятным голосом:

— Этот дом был выстроен при прадеде теперешнего князя. Князь и не жил в нем; они вместе с сыном и учителем-немцем занимали флигель во дворе до тех пор, пока молодой князь не выросли и не уехали учиться за границу.

— А папа берет к нам его учителя! — неожиданно заявил Антону Юрик.

— Что ж, господин Гросс — человек хороший! — произнес Антон, ласково улыбнувшись быстроглазому барчонку.

— Воображаю! Какой-нибудь длинноносый немец, — проворчал себе под нос Юрик. Одно уже воспоминание о неприятном ему учителе сразу рассеяло все его хорошее настроение.

— А теперь я вам портретную покажу, — со своей обычной добродушной улыбкой произнес старик Антон.

При слове «портретная» Бобка насторожился. Значит, фея не солгала. Если есть портретная — там есть портрет феи, и он, Бобка, увидит его сейчас, — и глаза мальчика так и загорелись самым живым любопытством.

Портретной была большая комната, выходившая окнами в сад; с ее стен улыбались всевозможные дамы и мужчины разных возрастов и в самых разнообразных костюмах. Дамы, изображенные на портретах, были в необыкновенно широких платьях и странных прическах, с розанами в волосах; у мужчин были необычайно нарядные мундиры со звездами на груди, а у двух-трех, наиболее важных на вид, были даже белые косы, спускавшиеся до плеч.

— Так ходили при наших прадедах! — пояснил Юрий Денисович детям, указывая им на портреты.

Рядом с портретами находились и картины, изображавшие разные случаи жизни: тут был и всадник на коне, скачущем во весь опор, и два турка, строившие друг другу такие уморительные гримасы, что нельзя было смотреть на них без смеха, и, наконец, китаец, изображенный во весь рост или, вернее, халат, туфли и коса китайца, тогда как на месте головы у него зияла громадная дыра.

— А где же голова китайца? — в один голос спросили Юрик и Сережа своего спутника Антона.

— А голову ему крысы отъели-с, — предупредительно пояснил тот, — на чердаке он все время находился, ну вот и пришлось ему головы лишиться — уж больно много у нас крыс развелось на чердаке!

— А теперь, господа, — обратился он к своим спутникам, — пожалуйте на башенку; с башенки у нас расчудесный вид на хутор и окрестности.

— Отлично, отлично! — хором вскричали мальчики и поспешили из портретной.

Последовал за, остальными и Бобка, разочарованный, недовольный и обманутый в своих ожиданиях.

Маленькая фея солгала ему в лесу — он, по крайней мере, не нашел ее изображения среди всех этих важных барынь и барышень, изображенных на портретах.

— Гадкая маленькая фея! — пробормотал про себя Бобка. — Никогда не буду ей верить больше, если встречу ее где-нибудь.

И вдруг он вспомнил разом, что маленькая фея обещала показаться ему одному, а их тут было целое общество: и папа, и Сережа, и Юрик, и старик. А феи, как всем известно, боятся людского общества. Значит, чтобы увидеть фею, ему необходимо одному вернуться в портретную.

Задумано — сделано. Мальчик незаметно отстал от братьев и снова, на этот раз уже один, очутился в портретной. И опять глаза его забегали от одного изображения на стене к другому, и он силился найти в каждом из них какое-нибудь сходство с Маей.

Вот перед ним молоденькая девушка с розой в волосах. Эта как будто немножечко похожа на фею… только нет, все-таки не то… У феи в лесу были черные волосы, а у этой белые, как лен… А вот седая старуха с длинным и как будто чуточку кривым носом. Это уж и подавно не Мая. Разве бывают старые да еще вдобавок кривоносые феи? А вот и девочка с барашком на руках. Не она ли?

В ту самую минуту, когда Бобка, поглядев на девочку с барашком, изображенную на портрете, раздумывал о сходстве девочки на картинке с живой девочкой-феей, встреченной им в лесу, произошло нечто совсем уже неожиданное для него, Бобки… Переводя глаза с портрета на портрет, Бобка дошел наконец до безголового китайца и вдруг чуть не закричал на весь дом от неожиданности и испуга. Китаец теперь не был уже безголовым. Вместо зиявшей дыры у него, точно в сказке, появилась голова. Над пестрым халатом теперь выглядывало беленькое, совсем не китайское личико. Черные лукавые глазки насмешливо искрились, глядя в упор на испуганного Бобку. Пухлый ротик улыбался, обнажая ряд белых, как миндалины, зубенок. В лукавом, улыбающемся личике не было ничего страшного, и через минуту весь испуг Бобки прошел. А когда беленький китаец заговорил своим звонким голосом, уже несколько знакомым Бобке, Бобка сразу понял, что фея Мая не обманула его и что он видит ее, а не кого другого в лице этого необыкновенного китайца.

— А вот и я! — весело проговорил беленький, черноглазый китаец. — Видишь, я не обманула, сказав, что ты меня увидишь в портретной.

— Вот так китаец! — произнес Бобка и весело, звонко рассмеялся.

— Тише, услышат! — остановила его фея. — Услышат и придут, а я не хочу показываться никому больше.

— Как же ты попала сюда? — недоумевающе спросил Бобка. — Когда мы вошли в портретную, то у китайца не было головы и Антон сказал, что ее съели крысы.

— Да, ее съели крысы! — подтвердила фея. — И очень хорошо сделали, что съели, потому что, наверное, лицо китайца далеко не так хорошо выглядело, как мое.

— Но как же ты здесь очутилась, фея? — повторил свой вопрос все еще недоумевающий Бобка.

— Какой глупенький мальчик! — рассмеялась Мая своим веселым смехом. — Разве феям трудно очутиться там, где они захотят! Мои маленькие эльфы запрягли кузнечиков в коляску, а бабочки — моя верная стража — охраняли меня в пути, пока я на большом листе лопуха, который мне заменяет экипаж, не прилетела сюда, в дом князя. Ведь я фея…