Но насколько было бы иначе ждать родов безмятежно, как ждала их Маргарет Скроуп, думая только о будущем ребенке, да о возможном романе своего брата с плененной королевой.

Такой безмятежности можно позавидовать. «Станет ли это когда-нибудь и моей участью?» — думала Мария. Она устала от своего одиночества. Если этот брак когда-нибудь станет возможным, она будет приветствовать его.

К ним подошла служанка и объявила, что лорд Геррис желает немедленно видеть королеву.

— Он привез известия о конференции, — сказала Мария Маргарете. А затем обратилась к одной из служанок: — Приведите его ко мне немедленно.

По одному взгляду на лицо Герриса Мария поняла, что он далеко не в радостном настроении.

— Какие новости, милорд? — потребовала она ответа. I

— Очень простые, ваше величество. Королева Англии недовольна тем, как прошла конференция в Йорке, и распустила ее. Вторая состоится в следующем месяце в Вестминстере.

— Понимаю, — медленно произнесла Мария.

— Боюсь, она недовольна тем, что те отвратительные обвинения не были предъявлены, — сказал Геррис.

У Марии сузились глаза:

— Если конференция должна состояться в Вестминстере, — сказала она, — и против меня должны быть выдвинуты обвинения, я желаю сама ответить на них.

Геррис не ответил: он продолжал печально смотреть на свою госпожу.

Королева занималась физическими упражнениями в окрестностях замка. Сэр Френсис Ноллис попросил разрешения присоединиться к ней. Она любезно разрешила и сказала ему, что в последнее время он выглядит немного взволнованным.

— Моя жена больна, — ответил он. — Я беспокоюсь о ней.

Мария тотчас забеспокоилась.

— Вы должны поехать навестить ее. Я уверена, что вы нужны ей в такой момент.

— Я не могу этого сделать.

— Но… — начала Мария и остановилась. На некоторое время воцарилось молчание, потом Мария продолжила: — Значит, ваша королева не разрешает вам покидать Болтон?

— Она считает, что моя обязанность заключается в том, чтобы находиться сейчас здесь.

— Но это бессердечно.

Ноллис молчал, и Мария погрузилась в собственные мысли. Она чувствовала, что хотя ей и не позволили встретиться лицом к лицу с королевой Англии, характер этой женщины постепенно раскрывается перед ней. Если бы она лучше знала Елизавету, неужели она с такой легкостью проигнорировала бы совет столь многих своих друзей и пустилась в путь через залив Солвей?

Ей было жаль Ноллиса, которому вдобавок к весьма неприятной миссии, возложенной на него, — а она была убеждена, что эта миссия ему неприятна, поскольку от природы он не был тюремщиком, — не разрешали навестить больную жену.

Казалось, ему не терпится переменить тему, и Мария сказала:

— Как вы думаете, провести еще одну конференцию — это желание вашей королевы?

— Конечно, да. Она должна состояться в Вестминстере.

— А как вы считаете, она действительно желает увидеть мое примирение с моими подданными?

— Ее величество желает, чтобы это было так. Ваше величество, прошу простить меня за этот вопрос… но… вы собираетесь рассмотреть предложение вступить в брак?

Мария помолчала некоторое время. Она тотчас подумала о Норфолке, каким тот предстал перед ней в Карлайле. Молодой, красивый, страстный, он дал ей понять, что станет ее верным союзником; и она поверила ему. Она была убеждена, что конференция в Йорке завершилась победой в ее пользу благодаря ему.

Ноллис с готовностью продолжил:

— Если бы предложение исходило от близкого родственника королевы Англии, то это понравилось бы вашему величеству?

Мария слегка улыбнулась.

— Мне оно вряд ли бы не понравилось, — ответила она.

Мария не поняла; что Ноллис думал не о том человеке, который был в ее мыслях. Оба, и Норфолк и Джордж Карей, являлись родственниками Елизаветы по линии Анны Болейн, поскольку леди Элизабет Говард была матерью Анны, а Джордж Карей был сыном Марии Болейн, сестры Анны.

Ноллис пришел в восторг от ответа. Его вдохновила возможность строить планы для своей семьи; это отвлекло его мысли от беспокойства о жене.

Покинув Марию, он прошел в свои апартаменты и тотчас написал своему шурину лорду Хансдону, что Мария, королева Скоттов, весьма благосклонно расположена к его сыну Джорджу и что брак с королевской особой может из вероятности превратиться в реальность.

Конференция в Вестминстере должна была начаться 25 ноября. Елизавета отказалась разрешить Марии явиться лично. Атмосфера при дворе разительно отличалась о той, которая имела место в Йорке, поскольку королева Англии намеревалась провести конференцию как суд по уголовному делу и было решено, что Марию будут обвинять в убийстве мужа. Граф и графиня Леннокские, родители Дарнли, умоляли ее проследить, чтобы справедливость восторжествовала, а ей больше всего хотелось найти законное оправдание содержанию Марии в качестве своей узницы, избежать встречи с ней и поддержать регентство протестанта Морэя.

Елизавета не могла забыть, что многие католики в Англии не верят, что она является законной дочерью Генриха VIII, а если это действительно так, то настоящей королевой Англии должна стать Мария, королева Скоттов. Это сомнение в том, что она законнорожденная, которое висело над Елизаветой всю жизнь, особенно в юности, когда с ослабевающей регулярностью она впадала то в милость, то в немилость, никогда не зная, что будет с ней дальше, сделало ее подозрительной к каждому, кто мог бы оспаривать ее право на трон.

Она никогда не забудет, что Мария провозгласила себя королевой Англии, когда жила во Франции. По мнению Елизаветы, это было достаточной причиной, чтобы отправить ее на эшафот. Елизавета не могла отправить ее на эшафот… пока; но она могла держать ее в качестве узницы. Именно это она и собиралась делать.

Она намекнет Морэю, который не осмелится ослушаться ее, что следует использовать все имеющиеся в его распоряжении средства для того, чтобы опозорить королеву Скоттов.

Она слышала обо всем, что происходит; у нее были бдительные шпионы. У нее имелись такие министры, которых она в шутку называла: «мои Глаза», «мои Веки», «мой Дух»… Еще был ее дорогой Лестер, которому она всегда могла доверять. Были еще проницательный Сесил и Уолсингем, который так пылко служил ей, что содержал на собственные средства целую шпионскую систему, и все это делалось ради обеспечения ее безопасности.

Неудивительно, что она узнала имена двух женихов, предложенных королеве Скоттов: Джордж Карей и Норфолк! Она пришла в ярость, будучи твердо уверенной, что у Марии не должно быть никаких женихов. Не в пример Елизавете, Мария не была девственницей; и Елизавета вполне могла поверить, что эта распутница тосковала по мужчине. Ну, так у нее не должно быть ни одного; пусть она даст такой же обет безбрачия, как и ее кузина, потому что такое положение для них обеих стало выбором Елизаветы.

Она послала резкую записку Хансдону, выражая свое глубокое неудовольствие по поводу того, что он задумал заключить брак между своим сыном и королевой Скоттов. Она подумывает, не пахнет ли это изменой.

Она послала за Норфолком и, проницательно глядя ему в глаза, резко спросила, собирается ли он жениться на королеве Скоттов. Норфолк пришел в ужас. Когда-то его отец, граф Саррейский, лишился головы из-за пустяка по приказу отца королевы. С тех пор Норфолк решил поступать осторожно; а сейчас он понял, что попался в ловушку.

Он сразу же стал отрицать, что у него было хотя бы малейшее желание жениться на королеве Скоттов, и заявил, что даже ничего не знал о таком плане; а если до ее величества дошли подобные слухи, тогда их распространяют его враги.

— А разве вы не женились бы на королеве Скоттов, — хитро спросила Елизавета, — если бы знали, что это принесет спокойствие королевству и безопасность моей персоне?

Норфолк, чувствуя, что его подталкивают выдать желание, которое было ему далеко не чуждо, горячо ответил: