Как выхлопы гоночного мотоцикла,

Стучат молотки среди света и мрака.

Вдруг стихла атака. В туннеле возникла

Сперва потасовка, а дальше и драка.

Какая-то странная, дикая сцена —

С Уфимцевым борется дюжий проходчик.

Забой не дает предыдущая смена —

Свои молотки уступить нам не хочет.

Зажмурясь, бросается в битву Акишин

И Леля пошла в рукопашную яро.

Она тяжело и прерывисто дышит.

И Коля усердствует: «Дайте им жару!»

Но сам не воюет и не разнимает,

А лишь наблюдает двух смен столкновенье.

Ведь он бригадир, а бригада сквозная,

Вся эта ватага в его подчиненьи.

Печально бы кончилось это, быть может,

В опасный момент появился однако,

Парторг, или попросту дядя Сережа.

«Эй, черти подземные, что тут за драка?»

Он бросился в самую свалку и вынес

Оттуда под мышкою Лелю, как куклу,

Потом перед Славой Уфимцевым вырос:

«Я тоже умею! Уж стукну, так стукну!»

Уфимцев вздохнул и уставился косо

На темный кулак, возле самого носа.

Ребята смутились, и, сделавшись строже,

Парторг бригадира берет в переделку:

«Тебе за баталию крепко наложим,

Планируешь плохо и плаваешь мелко!

Понятно, что в сбойке участвовать хочет

Бригада ударная в полном составе.

Придется подумать, расставить рабочих,

Две смены зараз до рассвета оставить.

Юнцы все равно не уйдут ни в какую:

Они ж добровольцы, пускай атакуют!»

Бригада притихла, прерывисто дышит,

Не в силах умерить волненье.

Сквозь стенку забоя неясно услышав

Далекое сердцебиенье.

Товарищ, ужель мы дошли

До самого сердца земли?

Сегодня сойдутся глубокие штольни,

Охотный на площадь Дзержинского выйдет.

У дяди Сережи, от радости, что ли,

Очки запотели, сквозь них он не видит.

Для старого штейгера из Криворожья

Заманчиво ново туннельное дело.

Во френче старинном наш дядя Сережа.

В котором еще воевал против белых.

У штейгера уголь в морщинах и порах

Как память о службе шахтерской синеет.

(Вот так и у нынешних юношей порох

На раненых лицах проступит позднее.)

Тепла, жарка такая ночь

Аж куртки с плеч и шляпы прочь,

Сверкают спины мокрые.

Под пиками кипит земля,

То сыпля брызги, то пыля

То сепией, то охрою.

Прижавши рукоять к груди,

Идет Кайтанов впереди,

А Леля, чуть не падая,

Сгребает землю дочиста

Рывком с железного листа

Совковою лопатою.

В забое шум и толкотня.

Уфимцев топором звеня,

Установил крепления.

А за стеною тихий стук,

Как будто там томится друг,

Как будто ждет спасения.

Утих отбойный молоток,

И чистый воздуха поток

Ударил в лица потные.

В дыру просунута ладонь,

Вся в глине скользкой и седой,

Могучая и плотная.

(Потом, пробившись в Сталинград,

Мы вспомним радость двух бригад,

Объятья метростроевцев.

И так же будет с Волгой Дон

Когда-нибудь соединен

Как нынче штольни сходятся.)

Откуда ни возьмись — цветы!

«А кто принес их? Маша, ты?»

«Ой, нет, не я! От сырости,

Предвидя праздничные дни,

Здесь, прямо под землей они

Сумели сами вырасти.

А ты не замечал, что тут

Цветы всегда у нас цветут,

Как лампочки на линии?»

Подруга к Славе подошла

Ему охапкой отдала

Все ирисы и лилии.

Она веселый слышит смех

И говорит: «Букет для всех,

Бригаде принесла его!

Цветы, для тех, кто впереди!

Пилот, понюхай, но — гляди —

Букета не присваивай»

(У Славы прозвище «Пилот»,

Его вся шахта так зовет

За увлеченье страстное:

В аэроклубе по утрам,

На страх врагам на радость нам,

Штурмует небо ясное.)

Все расширяется забой.

И митинг вспыхнул сам собой.

И в звонких криках митинга

Слышны Кайтанова слова:

«Не подкачали мы, братва,

И „сбились“ изумительно».

Вдруг расступился первый ряд.

Оглотков! Мрачен гневный взгляд,

И губы перекошены.

Он речь Кайтанова прервал:

«Кто в сквере клумбу оборвал,

Товарищи хорошие?

Не пощажу я никого

И в пыль сотру за воровство,

Герои уголовные!»

На Машу посмотрели все,

Потом на лилии в росе,

На ирисы лиловые.

Став белым от ярости дядя Сережа,

Оглоткову медленно вышел навстречу.

«Я эти цветочки сорвал. Ну и что же?

Казнить собираетесь? Ладно, отвечу.

Чего вы волнуетесь из-за букета?

Цветы нам нужны обязательно, ибо

Сегодня у хлопцев большая победа.

Пришли их поздравить? За это спасибо».

Оглотков состроил кривую улыбку:

«Ты все митингуешь? Хорошее дело!»

Он понял, что нужно исправить ошибку,

И начал искать отступленье несмело.

Но праздник испорчен в бригаде ударной,

Во встречной бригаде невесело тоже.

А Маша и Слава глядят благодарно

На дядю Сережу.