Изменить стиль страницы

В пять минут одиннадцатого Камилла толкнула дверь, которую Адамберг почти всегда оставлял открытой, но никого не нашла ни в комнате, ни на кухне. С посуды на мойке стекала вода, и она подумала, что Жан-Батист, дожидаясь ее, уснул. Она может тихонько лечь рядом, не потревожив его первый сон, которого ему так не хватало во время трудных расследований, и положить голову ему на живот на всю ночь. Девушка сняла рюкзак и куртку, посадила котенка на банкетку и осторожно вошла в спальню.

В комнате было темно, Жан-Батист не спал. Различив его голую смуглую спину на белой постели, Камилла не сразу поняла, что он занимается любовью с какой-то девушкой.

Мгновенная боль пронзила голову, как снаряд, застряла между глаз, и от этой вспышки на долю секунды ей показалось, что она ослепла. Ноги подкосились, и она рухнула на деревянный сундук, где хранилась всякая всячина и на котором сегодня лежала одежда незнакомки. У нее на глазах, не замечая ее присутствия, двигались два тела. Камилла тупо смотрела на них. Она видела и узнавала все движения Жана-Батиста, одно за другим. Вспышка молнии как раскаленный бур вонзилась в лоб, заставив закрыть глаза. Как жестоко. И как пошло. Больно и пошло. Камилла опустила голову.

Не плачь, Камилла.

Она перевела взгляд с кровати на пол.

Уйди, Камилла. Уйди скорей и не спеши обратно.

Cito, longe, tarde.

Камилла пробовала пошевелиться, но ноги ее не слушались. Она снова опустила голову, тупо рассматривая носки ботинок. Черных кожаных ботинок с квадратными носами, застежками на боку, серыми пыльными складками и стертыми каблуками.

Ботинки, Камилла, смотри на ботинки.

Я смотрю.

Как хорошо, что она не разулась. Будь ее ступни босыми и беззащитными, она бы не смогла уйти. Может, она осталась бы пригвожденной к сундуку с раскаленным буром во лбу. Этот бур из бетона, не из дерева, нет. Смотри на ботинки, раз они на тебе. И беги, Камилла.

Но она еще не могла. Ее ноги стали мягкими, словно вата, и безвольно лежали на деревянном сундуке. Не поднимай головы, не смотри.

Конечно, она знала. Так было всегда. Девушки были всегда, множество других девушек, одни оставались долго, другие нет, по-разному, это зависело от их стойкости. Адамберг поддерживал связь, пока она не разваливалась сама собой. Конечно, они были у него всегда, эти девушки, как русалки, плывущие вдоль реки, цепляющиеся за берега. «Они меня трогают», – просто говорил Жан-Батист. Да, Камилла знала об этих затмениях и тайнах, об этой жизни, бурлившей где-то там, далеко. Однажды она повернулась и ушла. Она забыла Жана-Батиста Адамберга и реки, населенные русалками, бросила шумную тягостную жизнь, которая так задевала ее. Она исчезла на годы и похоронила Адамберга с почестями, как хоронят тех, кого любят.

До тех пор, пока этим летом он не возник из-за поворота, а уснувшая память, как ловкий фокусник, воссоздала реку в ее первозданной чистоте. Камилла начала новую жизнь очень осторожно, словно ступая на цыпочках, не решалась целиком отдаться чувствам, а хотела только попробовать, часто не знала, что предпочесть – свободу или Адамберга. До того дня, когда неожиданный удар не настиг ее. Он просто перепутал день. Жан-Батист всегда их путал.

Пока Камилла смотрела на ботинки, в ее ноги возвращалась сила. Движения на постели замирали. Камилла тихонько встала и обошла сундук. Она уже почти выскользнула из комнаты, когда девушка вдруг приподнялась и закричала. Послышалась возня, Жан-Батист вскочил с постели и громко позвал ее.

Беги, Камилла.

Бегу, как умею. Камилла схватила куртку, рюкзак и, заметив на банкетке найденного котенка, подобрала и его. Из комнаты доносился голос девушки, которая о чем-то спрашивала. Вон отсюда, скорее. Камилла пронеслась по лестнице и долго бежала по улице. У пустынного сквера она, задыхаясь, остановилась, перелезла через решетку и рухнула на скамейку, подобрав колени и сжав руками ботинки. Бур во лбу немного отпустил.

Рядом сел молодой человек с крашеными волосами.

– Плохи дела, – мягко сказал он.

Потом поцеловал Камиллу в висок и молча удалился.

XXVIII

Данглар не спал, когда уже за полночь кто-то тихо постучал в дверь. На нем была майка, на подбородке пробивалась щетина, он сидел с пивом перед телевизором, но на экран не смотрел, а то и дело перелистывал свои записи о сеятеле чумы и его жертвах. Это не могло быть случайностью. Убийца выбирал их, значит, между ними была какая-то связь. Капитан часами допрашивал родственников убитых, пытаясь найти хоть одну точку пересечения, просматривал свои записи, отыскивая общее.

Днем Данглар одевался вполне элегантно, зато вечером облачался в рабочую одежду своего детства, которая когда-то принадлежала его отцу, широкие велюровые штаны и майку. Пятеро детей спали, и он бесшумно прошел по длинному коридору, чтобы открыть дверь. Он ожидал увидеть Адамберга, но это оказалась дочь королевы Матильды, прямая, напряженная, запыхавшаяся, под мышкой у нее что-то вроде котенка.

– Я тебя разбудила, Адриан? – спросила Камилла.

Данглар отрицательно покачал головой и сделал знак ей не шуметь и войти. Камилле и в голову не пришло, что у Данглара может быть женщина или что-нибудь вроде того, и она без сил опустилась на старенький диван. При свете Данглар увидел, что она плакала. Он молча выключил телевизор, открыл пиво и подал ей. Камилла залпом выпила полбутылки.

– Плохи дела, Адриан, – выдохнула она, отставляя бутылку.

– Адамберг?

– Да. Плохо мы начали.

Камилла допила пиво. Данглару это было знакомо. Когда плачешь, нужно пополнить запас растраченной жидкости. Он нагнулся в кресле, достал вторую бутылку из початой упаковки, стоявшей на полу, поставил на гладкий низенький столик и подвинул ее Камилле, как в начале игры с надеждой двигают вперед пешку.

– Знаешь, Адриан, на свете бывают разные поля, – заговорила Камилла, вытягивая вперед руку. – Свое поле возделываешь, а на другие ходишь гулять. Там можно встретить много всякого-разного – люцерну, рапс, лен, пшеницу, а есть еще поля под паром и заросшие крапивой. Я не подхожу к крапиве, Адриан, я ее не рву. Это не мое, понимаешь, как и все остальное.

Камилла опустила руку и улыбнулась.

– Но вдруг ты ошибся, ступил не туда и обжегся, сам того не желая.

– Больно?

– Ничего, пройдет.

Она взяла вторую бутылку и немного отпила, но уже не так жадно. Данглар наблюдал за ней. Камилла была очень похожа на свою мать, королеву Матильду, у нее был такой же прямоугольный подбородок, тонкая шея, чуть изогнутый нос. Но у Камиллы была очень светлая кожа и все еще детские губы, ее улыбка была совсем не похожа на широкую покоряющую улыбку Матильды. Они немного помолчали, Камилла осушила вторую бутылку.

– Ты любишь его? – спросил Данглар.

Камилла уперлась локтями в колени, не отрывая глаз от маленькой зеленой бутылки на низеньком столике.

– Это слишком опасно, – тихо ответила она, покачав головой.

– Знаешь, Камилла, перед тем, как создать Адамберга, у Бога была очень тяжелая ночь.

– Нет, – Камилла подняла на него глаза, – я этого не знала.

– Так вот. Бог не только плохо спал, но у него и материал закончился. И Он легкомысленно решил обратиться к своему Коллеге, чтобы одолжить кое-каких заготовок.

– Ты имеешь в виду… к Коллеге из преисподней?

– Вот именно. Тот обрадовался нежданной удаче и поспешил снабдить Бога своим сырьем. И тогда Бог, отупев после бессонной ночи, неосмотрительно смешал все воедино. Из этой глины Он и слепил Адамберга. Это был поистине необычный день.

– Я этого не знала.

– Об этом пишут во многих хороших книгах, – улыбнулся Данглар.

– Ну и что Бог дал Жану-Батисту?

– Он подарил ему интуицию, мягкость, красоту и гибкость.

– А что дал дьявол?

– Равнодушие, мягкость, красоту и гибкость.

– Черт!

– Вот именно. Но мы никогда не узнаем, в каких пропорциях в нем все это намешано. Бог легкомысленно все перемешал. И по сей день это остается одной из главных тайн теологии.