При выходе на стрельбу 9 июля мичман В.В. Дитерихс, заняв место в носовой 12-дм башне, заметил странную скованность и напряженность ожидания среди обычно общительной с ним прислуги. По окончании стрельбы команда в палубах была уже в сильно возбужденном состоянии. За мичманом следили, и о его приближении активисты предупреждали стуком и свистом. Мичман П.И. Тирбах (1889–1953, Лос-Анжелос) слышал разговоры: "скоро отдохнем". Всюду в кучках матросы о чем-то шушукались и замолкали при его приближении. Утром 12 июля по боевой тревоге матросы шли по местам с демонстративной неторопливостью с ироническими усмешками. Матрос Стеребнов после обеда, демонстративно глядя в глаза мичману, весьма недвусмысленно покачивал крюком для подтаскивания снарядов, а затем пошел следом за мичманом, изображая, как он завтра действует ему крюком по голове. После возвращения корабля с моря мичмана Тирбаха встретили в палубе свистом и хохотом, без всякой на то причины.
Эти и другие, становившиеся все более вызывающими спектакли были прекращены в ночь па 11 июля, когда, как стало ясно, должно было состояться восстание. Но после ареста руководителей мятеж продолжали готовить оставшиеся на свободе активисты. Об этом лейтенанту В.В. Котовскому (1885–1953, Франция) доложил электрик унтер-офицер Алексей Кошин. В итоге на "Павле I" было арестовано 53, на "Цесаревиче" — 23 и на "Рюрике" 13 матросов. Полагавшаяся 31 матросу смертная казнь по указу Правительствующему сенату от 21 февраля 1913 г. была заменена ссылкой в каторжные работы на двадцать лет, а с учетом смягчающих обстоятельств, семерым срок сократили до 16 лет. Остальным назначили сроки от 15 до 14, 13, 12 лет и меньше по убывающим степеням вины вплоть до 6 мес. арестантских отделений с лишением всех прав состояния, воинского звания и исключения из военно-морской службы". Двоих лишили имевшейся у них медали за Мессину.
Уроки этого заговора, оказавшиеся, как выяснилось в 1917 г., напрочь забытыми, ни словом не отразились в составленном в 1914 г "Описании" корабля, его жизни и плавания. Зато обстоятельно рассказали об происшедшем в те же дни даровании портретов русского императора германскому крейсеру "Мольтке" и — германского — русскому линейному кораблю "Император Павел I". Портреты заняли почетные места в кают-компаниях кораблей, а о скандальном эпизоде, произошедшим 20 июня на рейде Балтийского порта, постарались забыть. В этот день при прохождении яхты "Штандарт" мимо "Павла I" его команда, деморализованная широкими арестами и продолжающейся агитацией и угрозами подпольщиков, очень вяло приветствовала императора.
Как говорилось в "Обвинительном отчете по делу о подготовлении к восстанию нижних чинов судовых команд Балтийского флота", "несмотря на приказания кричать громче, многие едва мычали, а некоторые совсем молчали". Но император не заметил ничего странного на собственных его величества кораблях. Фантастически бездарный, бесцветный и бездушный и равнодушный ко всем бедам своего народа — от Ходынки до апрельского расстрела 1912 г. на Ленских золотых приисках Николай II с унылой будничностью провел и очередную встречу с кузеном Вилли. Не имевшая никакого политического значения, расцвеченная лишь опереточным переодеванием двух монархов в мундиры своих дружественных держав, Николая в немецкого адмирала, Вильгельма в русского.
Эта встреча могла оказаться чрезвычайно полезной для русского флота. Была возможность купить у немцев крейсер "Мольтке. Но император не нашел это нужным. Достойным своего монарха оказался и морской министр. Подобно своим сановным предшественникам П.П. Тыртову, З.П. Рожественскому Ф.К. Авелану (они перед войной отказались приобрести в Италии будущие японские крейсера "Ниссин" и "Кассуга"), И.К. Григорович с жаром убеждал ("никчемушный корабль") царского наперсника адмирала Нилова отказаться от предложения Вильгельма II, и сделка не состоялась. Министр не мог иметь и мизерной доли мудрости И.В. Сталина, приказавшего в 1940 г. купить недостроенный германский крейсер "Лютцов", так как таким путем приобретается два корабля — один, который будет у нас, и другой, которого не будет у немцев. Но тогда приобретался лишь корпус, который немцы так и не превратили в корабль. Здесь же в 1912 г. шла речь о готовом корабле, который никак не мог быть лишним и который в 1917 г. возглавил немецкую операцию "Альбион".
Матросы с "Императора Павла I" у памятника морякам, погибшим на мониторе "Русалка"
В воспоминаниях рассказов о подробном осмотре "Мольтке" с германском императором, который давал подробные объяснения, И.К. Григорович ни словом не обмолвился о возможности покупки и сумел вовсе не вспомнить о раскрытии двух подготовок к мятежу. Он назвал лишь раскрытие заговора в Черном море в 1912 г., но и тут выражал сомнение, "не раздуто ли все это теми, кому всякая пакость на руку…" Политического провидения министру по-прежнему хватало лишь па заклинания о необходимости "отеческой заботы о нижних чинах".
В этом же опасном самообмане, который так грел отмеченную "печатью трусости и предательства" (В.Н. Смолярчук. "А.Ф. Кони и его окружение", М., 1990, с, 124) убогую душу императора, прошел на флоте и 1913 г., когда Россия сама себя оглушала и ослепляла громом торжеств, парадов и иллюминаций в честь 300-летия дома Романовых. И многие, кто не пытался вникнуть в предостережения о нависшей над флотом и армией опасности могли тешить себя мыслью, что и при нынешнем монархе Россия позволит пережить все несчастья и катастрофы. Очень им хотелось верить, как об этом говорилось в Высочайшем манифесте 21 февраля 1913 г., что "народ русский, твердый в вере православной и сильный горячей любовью к Родине и самоотверженной преданностью своим Государю, преодолеет все невзгоды и выйдет из них "обновленным и окрепшим". (С.С. Ольденбург. "Царствования императора Николая II". Белград 1939, Мюнхен, 1949, М., 1992, т. 2, с. 97).
Очистившись, как казалось начальству, от агитаторов и заговорщиков, флот продолжал боевую учебу и даже рискнул (на что особенно рассчитывали бунтовщики) совершить большой заграничный поход. Корабли, а с ними и "Император Павел I" с крейсерами и с эсминцами в дни плавания 28 августа-21 сентября 1913 г. побывали в Портленде, Бресте и других портах.
Тем временем на смену глупому матросу Стребнову с крюком являлись более скрытые и убежденные подпольщики. Уже в своей баталерке на этом же "Императоре Павле I" зрел будущий организатор Центробалта, затем ленинский нарком П.Е. Дыбенко, в Водолазной школе — будущий функционер большевистской власти Н.Ф. Измайлов (1891–1971); в Учебно-артиллерийском отряде член РСДРП с 1911 г., будущий бескомпромиссный комиссар Красного флота И.Д. Сладков (1890–1922). В 1915 г. он успел отправиться на 7-летнюю каторгу, но уже в 1917 г, вернувшись в Кронштадт вместе с легионом воспитанных большевиками и эсерами единомышленников продолжал дело революции. Наступал заключительный этап в судьбе страны.
Но эту опасность страна времен реформ П. А. Столыпина еще ни в какой мере не сознавала, офицеров она не беспокоила, и отчуждение между ними и командой оставалось непреодоленным. Даже морской министр И.К. Григорович, казалось бы, как это видно из его дневника, озабоченный ненормальностью и опасностью положения, ограничивался лишь сетованиями в разговорах с Н.О. Эссеном об отсутствии среди офицеров "отеческого отношения" к матросам и признанием самому себе в том, что в Кронштадте "надзора за нижними чинами нет" и что "когда-нибудь об этом пожалеют" ("Воспоминания" с.72, 86, 91). Впрочем в другом месте он признавался в том, что император нетерпим к проявлениям "либерализма", а потому и министр предпочитал благоразумно (иначе — крах карьере) не возбуждать у помазанника столь ужасных подозрений. Понятно, что и офицерский корпус флота, традиционно (задуматься о судьбах отечества офицеров накрепко отучил еще император Николай Павлович) все свое служебное рвение направлял на овладение техникой и оружием своего корабля.