В эти же дни в Прокуратуре республики находилось не­сколько дел по ростовским бандам, орудовавшим в Узбекиста­не. Орудовавшим особо жестоко, дерзко, цинично, ныне это называется – рэкетом, а на мой взгляд, особо тяжким разбо­ем, а в кармане у того, кто вскрыл сейф, вынес дипломат чело­веку, страховавшему операцию, оказался билет на Ростов, да и сам Кощей был родом оттуда. И следствие стало разрабаты­вать ростовскую версию, начисто исключив чьи-то местные интересы. Возможно, кто-то, хорошо знавший практику про­куратуры, ценой жизни человека направил следствие сразу по ложному следу.

– Какого человека? – спросил, уточняя для себя кое-что, Камалов.

– Того, кто вскрыл сейф и доставил дипломат тому, чей заказ он выполнял.

– Да, вы правы, история чем-то похожа на случай с Айдыном, – подтвердил прокурор.

– На мой взгляд, человек, страховавший операцию, а это вполне мог быть сам заказчик, убил охранника Прокуратуры вынужденно, а Кощея специально, чтобы завести следствие в тупик. И мне уже тогда показалось, что этот человек хорошо знает работу правовых органов, оборотень из нашей среды.

– А как двигалось следствие?

– Я специально не интересовался, прокуратура не любит, когда суют нос в ее дела. Но насколько я знаю, затратив полто­ра года на ростовскую версию, следствие запуталось, и дело положили на полку. Но оно не шло у меня из головы, потому что касалось моего друга. Но только сегодня я почувствовал какую-то параллель между смертью Кощея и убийством Айдына. Напрашивается и еще одна параллель с прошлым убийством: и на сей раз за смертью Айдына стоит человек, хо­рошо ориентирующийся в делах прокуратуры, ведь не каждый знал о сегодняшнем секретном совещании у вас в кабинете, вы ведь не давали объявления ни по радио, ни по телевидению…

– Верно, я об этом как-то не подумал. Можно даже очер­тить список лиц, знавших о сегодняшнем совещании у меня.

– Придется поработать и со списком, – твердо сказал полковник, – буду обязан, если вы покажете его и мне. Я ведь многих тут знаю и догадываюсь, что кое-кто из них сидит на двух стульях, да трудно к ним подобраться с высоты моего по­ложения, слишком важные посты они занимают.

– А почему вы не забрали дипломат с собой в МВД? – спросил хозяин кабинета.

– Во-первых, неудобно, Прокуратура все-таки, надзорная инстанция. Во-вторых, унеси я дипломат, пришлось бы доло­жить о нем руководству, среди которого есть немало людей, проявлявших пристальный интерес к жизни опального проку­рора. Не исключено, что в кейсе могли оказаться кое-какие бу­маги и на высшее руководство МВД.

Раздался междугородний телефонный звонок, звонили из Прокуратуры СССР, предупредили, что в субботу по телевиде­нию покажут своеобразную выставку ювелирных изделий, ан­тиквариата, золотых монет, представляющих нумизматиче­скую ценность, изъятых следственными группами в Узбеки­стане только за последний год. Поговорив с Москвой, хозяин кабинета сказал:

– Среди того, что покажут народу, есть одно редкое, юве­лирное изделие XVII века, оно уже лет десять разыскивается Интерполом, фамильная брошь одной королевской семьи в Европе. И где вы думаете ее нашли? В сейфе у карапетинского секретаря обкома партии, того, что любил, когда его называли «наш Ленин». Поистине пути господни неисповедимы, при­дется возвращать…

Несколько раз входил и выходил помощник, Джураев по­нял, что у прокурора Камалова появились срочные дела, и он без восточных церемоний быстро откланялся, сказав на про­щание:

– Держите меня в курсе дел и всего подозрительного, со­бытия набрали ход, и их уже не остановить.

В приемной у Камалова собралось несколько следователей по особо важным делам из Москвы, и каждому требовалась подпись прокурора на каком-нибудь важном документе, но ча­ще всего решался вопрос о санкции на арест. Принимая следо­вателей одного за другим, хозяин кабинета помнил о давнем разговоре в Прокуратуре СССР, как сгодилась бы хоть какая-то информация по первому секретарю ЦК Компартии Узбеки­стана, может, его люди стояли за сегодняшней акцией? Но че­ловек, знавший тайну хозяина республики, не пошел на кон­такт с Камаловым и на этот раз.

Как только поток посетителей иссяк, прокурор включил диктофон и еще раз прослушал рассказ полковника Джураева. Да, опытный розыскник нащупал явную параллель между дву­мя убийствами, несмотря на срок давности, тут было над чем поразмыслить.

Рабочий день подходил к концу, и Камалов, спохватив­шись, позвонил в архив и попросил подготовить к завтрашне­му дню дело о давнем налете на Прокуратуру республики.

Он долго расхаживал по просторному кабинету, где часто проводились всякие совещания, и вдруг его озарила такая до­гадка. Безусловно, к сегодняшней акции приложил руку чело­век, хорошо знавший о делах в Прокуратуре и даже о секрет­ных заседаниях. Но и в случае давнего налета на следственную часть преступник точно вскрыл сейф, где находился дипломат прокурора Азларханова, не ошибся, хотя у них в распоряжении было всего несколько часов. Значит, навел человек, работаю­щий в этих стенах. Отсюда вытекала и другая мысль – не сто­ял ли за обоими преступлениями один и тот же человек? С та­кими выводами покинул Камалов в тот день Прокуратуру, и уверенность в своей правоте крепла в нем час от часу.

На другой день папки с делами по налету на Прокуратуру лежали у него на столе, но ему не удалось притронуться к ним ни в тот день, ни на следующий. Текучка каждодневных неот­ложных дел не давала ни минуты покоя, хотя, чем бы он ни за­нимался, помнил: ему важно установить, не стоит ли за смер­тью Айдына и ростовского уголовника по уличке Кощей один и тот же человек или одна и та же группа людей.

В конце недели ему все же удалось одолеть бумаги, и стало ясно, почему следствие зашло в тупик, другого исхода не мог­ло и быть, кто-то ловко перевел стрелки на Ростов. Поднял он дела и по ростовским бандам, интересы залетных рэкетиров никаким образом не пересекались с прокурором Азлархановым, и для них вряд ли представлял интерес его кейс с компрометирующими документами. Ростовчан больше всего инте­ресовали наличные суммы, которые они в пытках отбирали у председателей колхозов, директоров хлопкозаводов и мясокомбинатов, и в каждом случае чувствовалась твердая рука ме­стных наводчиков. Камалову становилось ясно, что убийцу Кощея и милиционера следует искать в Ташкенте, понял он и другое, что человек, организовавший налет на Прокуратуру, вряд ли представлял уголовный мир в чистом виде, тут прежде всего возникали интересы должностные, а может, даже поли­тические. Но какие? Это обязательно следовало четко объяснить, ведь в нашем сознании за семьдесят лет укоренилось, что убийство или другое преступление может быть только уго­ловным. Предстояло не только отыскать убийцу, но и сломать сложившийся стереотип, и не у масс, а прежде всего у своего брата юриста-законодателя, которым до сих пор кажется, что этого у нас нет, а для этого нет почвы, хотя у нас есть все, что у других, да, кроме того, еще и тьма своих пороков, рожденных только нашим родным обществом.

Возбуждать новое расследование по давнему делу проку­рор не стал, боялся вспугнуть противников. Следовало плотнее заняться смертью Айдына, и в случае удачи он наверняка выходил на одних и тех же людей.

Но не проходило и дня, когда он в свободную минуту не включил бы диктофон с рассказом полковника Джураева, он интуитивно чувствовал, что в старом преступлении кроется ключ к сегодняшним событиям. Однажды ему пришла в голо­ву вроде совершенно нелепая мысль – встретиться с вдовой убитого милиционера. Может, она внесет какую-нибудь яс­ность в давние события? Не насторожило ли ее что-нибудь в смерти мужа? Идея была так себе, как говорили в студенческие годы, на «троечку», но она не покидала его целую неделю, и он, как-то особо не раздумывая, поехал к вдове домой.

Неопрятная, помятая жизнью старуха, видимо довольно-таки часто прикладывающаяся к бутылке, встретила его, мягко говоря, недружелюбно. Впрочем, на теплую встречу он не рассчитывал, потому что узнал, что за эти годы из Прокуратуры никто ее не проведывал, не интересовался ее жизнью, хотя муж прослужил у них на вахте почти десять лет и, что ни говори, погиб на боевом посту, таковы уж традиции нашей великой страны, нет внимания ни к живым, ни к мертвым.